Общее языкознание - учебник

свободу и гибкость этого взаимовлияния и направляет его развитие строго

определенными путями» [29, 227].

Гносеологические корни теории В. Гумбольдта следует искать в философии

Гегеля. Народный дух в теории Гумбольдта напоминает абсолютную идею Гегеля,

которая обладает такой же активной ролью. Весь мир, по Гегелю, представляет

перевоплощение абсолютной идеи. Подобным же образом все в языке, по теории

Гумбольдта, является перевоплощением и отражением народного Духа.

В теории Гумбольдта и его последователей, конечно, не все порочно.

Континуум объективного мира в каждом языке действительно членится по-

разному. Можно даже допустить, что языковые формы действительно в известной

мере оказывают какое-то регулирующее или иное влияние на процесс мышления,

хотя эта проблема требует глубокого и всестороннего изучения. В целом,

однако, взгляды Гумбольдта, Вейсгербера, Сепира и Уорфа не могут быть

приняты, так как они совершенно не учитывают многих важных положений,

которые сводятся к следующему: 1) Источником понятий являются предметы и

явления окружающего мира. Любой язык в своем генезисе является

результатом отражения человеком окружающего мира, а не представляет

самодовлеющей силы, творящей мир. 2) Язык приспособлен в значительной мере

к особенностям физиологической организации человека, но эти особенности

возникли в результате длительного приспособления живого организма к

окружающему миру. 3) Неодинаковое членение континуума окружающего мира

возникает в период первичной номинации. Оно объясняется неодинаковостью

ассоциаций и различиями языкового материала, сохранившегося от прежних

эпох. Кроме того, оно может зависеть от влияния других языков и т.п. 4) В.

Гумбольдт и его последователи не учитывают в языках наличия такого явления,

как комбинаторика различных языковых средств, что позволяет выразить любое

понятие, не имеющее выражения в том или ином языке. Вывод о том, что строй

языка выражает специфическое мышление данного народа, сам по себе

неправилен. 5) В настоящее время доказано, что формы и категории мышления

являются одинаковыми у всех народов.

Сторонники психологического направления в языкознании, гипостазируя

роль индивидуума, отказываются от понятия общенародного языка. «Реальное

бытие имеет язык каждого индивидуума, — утверждает акад. А. А. Шахматов. —

Язык села, города, области, народа оказывается известною научною фикцией,

средним выводом из известного количества индивидуальных языков» [32, 7].

Общая социальная основа языка, вытекающая из природы общественного

сознания, в этом утверждении фактически отрицается.

Существует значительное количество теорий психологического

направления, крайне односторонне рассматривающих сущность человеческого

языка. По мнению Г. Штейнталя, например, индивидуальная психика является

источником языка, а законы языкового развития — психологическими законами.

Подобно Штейнталю, В. Вундт считал язык фактом психологии народов, или

«этнической психологии». Основным двигателем языкового творчества, по К.

Фосслеру, является языковый вкус — особая разновидность художественного

вкуса. Идеи Бенедетто Кроче во многих отношениях близки к фосслеровским. И

для него язык является эстетическим феноменом. Основной, ключевой термин

его концепции — «выражение» (экспрессия). Всякое выражение в основе своей

художественно. Отсюда лингвистика, как наука о выражении, совпадает с

эстетикой.

В другую крайность впадал Фердинанд де Соссюр [27]. Соссюр исходит из

различения трех аспектов языка: языка-речи (language), языка как системы

форм (langue) и индивидуального речевого акта — высказывания (parole). Язык

(langue) есть система нормативно тождественных форм. Язык не является

деятельностью говорящей личности, он — продукт, который личность

пассивно регистрирует. Высказывание (parole), наоборот, индивидуально.

Система языка является внешним для всякого сознания фактом, от этого

сознание не зависящим.

Критикуя Соссюра, В. В. Волошинов справедливо замечает, что сознание

говорящего работает с языком вовсе не как с системой нормативно

тождественных форм. Такая система является лишь абстракцией, полученной с

громадным трудом, с определенной познавательной и практической установкой

[2, 81]. Язык тесно переплетен с речью, инновация, вводимая индивидом,

может глубоко затронуть систему языка.

В связи с вышеизложенным было бы уместно остановиться на некоторых

методологических извращениях, допущенных в свое время Н. Я. Марром и его

последователями. Речь идет о теории классовости языка и его надстроечном

характере. Положение о классовом характере языка впервые было выдвинуто Н.

Я. Марром и в дальнейшем развивалось некоторыми его последователями. Н. Я.

Марр писал: «Нет языка, который не был бы классовым и, следовательно, нет

мышления, которое не было бы классовым» [19, 91].

Сторонники теории классовости языка не учитывают, что язык не

идеологический продукт, а способ выражения мыслей любого содержания.

Категории, лежащие в основе системы материальных средств выражения связей

между словами, абсолютно нейтральны по отношению к какой бы то ни было

классовости. Значение абсолютно преобладающего числа слов, входящих в

словарный состав любого языка, идеологически нейтрально. Именно по этой

причине язык оказывается в одинаковой степени пригодным как для выражения

суждений сугубо идеологического характера, так и выражения суждений,

лишенных идеологического характера. Это свойство целиком и полностью

вытекает из особенности коммуникативной функции языка — быть всеобщим

средством общения. Язык по своей природе не является классовым и не может

быть классовым. Известны случаи, когда отдельные диалекты как бы

закрепляются за классами. Так, например, в царской России крестьянство

выступало как носитель территориальных диалектов, тогда как высшая

прослойка буржуазии пользовалась литературным языком. Аналогичное явление

наблюдается и в настоящее время в ряде стран мира. Однако эти факты сами по

себе ни в малейшей мере не опровергают тезиса о неклассовой природе языка,

так как закрепление территориальных диалектов за классом крестьянства было

вызвано неимманентной классовой сущностью языка. Оно совершилось в силу

определенных исторических обстоятельств.

Так же несостоятельно утверждение Н. Я. Марра и некоторых его

последователей о надстроечном характере языка. Н. Я. Марр вообще

отождествлял развитие языка с развитием экономических формаций. «Смены

мышления, — замечает в одной из своих работ Н. Я. Марр, — это три

системы построения звуковой речи, по совокупности вытекающие из различных

систем хозяйства и им отвечающих социальных структур: 1) первобытного

коммунизма, со строем речи синтетическим с полисемантизмом слов, без

различения основного и функционального значения; 2) общественной структуры,

основанной на выделении различных видов хозяйства с общественным

разделением труда, т. е. с разделением общества по профессиям, расслоения

единого общества на производственно-технические группы, представляющие

первобытную форму цехов, когда им сопутствовал строй речи, выделяющий части

речи, а во фразе — различные предложения, в предложениях — различные его

части и т. п., и другие с различными функциональными словами, впоследствии

обращающиеся в морфологические элементы, с различением в словах основных

значений и с нарастанием в них рядом с основным функционального смысла; 3)

сословного или классового общества с техническим разделением труда, с

морфологией флективного порядка» [18, 71].

Вышеприведенное мнение знаменует собой полное непонимание особенностей

исторического развития языков, незнание того, что возникновение

грамматических форм или различие их языкового оформления причинно не

связаны с особенностями экономической структуры общества. Марр также не

понимал истинной природы общественного сознания, сводя все его составные

элементы к элементам классовым и надстроечным.

Диалектический материализм учит, что законы отражения носят

объективный характер, т. е. действуют независимо от сознательных побуждений

людей, независимо от того, знают или не знают люди эти законы8.

Этот тезис находится в полном соответствии с указанием К. Маркса,

который рассматривал процесс мышления как «естественный процесс». «Так как

процесс мышления сам вырастает из известных условий, сам является

естественным процессом, то действительно постигающее мышление может быть

лишь одним и тем же, отличаясь только по степени, в зависимости от зрелости

развития и, в частности, развития органа мышления. Все остальное вздор»

[15, 209].

ЗАВИСИМОСТЬ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА ОТ СОСТОЯНИЯ ОБЩЕСТВА

При характеристике языка как общественного явления следует также

учитывать его зависимость от изменения состояния человеческого общества.

Правда, этим свойством обладают и другие явления, обслуживающие общество.

Например, машины также отражают изменения, происходящие в обществе.

Претерпевает некоторые изменения в связи с изменением состояния

человеческого общества и надстройка. Однако все эти явления отражают

изменения состояния общества только в определенном отношении. Язык способен

отражать изменение в жизни общества в более широком плане, во всех его

сферах, что существенным образом отличает его от всех других общественных

явлений.

Различные конкретные случаи влияния на развитие языка со стороны

окружающей язык внешней среды были охарактеризованы в главе «Язык как

исторически развивающееся явление». В данной главе целесообразнее

сосредоточить внимание на тех причинах изменения языка, которые

непосредственно связаны с изменением состояния общества, поскольку

изменение именно этого типа лучше характеризует сущность языка как

общественного явления.

Отражение в языке особенностей социальной организации общества

Давно была подмечена зависимость языкового состояния от характера

экономических формаций и формы государства. Так, например, для эпохи

феодализма был характерен распад стран на множество мелких ячеек. Каждый

феод и монастырь с прилегающими к нему деревнями представлял государство в

миниатюре. Совершенно естественно, что такая структура общества необычайно

способствовала появлению мелких территориальных говоров. Местные

территориальные говоры были основной формой существования языка в

феодальном обществе.

Любопытно отметить, что различие социальной организации общества в

прошлом может отражаться на состоянии диалектов, существующих в настоящее

время. П. С. Кузнецов отмечает, что на территории наших старых южных

губерний (т. е. губерний Центральной Черноземной полосы), где особенно было

развито помещичье землевладение, и в настоящее время сохранилось большое

количество мелких местных говоров. Напротив, на севере, где во многих

местах совсем не было помещичьего землевладения, а там, где оно было,

большинство крестьян находилось на оброке, причем они часто уходили на

заработки в города или другие губернии, один говор охватывает обширную

территорию9.

Территориальная раздробленность нивелируется в период развития

капитализма, поскольку в это время капитализму необходим единый рынок и

хорошо организованное единое государство, защищающее его интересы. В период

становления капитализма возникает нация и ее характерный атрибут —

национальный язык, который, воплощаясь в литературном языке, указывает

нивелирующее влияние на территориальные диалекты.

Вместе с тем в буржуазном обществе возникает и другая тенденция.

Капитализм влечет за собой усиление социальной дифференциации общества, что

вызывает к жизни довольно большое количество так называемых социальных

диалектов и жаргонов, арго и т. п.

Консолидация наций в условиях классового общества может иметь своим

результатом появление национализма, способного влиять на языковую политику.

Конкретным следствием этого являются различные пуристические тенденции,

создавшие своеобразие лексического состава некоторых национальных языков,

создание монополий одного языка в стране, ограничение роли языков

национальных меньшинств и даже возрождение фактически исчезнувших языков,

ср., например, возрождение древнееврейского языка в современном государстве

Израиль, где он фигурирует под названием иврита, примером появления

архаизованных стилей, в целях хотя бы частичного возрождения ныне уже

исчезнувшего языка, может служить существование в современной Греции

особого архаизованного языкового стиля, известного под названием

кафаревусы, представляющего своеобразный компромисс между древнегреческим и

новогреческим языками.

Каждая общественно-экономическая формация создает особый жизненный

уклад общества, который проявляется не в одном каком-нибудь частном

явлении, а в целом комплексе взаимно обусловленных и связанных между собой

явлений. Конечно, этот своеобразный жизненный уклад отражается и в языке.

Если сравнить, например, систему общественных функций русского языка эпохи

царизма с системой его общественных функций, типичной для советской эпохи,

то нельзя не обнаружить в этих системах определенной специфики,

определенной направленности. Так, в обществе, где играют ведущую роль

публичные формы языкового общения (митинг, собрание, радиоречь, театр и т.

д.), установка на слушателя будет, несомненно, более ощутимой, чем в

обществе, где языковое общение замкнуто кругом только более или менее

«приватных», уединенных, узкоадресованных речевых жанров. Огромное значение

публичных речевых жанров определило для русского языка советской эпохи

особую значимость «установки на слушателя» для многих языковых

преобразований нашего времени [13, 28].

Отражение в языке социальной дифференциации общества

Человеческое общество не представляет абсолютно однородного

коллектива. В нем наблюдается дифференциация, вызываемая различными

причинами. Это может быть дифференциация по классовому, сословному,

имущественному и профессиональному признаку, которая, естественно,

отражается в языке. Так, например, немецкие исследователи различают три

уровня в социальном расслоении современного немецкого языка, которые могут

быть обозначены как диалект в собственном смысле (Mundart), полудиалект

(Halbrnundart или Umgangssprache) и национальный литературный язык

(Hochsprache), в своей разговорной форме обычно слегка окрашенный местным

произношением («gebildete Umgangssprache», по терминологии П. Кречмера, т.

е. «обиходный язык образованных») [8, 26] (см. гл. «Литературный язык»).

Дифференциация языка особенно усиливается в связи с усложнением

производства и происходящим на этой почве разделением труда, что выражается

главным образом в появлении специальной терминологии.

Наряду со специфической профессиональной лексикой, связанной с

потребностями определенной отрасли производства, появляется особая лексика,

типичная для различных арго, жаргонов и т. п., ср., например, студенческий,

воровской, солдатский и др. жаргоны.

Социальная дифференциация языка затрагивает обычно только область

лексики. Наблюдаются, однако, отдельные случаи, когда она захватывает и

область грамматического строя языка. В японском языке существует спряжение

глаголов с всп. гл. масу, в настоящее время уже не употребляющимся в роли

самостоятельного глагола, например: ёму и ёмимас(у) 'читаю'. Формы без масу

в обычном разговоре употреблять не рекомендуется, так как они считаются

невежливыми. Их употребляют в разговоре с друзьями, низшими и т. д.10

В корейском языке в живой речи глаголы получают иное, чисто

разговорное оформление, изменяющееся в зависимости от того, в какой среде,

обстановке ведется разговор, кем является говорящий и слушающий. При выборе

разговорных форм глагола учитываются самые разнообразные факторы:

общественное положение, возраст, пол, семейное положение, жизненный опыт,

знание и т. п. Различаются следующие формы: книжная, фамильярная, вежливая,

учтивая и почтительная, неучтивая. Так, например, если студент на вопрос

преподавателя отвечает: нанын чхэгыль помнида 'я читаю книгу', то, желая,

выразить почтение к преподавателю, он употребляет учтивую форму

помнида. Отвечая такому же студенту, как он сам, он скажет наным чхэгылъ

поо (вежливая форма). Если этот же студент является его близким другом, то

и форма выражения будет другая: нанын чхэгылъ поне (фамильярная форма)11.

Следует, однако, отметить, что эти грамматические особенности ограничены

сферой форм различной степени вежливости и не доказывают возможности

существования особой классовой грамматической структуры языка.

Классовая дифференциация общества может быть причиной создания

значительных различий между языками, вернее — стилями языков. Характеризуя

состояние индийских языков в начале 30-х годов, А. П. Баранников отмечал,

что современные литературные языки Индии приспособлены к обслуживанию

интересов господствующих классов и большинство их мало понятно для широких

кругов пролетариата и крестьянства. Причина этого в том, что из многих

литературных языков изгнаны лексические элементы, употребляемые широкими

кругами населения, и заменены словами из литературных языков господствующих

классов феодальной Индии, т. е. из санскрита (у индуистов) и из персидского

и арабского языков (у мусульман). В результате этого получаются огромные

различия между языками разговорным и литературным12.

Отражение в языке демографических изменений

Этот не совсем удачный термин употреблен Гертцлером в его книге «A

Sociology of Language» [37]. Под изменениями этого типа понимаются такие

явления, как увеличение или уменьшение населения, изменения в его

распределении и составе, численности этнических групп, сдвиг соотношений

между сельским и городским населением и т. д. Эти изменения не являются

самодовлеющими и чаще всего выступают как следствие других социальных

изменений в обществе. Выделение их в особый тип производится только в целях

создания более или менее обозримой классификации различных изменений,

происходящих в обществе.

Демографические изменения могут определенным образом отражаться в

языке. Так, например, сильное увеличение городского населения в нашей

стране по сравнению с дореволюционным периодом расширило сферу употребления

городского койнэ, в известной мере способствовало расширению сферы

употребления литературного языка и ограничило употребление диалектной

речи. В то же время приток сельского населения в города в связи с развитием

промышленности оказал известное влияние даже на литературный язык.

Исследователи истории русского литературного языка отмечают, что в 50—60-е

годы снова наблюдается некоторая раскованность в речевом использовании

нелитературных слов и оборотов и, в частности, — элементов просторечия. Это

проявляется в широком включении просторечных слов (и просторечных значений

общеупотребительных слов) в различные жанры литературной речи — причем

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85