Общее языкознание - учебник

целях. Наблюдением установлено, что обезьяны гамадрилы могут произносить

звуковые комплексы, приуроченные к определенной объективной ситуации. Так,

например, звуковой комплекс о-о-у приходилось слышать ночью, когда группа

людей пыталась приблизиться к спящему стаду. Звуковой комплекс мля-мля-

мля... произносится преимущественно взрослой обезьяной, когда она

обращается к своему или чужому детенышу. Звуковой комплекс ак-ак-ак...

произносится обезьяной в тревожном состоянии [60,13].

Чарльз Дарвин утверждает, что у домашней собаки можно отличать лай

рвения, как, например, во время охоты, лай злобы и ворчанье, пронзительный

вой или лай отчаянья, когда, например, собака заперта; лай ночью, лай

радости, когда она собирается гулять с хозяином, и весьма характерный лай

требования или просьбы, когда она хочет, чтобы ей отворили дверь или окно

[20, 203]. Даже куры, по наблюдениям Гузо, издают по крайней мере

двенадцать различных звуков, имеющих различное значение [70, 344—349].

Трудно ответить на вопрос, каким образом эти звуковые сигналы были

использованы для создания первых слов человеческого языка, но наличие самой

способности произнесения звуков несомненно благоприятствовало возникновению

звуковой речи. Способность к произнесению звуков была связана с наличием

специального аппарата — голосовых связок, ротовой полости и находящихся в

ней зубов и языка. При благоприятных условиях этот аппарат мог

усовершенствоваться, что и произошло в дальнейшем.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЗВУКОВОЙ КОММУНИКАТИВНОЙ СИСТЕМЫ

Возникновение звуковой речи в истории человечества не было явлением

случайным. Оно было постепенно подготовлено в ходе исторического развития

человека.

Прогрессирующее познание предметов окружающего мира способствовало

развитию человеческого мышления и увеличению его абстрактности. Кроме того,

развитие производительных сил сопровождалось усилением консолидации

человеческих коллективов. Назрела необходимость в совершенствовании способа

коммуникаций в соответствии с уровнем мышления.

Можно предполагать, что человек к моменту возникновения звуковой речи

уже обладал некоторыми формами мышления (предметным и практическим),

которые давали ему возможность более или менее правильно отражать

окружающий мир и обеспечивать свое существование. У первобытного человека

этого периода были инвариантные представления о предметах и явлениях

окружающего мира, а также инвариантные представления закономерных связей

между ними. Однако наличие инвариантных представлений само по себе еще не

обеспечивает никакой коммуникации. Мыслительная деятельность, совершающаяся

в мозгу каждого отдельного индивида, недоступна познанию другого индивида,

если она не получает никакого чувственно воспринимаемого материального

выражения. Наиболее удобной формой материального выражения мысли для целей

общения людей явилась система звуковых сигналов, или звуковых знаков.

Инвариантное представление предмета стало выражаться звуковым знаком.

Звуковой знак оказался наиболее приемлемой формой выражения обобщенного

представления. Звуковой знак обладает той замечательной особенностью, что

он не похож на обозначаемое. Это свойство обеспечивает широкие возможности

актуализации значения звукового знака в отдельных аспектах речи и

применимости к каждому отдельному представителю класса однородных

предметов, когда в этом возникает необходимость. Например, слово стол

служит не только наименованием целого класса однородных предметов, но и

может быть употреблено как название единичного конкретного предмета,

например: Положи книгу па стол.

Фонетический знак, положенный в основу того или иного слова, как

правило, условен, случаен. Индифферентность звукового образа слова к его

содержанию способствует выполнению словом его функции — выражению общего.

Чувственный же знак в ощущениях и восприятиях прямо и непосредственно

относится к отображаемому предмету и зависит от него.

Звуковой знак не мог бы появиться, если бы в самом механизме познания

человеком объективного мира не были подготовлены благоприятные условия для

его появления. Таким благоприятным условием явилось наличие обобщенных

инвариантных образов предметов, т. е. понятий.

И. М. Сеченов замечает, что человек мыслит «дубом», «березой», «елью»,

хотя видел на своем веку эти предметы тысячу раз в разных формах. Эти

«средние продукты» не будут уже точным воспроизведением действительности,

так как при реальных встречах впечатления менялись от одного случая к

другому, а между тем по смыслу они представляют единичные чувственные

образы или знаки, заменяющие собой множество однородных предметов [56,

485].

Отсюда, конечно, не следует делать вывод, что понятие является знаком.

Понятие сохраняет связь с его источниками и отображает его свойства. Оно не

превращается в символ, иероглиф, и не перестает быть отображением

объективной реальности. Но в понятии есть некоторые черты, которые его

сближают со знаком. Понятие — инвариантное идеальное представление о классе

предметов. Понятие существует в сознании человека, но оно не существует

отдельно в природе. Подобно знаку, оно может быть отнесено к любому

предмету данного класса, не будучи абсолютно похожим ни на один конкретный

предмет. Именно эти свойства и роднят его со знаком. Отсюда легко понять,

почему словесный знак является наиболее пригодным материальным выразителем

понятия.

Хорошо известно, что идея о примате понятия, о том, что понятие

возникает раньше слова, не находит поддержки у большинства философов,

психологов и языковедов. Чаще всего утверждают, что до возникновения

звуковой речи вообще не могло существовать никаких понятий, так как понятие

может якобы возникнуть только на базе слова. Так, например, Д. П. Горский

пишет по этому поводу следующее: «Знак, слово, нужно лишь тогда, когда

познаваемый предмет не дан нам в чувственном восприятии и когда требуется

одновременно выявить те общие признаки, которые существуют у множества

предметов, поскольку нам в чувственном восприятии не даны сразу общие и

отличительные признаки всех деревьев, поскольку необходим особый

материальный носитель выделенного нами общего свойства. Этим материальным

носителем и выступает слово» [19, 98].

Подобные идеи высказывались и другими исследователями этого вопроса:

так, например, А. А. Потебня утверждал, что слово есть средство образования

понятия [47, 135]. По мнению Л. С. Выготского, понятие невозможно без

слова, мышление в понятиях невозможно без речевого мышления [12, 116].

Язык, по мнению А. Г. Спиркина, дал возможность человеку фиксировать общее

в предметах и явлениях, их связях и отношениях, расчленить их, соотнести и

синтезировать в понятиях и представить как относительно устойчивые [60,

69].

Существует также точка зрения, согласно которой общее вообще не может

закрепиться в человеческом сознании без слова. «Наш далекий предок,—

замечает Г. А. Геворкян,— часто наблюдал..., что если долго тереть одним

куском дерева по другому, они нагреваются. В результате миллиардного

повторения аналогичных операций из поколения в поколение человек получил

доказательство того, что есть нечто общее между всеми операциями «трение»,

что именно это общее и является причиной, вызывающей другое явление —

«теплоту». Г. А. Геворкян далее спрашивает: «Но как же закрепить в уме и

выразить это общее, эту причинную связь внешне различных явлений?.. Эту

«внечувственную», «лишенную образа и формы» закономерность невозможно

фиксировать в чувственно-наглядной форме. Такой субъективной внечувственной

формой, в которую облекается и в которой выражается познанная

закономерность, является слово» [15, 44— 45].

Но все дело здесь в том, что вышеуказанная закономерность, как

определенная сумма знаний, была закреплена в сознании человека еще до

появления её в слове. В противном случае он не мог бы возобновлять операции

по добыванию огня путем трения, так как процесс познания предмета каждый

раз должен был бы начинаться сначала.

Более реалистическую позицию в этом отношении занимает Л. О. Резников.

«Причины возникновения понятийного мышления,— справедливо замечает Л. О.

Резников,— заключаются не в языке. Потребности, вытекающие так или иначе из

условий материальной жизни людей, из их практической деятельности,

обусловили необходимость перехода от мышления в представлениях к мышлению в

понятиях, от элементарного наглядно-образного мышления к понятийному.

Диктуемая практическими нуждами необходимость отвлечения и обобщения,

выходящая за рамки возможного в наглядных представлениях, явилась

источником образования понятий» [50, 8].

Однако широкое распространение теории невозможности понятия без слов и

здесь оказало решающее влияние и заставило Л. О. Резникова прийти к

компромиссному решению этой проблемы. «Неверно, конечно,— замечает далее Л.

О. Резников,— что понятие предшествует слову, что оно существует до слова и

находит в слове только внешнюю форму своего выражения. Но столь же ложно

утверждение, что слово предшествует понятию, что оно создает понятие,

образует его, творит его».

По мнению Л. О. Резникова, «содержание понятия, его «материал»,

подготавливается, складывается, конструируется по материальным причинам,

принадлежащим к неязыковой сфере, но преобразование представления в понятие

полностью осуществляется и завершается лишь тогда, когда определившееся в

мышлении содержание понятия закрепляется, облекаясь в форму слова. Лишь

облекаясь в чувственную форму слова, соединяясь со звуком, содержание

понятия приобретает необходимую ясность» [50, 8]. Конечный вывод в данном

случае один и тот же: до возникновения слова понятие остается

неоформленным, т. е. по существу несозданным.

Если, однако, вновь вернуться к .определению инвариантного общего

представления о предмете, т. е. к определению понятия как известной суммы

знаний о предмете, то станет ясным, что эта сумма существенно не изменится,

если она и будет представлена каким-нибудь звуковым комплексом. Отсюда

может следовать только один вывод, что источник образования понятия лежит

не в языковой сфере и что понятие поэтому могло существовать и до появления

слова.

Образование понятия и образование слова имеют разные причины, хотя

существование понятия безусловно способствовало возникновению слова.

Причиной образования понятия является жизненная практика человека, тогда

как появление слов диктовалось потребностью в удобном средстве общения.

Таким удобным средством общения явились слова. Некоторые советские философы

и языковеды подвергали резкому осуждению положение о знаковом характере

слова. Наиболее типичными в этом отношении являются высказывания Л. О.

Резникова. «Знаковая теория языка,— писал в одной из статей Л. О.

Резников,— в сущности своей идеалистическая теория. Она антинаучна и

реакционна. Она служит средством протаскивания в область лингвистики

вреднейших агностических взглядов. Поэтому ее необходимо разоблачить,

раскритиковать и отвергнуть». По мнению Л. О. Резникова, признание слова

только знаком предмета или явления неминуемо ведет к иероглифической теории

познания [51]. «...Так как содержанием слова является понятие, то признание

слова в целом знаком предмета логически неизбежно приводит к утверждению

того, что понятие также является знаком внешнего предмета, т. е. приводит к

чистейшему агностицизму».

Нетрудно понять, что подобного рода критика основана на каком-то

недоразумении. Выражение «слово есть знак» представляет синекдоху, где

целое употреблено вместо части. На самом деле признание звуковой оболочки

слова знаком предмета вовсе не ведет к утверждению о том, что все наши

представления о предметах окружающего мира также являются знаками,

совершенно не отражающими сущности этих предметов. Все критики знаковой

теории слова вульгарно-социологически отождествляют средства познания

окружающего мира со средствами коммуникативного их выражения. Окружающий

мир прежде всего познается в жизненной практике человека путем

непосредственного воздействия на его органы чувств, и если в результате

этого воздействия в голове человека создается определенное представление о

каком-либо классе предметов, или понятие о нем, то обозначение его

звуковым знаком в целях общения отнюдь не означает, что уже имеющееся в

голове человека представление или понятие превратилось при этом в иероглиф.

Любопытна также в этой связи полемика против знаковой теории слова,

содержащаяся в брошюре В. А. Звегинцева «Проблемы знаковости языка» [26,

10—11]. Прежде всего В. А. Звегинцев пытается перечислить характерные

признаки знака, к которым относятся: 1) произвольность, или

немотивированность, 2) непродуктивность, 3) отсутствие системных отношений,

4) автономность знака и значения, 5) однозначность знака. Далее

рассматривается возможность приложимости этих признаков к языковым знакам.

При этом оказывается, что ни один из этих признаков знака к слову

неприменим. Слово не однозначно, поскольку существует полисемия слов;

звуковая оболочка слова неотделима от своего смыслового содержания и,

помимо выражения этого содержания, никаких функций не имеет, она

конструируется не из произвольных звуков, а из звуков определенного языка,

образующих фонетическую систему языка и поэтому находящихся в определенных

взаимоотношениях как между собой, так и с другими структурными элементами

языка; присоединение частей слова к корню, т. е. суффиксов, префиксов и т.

д. зависит от лексического значения слов. Слово лишено автономности,

поскольку понятия, по Дельбрюку, не образуются независимо от языка, то

слово и не изолировано в языке, так как его значение системно обусловлено.

Подобных системных отношений знак лишен. Не подходит к языку и признак

непродуктивности, поскольку звуковая оболочка слова, независимо от которой

значение не может существовать, играет существенную роль в смысловом

развитии слова, служа основой этого развития и тем самым характеризуясь

качествами продуктивности. Все эти соображения являются вполне достаточными

для В. А. Звегинцева, чтобы опровергнуть знаковую теорию слова. Остается

самый трудный пункт: как совместить со всем этим тот бесспорный факт, что

звуковая сторона слова не может быть соотнесена с природой предметов и

явлений, которые данное слово способно обозначать. В. А. Звегинцев пытается

рассмотреть эту проблему с лингвистической точки зрения. Оказывается, что

здесь смешивают лексическое значение слова и обозначаемые им предметы.

Лексическое значение — это не предмет, хотя и формируется и развивается в

непосредственной зависимости от предметов и явлений; но это не дает права

отождествлять его с предметом. Для подкрепления приводится замечание А.

Гардинера: «... предмет, обозначаемый словом «пирожное», съедобен, но этого

нельзя сказать о значении данного слова». Наличие знаковости В. А.

Звегинцев признает только у некоторых элементов языка, например, у

абсолютных терминов, однако терминологическая лексика не позволяет судить о

сущности знака в целом.

Вся эта аргументация на самом деле ничего не опровергает и не

доказывает. Знак — это такая субстанция, которая может обозначать другую

субстанцию при абсолютном отсутствии каких-либо элементов сходства с

обозначаемым. Как бы мы ни сравнивали звуковую оболочку слова со всякими

другими знаками, она этого своего основного признака не потеряет. Не

спасает в данном случае и предупреждение В. А. Звегинцева о недопустимости

отождествления лексического значения с предметом, что неточно даже с

фактической точки зрения.

Знак, как правильно замечает Г. П. Щедровицкий, может обозначать класс

предметов, но он может также относиться к каждому предмету в отдельности,

поскольку он обозначает предмет как целое со всем множеством его еще не

выявленных свойств. Он несет функцию метки [64, 65]. Отсюда следует, что в

данном случае знак прямо указывает на предмет, но он не отражает самой

природы предмета.

По определению А. С. Чикобавы, лексическое значение есть отношение к

обозначаемому, т. е. к предмету, явлению, факту реальной действительности

[62, 78].

Материальная система коммуникативных средств любого языка мира

является знаковой системой. Знаками являются не только слова, но и

формативы, выражающие отношение между словами. Если бы звуковая оболочка

слова не являлась по своей природе знаком, то в языке были бы совершенно

невозможны такие явления, как возможность обозначения одним и тем же

звуковым комплексом совершенно различных по своему характеру предметов;

возможность образования переносных значений слов; наличие разнозвучащих

синонимов, нередко выражающих очень близкие или тождественные понятия;

историческая устойчивость звукового комплекса, способного обозначать

предмет, подвергшийся в ходе исторического развития человечества сильным

изменениям и т. п. Звуковой комплекс потому и мобилен, что он является по

своей природе знаком.

Языки земного шара обладают необычайным многообразием, но при всем

этом многообразии любая коммуникативная система вне зависимости от того, к

какому языку она принадлежит, должна включать в себя два составных

элемента: 1) дискретно существующие звуковые сигналы, или слова, и 2)

систему элементов связи между словами.

Эта особенность коммуникативной системы легко может быть объяснена.

Содержание внешнего мира, окружающего человека, составляют предметы и связи

между ними. Отражение внешнего мира в голове человека состоит в познании

этих предметов и закономерных связей. Как бы разнообразны ни были языки

мира, они имеют один и тот же субстрат — окружающую человека

действительность—и одинаковую целевую или практическую направленность —

быть средством общения.

Являясь земным существом, человек может мыслить только привычными ему

земными формами и отношениями. Существовать на земле — значит использовать

предметы окружающего нас мира и закономерные связи между ними для целей

существования. Поэтому отражение человеком окружающего мира лежит в основе

всякой коммуникации.

Каждая коммуникативная система слагается из двух основных элементов —

дискретных звуковых сигналов, или слов, и средств связи между словами. В

связи с этим было бы уместно рассмотреть в основных чертах некоторые

особенности слова.

ПРИРОДА СЛОВА

В лингвистической, философской и психологической литературе широко

распространено мнение о том, что слово выражает понятие.

Поскольку понятие по сравнению с другими формами познания

действительности, как, например, ощущением, восприятием и представлением,

является его наиболее отвлеченной формой, то вряд ли можно было бы

сомневаться в правильности утверждения о том, что слово выражает понятие.

Однако вся беда состоит в том, что сущность понятия понимается по-разному.

В учебниках нередко можно встретить определение понятия как мысли о

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85