Общее языкознание - учебник

включала произведения поэтов конца XIX— начала XX в. более чем на 18

диалектах [2, 203]. По-видимому, однако, скорее следует в применении к

языку этой литературы употреблять не термин диалект, a italiano regionale,

подразумевая под данным термином областные варианты литературного языка

(ср. в этой связи [49]).

3 Ср. [5]. М. И. Стеблин-Каменский также отождествляет литературный

язык и стандарт: «Я буду называть «литературным языком» такой язык, который

используется как стандарт» [32, 47].

4 При Рудольфе Габсбургском все документы королевского суда публиковались

на немецком языке. В хрониках имеется упоминание, что якобы тот же

император приказал издавать эдикты и привилегии на немецком языке.

5 Еще в середине XVII в. (1661 г.) Расин писал Лафонтену из Нима (город на

юго-востоке Франции), что уже в Лионе он не понимал местного говора, а в

Ниме ему столь же был необходим переводчик, как москвичу, который оказался

бы в Париже. Известны и более поздние факты: в начале XVIII в. Людовик XIV

посетил одно пикардийское село, где его приветствовали на местном диалекте,

однако король не понял содержания приветствия [42] .

6 Хотя противопоставление письменный ~ устный не тождественно

противопоставлению книжный ~ разговорный, поскольку книжный стиль может

иметь и устную форму, все же именно в письменности складываются варианты

книжного стиля и именно с письменными жанрами он связан по преимуществу.

7 А. А. Касаткин определяет его как некую среднюю форму между диалектом и

литературным языком, отмечая, что «итальянизированный жаргон» сохраняет

региональные особенности [22, 130]. Мильорини определяет его как dialetto

regionale [49].

8 Следует оговорить, что процесс этот достаточно сложен и отнюдь не

прямолинеен. Пуристические движения, характерные для эпохи формирования

национальных языков, чаще всего опираются на практику языка ограниченных

социальных групп (подробнее см. ниже).

9 Анализ современного положения в мейссенской диалектной области,

проделанный Р. Гроссе [44], показал языковую стратификацию, подобную

языковым отношениям в одном из маленьких населенных пунктов Северной

Норвегии (Хемнесбергет) [26].

10 Т. Фрингс называл его колониальным языком [35]. Распространенный в

немецкой диалектографии термин Verkehrsprache («язык общения») равнозначен

термину койнэ в том его употреблении, которое представлено в данной работе

[50, 18].

11 Вопрос о региональной природе чешского обиходно-разговорного языка

остается дискуссионным. Б. Гавранек еще в 1934 г. рассматривал его как

интердиалект, который носителями диалекта употребляется в качестве

наддиалектной нормы. Я. Белич подчеркивал его региональный характер и

рассматривал его как явление аналогичное моравским интердиалектам [30,

11—12]. Наконец, Ф. Травничек считал его диалектным образованием [53, 44].

12 К этой точке зрения склоняется в одной из своих последних работ В. В.

Виноградов. Возражая тем, кто рассматривает национальный язык как язык

нации в целом, он указывает, что тем самым автоматически включаются и

литературно-письменный язык и «все диалектно-речевые пережитки

предшествующих эпох, и они получают теперь новый сан и новую квалификацию —

национальных» [9, 76].

13 Акад. В. В. Виноградов сам отнюдь не отождествляет «литературный язык» и

«национальный язык», поэтому его возражения против рассмотрения

нелитературных образований как форм существования национального языка

сводятся в конце концов к подчеркиванию их неравноправности по общественной

природе и историческому назначению, а также сложности, динамичности и

целенаправленности всей системы, что, в частности, достаточно четко

отмечалось ранее теми же авторами, со взглядами которых В. В. Виноградов

полемизировал [9, 77].

14 Существует точка зрения, высказанная С. Б. Бернштейном, что термин

«национальный язык» нелингвистический, что в нашей науке проблемы

формирования и развития национальных языков не существует [7]. Точка зрения

эта не получила поддержки. Против нее возражал В. В. Виноградов [9, 77—80].

P. А. Будагов справедливо замечает; «Национальный литературный язык —

высшая форма литературного языка, складывающаяся в определенную эпоху» [6,

22].

15 В. В. Виноградов даже считает, что в отношении языковой ситуации древней

Руси следует говорить о двух типах языка, а не о двух языках.

16 В школе изучение письменного литературного древнего языка, особенно в

средней школе, еще в начале XX в. занимало значительное место.

17 Еще Вандриес обращал внимание на то, что французы пишут не так, как

говорят.

18 Очевидно, что есть принципиальное различие между соотношением диалектных

систем и соотношением того или иного национального литературного языка в

разных странах: кодификация не входит в характеристики диалекта, тогда как

она является одним из ведущих признаков национального литературного языка.

19 В задачу этой схемы при подаче иллюстративного материала не входил

максимальный охват языков.

1 Весьма детальный обзор проблематики, разрабатываемой в связи с данными

направлениями в русской и — отчасти — чешской лингвистике, дан Б. С.

Шварцкопфом (см. [1]; ср. также обзор чешских работ у А. Едлички [30]).

2 Заметим вместе с тем, что для Ф. де Соссюра сам язык — как совокупность

константных элементов речевой деятельности — является своего рода «нормой»

для всех прочих проявлений этой деятельности [66, 34].

3 Под языковым идиомом нами вслед за Д. Брозовичем [7] понимается любая

языковая система, рассматриваемая вне зависимости от ее общественных

функций. В том же значении употребляется и терминологическое сочетание

«форма .существования языка», используемое М. М. Гухман (ср. выше, стр.

502), а также некоторыми другими отечественными лингвистами.

4 В приложении к звуковой стороне языка понятие нормы представлено у Н. С.

Трубецкого [73], для которого норма определяет характер реализации фонем.

Понятие нормы использовалось и представителями так называемого

«фонометрического» направления. В частности, Э. Цвирнер, исходя из

понимания языка как «системы норм», считает необходимым изучать «средние

значимости, т.е. нормы реализации, которые можно отнести к социальным

установлениям...» [100, 15].

5 Необходимость изучения языка в двух различных планах, а именно в плане

его структуры («объективной структуры языкового знака») и в плане его

употребления (т. е. «установившейся в данном коллективе совокупности

привычек и норм») настоятельно подчеркивал в статье, опубликованной в 1941

г., Г. О. Винокур [16, 221], на что совершенно справедливо обратил внимание

Ю. С. Степанов [70].

6 О генетической связи взглядов Э. Косериу и Л. Ельмслева см. у А. А.

Леонтьева и Ю. С. Степанова [46, 31, прим. 46; 69, 71]; о направленности

триады Э. Косериу (система — норма — речь) против дихотомической схемы Ф.

Соссюра см. у Г. В. Степанова [67, 228—229], Ю. С. Степанова [69, 71].

7 Данный аспект в характеристике нормы неоднократно подчеркивался при

изложении взглядов Косериу (ср. [38; 45; 46]).

8 Следует в этой связи обратить внимание на то, что Б. Гавранек, еще в 1932

году определяя норму как «комплекс грамматических и лексических, регулярно

употребляемых средств», относит к этому комплексу как структурные, так и

неструктурные средства [21, 339], т. е., в сущности, положительно отвечает

на вопрос, занимавший позднее Э. Косериу.

9 Отметим, однако, что во взглядах Э. Косериу могут быть обнаружены и

некоторые другие противоречия, ср., например, критический анализ отдельных

сторон его концепции в работах отечественных [3; 22; 38; 70], а также

некоторых зарубежных лингвистов. В той же связи можно указать и на.

некоторые терминологические неясности, касающиеся хотя бы употребления у

Косериу термина «система». В его основной схеме и «норма» и «система»

трактуются им то как разного плана системы [39, 218], то как различные

структуры [39, 172, прим. 57].

10 В соответствии с этим язык определяется то как «система (совокупность)

норм» (Н. С. Трубецкой, Э. Цвирнер и др.), то как «нормативная идеология»

или «нормативная система» (Э. Альман, О. фон Эссен).

11 «Индивидуальная речь» также заменена нами в схеме Э. Косериу на более

общее понятие «узуса», включающее индивидуальную речь. Терминологически

подобная замена не является чем-то совершенно новым, ср. различение Е.

Куриловичем «системы» — «нормы» — «узуса» в его известной статье об

аллофонах и алломорфах [43, 37].

12 Ср. в этой связи разграничение «фундаментальной» структуры языка и

синхронных вариаций формы у А. Мартине, по существу близкое разграничению

структуры и нормы [52, 460].

13 Данный парадокс возникает из двух планов рассмотрения соотношения нормы

и системы у Э. Косериу (плана «реализации» и плана «ступеней абстракции»),

как это тонко подметил Б. С. Шварцкопф [1].

14 Подобная «асимметрия» в соотношении структурных возможностей языка и их

реализации была продемонстрирована, например, в работе Н. Д. Арутюновой на

материале испанского словообразования [3].

15 Заметим, что расхождения между различными территориальными и

национальными вариантами литературного языка часто не затрагивают

структурных особенностей языка, а носят преимущественно «нормативный»

характер, ср. соответствующую характеристику различий между вариантами

испанского языка в странах Латинской Америки и в Европе у Г. В. Степанова

[68].

16 Совпадение системы с нормой (в том смысле, что одной «системе» вполне

может соответствовать и одна «норма») рассматривается Г. В. Степановым как

частный случай соотношения «функциональной» и «нормальной» сторон языка

[67, 229].

17 Интересная попытка представить в виде рядов «оппозиций» различные

дифференциации в лексике современного немецкого языка принадлежит О. И.

Москальской [57].

18 Иная трактовка представлена в «Основах общего языкознания» Ю. С.

Степанова. Выделяя в качестве единиц структурного плана фонему, морфему и

конструкцию, Ю. С. Степанов называет нормативными единицами слово и типы

предложений [70, 99]. Таким образом, лексика целиком отнесена здесь к

нормативному плану языка (ср. оценку этой точки зрения в рецензии А. А.

Леонтьева и Л. А. Новикова [47]).

19 Делая данное утверждение, мы отвлекаемся от индивидуальных различий в

начертании отдельных графем, иногда отражаемых и полиграфически.

20 Рассмотрение нормы как социального явления составляет характерный

признак отечественной традиции (см. [33; 61; 63] и др.).

21 Отметим, что вопрос об обязательности языковых норм относится не только

к лингвистике, но и к социальной психологии, а именно к тому ее разделу,

который изучает роль авторитетов и норм, а также границы их использования в

обществе, что было совершенно справедливо отмечено Б. С. Шварцкопфом в его

статье [1].

22 Ср. мнение Е. Д. Поливанова, отмечающего отсутствие объективного

критерия «правильности» того или иного диалекта или языка [62].

23 Отметим также, что критерий «функциональной целесообразности» [41; 79]

существен, по-видимому, прежде всего для языковых идиомов с развитой и

сильно дифференцированной функционально-стилистической структурой, к

которым относятся литературные языки.

24 Следует отметить, что эстетические оценки языковых фактов весьма

изменчивы: базируясь в определенной степени на моде и языковом вкусе, они

сменяются частью даже в пределах жизни одного поколения, ср. изменения в

оценке многих фактов русского языка за последние пятьдесят лет.

25 Последний признак литературной нормы подчеркивается во многих ее

определениях, см., например, у О. С. Ахмановой: «Норма, определяющая

образцовое применение (употребление) языковых средств» [5, 271], ср. тот же

признак в определении литературной нормы, приведенный у Ю. А. Бельчикова

[6, 6].

26 Подчеркнем в связи с этим, что специфическим признаком литературных

норм, отличающим их от норм диалекта, является не столько обязательность,

сколько обработанность и осознанность [44]. Диалектная норма является, по

существу, не менее обязательной для ее носителя, но она слабее осознается и

менее обработана. В то же самое время по отношению к литературному языку

донационального периода, а также по сравнению с ранними этапами развития

самого национального литературного языка его нормы безусловно являются не

только более устойчивыми, но и более обязательными.

27 Заметим, что тождественные значения могут быть связаны в языке и с

единицами, совершенно различающимися материально, ср., например, такие

полные синонимы, как русск. самолет ? азроплан; нем. Erdkunde ? Geographie.

Явления подобного типа также принадлежат, с нашей точки зрения, к

вариантным средствам в широком смысле слова. Таким образом, решающим

моментом для определения вариантов является их тождественность в плане

содержания при наличии больших или меньших расхождений в плане формы (см.

также [70]).

28 Ср., например, понятие «системы» норм у В. В. Виноградова [14], В. Г.

Костомарова и А. А. Леонтьева [41]; сложность и расчлененность литературных

норм в зависимости от сфер и форм общения подчеркивает в своем определении

нормы и Ф. П. Филин [75] (см. также [6; 79]).

29 Согласно точке зрения О. И. Москальской [57], к возможным типам

дополнительной информации относится информация о территориальной или

функциональной принадлежности данного явления, а также о его экспрессивно-

стилистической нагрузке. Варианты, несущие дополнительную информацию,

рассматриваются или как «неполные» в противоположность «полным» вариантам

[64; 65], или как «дифференциации» в противоположность «вариантам» [58].

Последнее разграничение терминологически более определенно и поэтому в

некоторых случаях удобнее.

30 Заметим, однако, что для русского языка ряд исследователей выделяет

также обиходно-разговорный тип языка, для которого характерны в первую

очередь не местные, а просторечные особенности (см., например, [20]).

31 Ср. в этой связи мнение Г. Баха, вообще отрицающего существование в

немецком языке стандартизованной устной формы [84, 200].

32 Ср. аналогичные разграничения в чешск. типа truchlбш ? stolaш, на

которые ссылается А. Едличка [30, 555], или в польск. варш. obsadka ? крак.

r№czka ? позн. trzonek 'ручка для пера' и в русск. парадное ? ленингр.

парадная, что ? моcк. што и др.

33 Прямую параллель этому можно усмотреть в особенностях языковой системы

в целом, являющейся одновременно системой «замкнутой», «закрытой» и

системой открытой для новых преобразований [42].

34 Несовпадение литературной нормы и узуса подчеркивается Б. Гавранком [21,

340 и 344]. Иная точка зрения выражена в работах отдельных советских

языковедов [49, 31], согласно которой традиционная литературная норма

приравнивается узусу.

35 Хотя при кодификации норм довольно часто речь идет именно о выборе и

употреблении вариантов, кодификацию нельзя сводить к рекомендации по

употреблению вариантов (см. также [35; 36]).

36 Наличие сложившейся и осознанной нормы порождает более отчетливое

восприятие неправильностей и ошибок [77, 312].

37 Ср. словарные пометы типа «употребительное», «мало употребительное» II

др., а также такие как «книжное», «разговорное», «специальное»,

«математическое», «торговое» и т. д.

38 Использование в современном немецком языке формы zwo связано со

стремлением избежать акустического совпадения числительных zwei и drei и

является вторичным.

39 Широта лексического инвентаря и его постоянное пополнение новыми

элементами, действительно, позволяют утверждать, что лексическая норма не

регулируется в том смысле, в каком регулируется орфографическая,

орфоэпическая и грамматическая норма [93, 10—11]. Лишь разработка

терминологии допускает целенаправленное вмешательство общества в сферу

лексики, в остальном кодификационные процессы носят здесь преимущественно

пассивный, констатирующий характер.

40 Заметим, что одним из проявлений общей тенденции к устойчивости

литературных норм является, по существу, и тенденция к их территориальному

единству, она особенно отчетливо выступает при их сопоставлении с «нормами»

обиходно-разговорного языка и диалекта [30, 556].

41 Характеризуя отношение формирующейся литературной нормы к исходному

узусу, следует отметить и известные различия, наблюдающиеся при

нормализации разных сторон языковой системы. Так, нормализация лексики

совершается, видимо, на более широкой территориальной основе, чем

нормализация произношения. Для немецкого языка на этот факт обратил

внимание Г. Изинг [93, 10], для итальянского — Т. Б. Алисова [2, 202].

42 Диапазон варьирования измеряется числом единиц, находящихся в отношениях

варьирования, а также общим количеством позиций, лексем, словоформ и т. п.,

охваченных варьированием определенного типа. Заметим, что Э. Макаев

намечает различия «диапазона варьирования» для отдельных территориальных

разновидностей современного немецкого литературного языка [51], на

историческом материале ср. наши наблюдения [64].

43 Указывая на константность графического облика слова как на важный

признак формирующегося литературного языка, П. Дидерихсен подчеркнул

существенное значение данного признака для семантического отождествления

слова (fьr semantische Identifikation) [86, 158].

44 Заметим, что столкновение двух противоположных тенденций в развитии

литературного языка, а именно: тенденции к территориальному единству и

тенденции к функциональной дифференциации также приводит к перегруппировке

вариантов. При этом наблюдается частичное «переключение» территориальных

вариантов в функционально-стилистические или социальные (ср. на немецком

материале [93] и на английском [81]).

45 Во всяком стандартном языке с достаточно большой территорией

распространения могут, по-видимому, выделяться — на основе

противопоставления вариантов — отдельные локальные зоны. Так, например, для

чешского языка выделяются пражско-моравская зона, для польского — варшавско-

краковская, для украинского — киевско-львовская и т. д. [7].

Для немецкого языка, где картина территориального членения норм

литературного языка чрезвычайно сложна, оказываются противопоставленными по

ряду признаков юг и север, запад и восток. Данное историческое членение

немецкой языковой области пересекается с государственным обособлением

Австрии, Швейцарии, а в настоящее время также ГДР и ФРГ.

46 Необходимость соответствующего расширения кодификационной базы

подчеркивалась Л. В. Щербой в связи с проблемами нормализации русского

литературного языка [76].

47 Следует упомянуть, однако, и о тех словах, которые оказались

относительно более удачными и закрепились в норме литературного языке, ср.

нем. der Briefwechsel 'переписка' или die Mundart 'диалект, говор'.

48 Ср. деятельность Добровского в Чехии, который сознательно кодифицировал

языковую норму старшей классической поры, а не современный ему народный

язык [21].

49 Принципиальное разграничение понятий «культуры языка» и «культуры речи»

предложено В. В. Виноградовым [15].

50 Определение задач культуры языка видным немецким лингвистом Л.

Вайсгербером представляется нам в этой связи слишком суженным: основной

аспект языковой культуры состоит, по его мнению, в отклонении неправильных

форм употребления [99]. Тем самым Л. Вайсгербер недооценивает весьма важную

позитивную сторону сознательной нормализации языка.

51 Любопытный способ закрепления и передачи норм путем канонизации

определенного текста отмечен, например, Н. И. Толстым для литературного

языка донационального периода [72]. Соответственно Н. И. Толстой различает

два принципиально различных способа нормализации, а именно:

текстологический (исправление текстов) и книжный (грамматический).

-----------------------

[pic]

«земля»

eorюe

«земля»

grund

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85