Общее языкознание - учебник

ЕДИНИЦАМИ ЯЗЫКОВЫХ ПЛАНОВ

Присутствие в языке незначимых, нефункциональных различий формы и

невыраженных различий содержания побуждает предположить, что языковые планы

не связаны (или не всегда связаны) между собой непосредственно. Можно

думать, что связь между звучанием и значением осуществляется в языке

ступенчато. На каждой ступени происходит изменение критерия релевантности,

или иначе — принципов отождествления единиц языка, в сторону их

постепенного расширения, постепенного отрешения от различий в форме, не

несущих в тех или других условиях дистинктивной функции. Так, различия

между русскими фонемами [г] и [ж], существенные с точки зрения современной

фонологической системы, не влияют на значение таких корневых морфем, как

луг и луж-ок, пирог и пирож-ок, берег-у и береж-ешь. Изменение

релевантности фонологических критериев на морфологическом уровне, частичное

снятие фонологических оппозиций в составе конкретных морфем исследуется в

морфонологии, изучающей связи между фонологическим и морфемным уровнями

языка. Но и морфемные различия оказываются не всегда существенными для

понимания следующей по величине единицы — словоформы. Так, в приводимом

ниже ряду одно и то же грамматическое значение представлено разными

морфемами (т. е. совершенно разными единицами выражения): сестр-ой, брат-

ом, ча-ем. Различия в морфемном строении не мешают нам отождествлять такие

слова, как иду — шел, англ. go — wen-t. Подобные формы называются

супплетивными, так как они дополняют друг друга в парадигме, или, как

теперь говорят, находятся в отношении дополнительного распределения.

Наконец, различия в синтаксической организации не всегда существенны для

понимания смысловой структуры словосочетаний и предложений. Присутствие

разных падежных форм — винительного и творительного — в сочетаниях вести

бригаду, возглавлять трест — с одной стороны, и руководить бригадой,

управлять трестом — с другой, не отражается на смысловой структуре

приведенных словосочетаний, в которых выражено действие, направленное на

некоторый объект.

Можно привести сходную серию примеров из английского языка.

Фонематические различия между [f] и [v] снимаются в морфемах half и halv-

es. Морфематическое различие в good и bett-er, boy-s и ox-en оказывается

безразличным для понимания этих образований. Разница в словесной структуре

can и to be able 'мочь' может быть сброшена со счетов, когда последнее

стоит в форме будущего времени, общей для простого глагола и глагольного

сочетания42.

Таким образом, на пути от плана выражения к плану содержания, от

фонемного яруса к семемному выделяется ряд уровней, знаменуемых изменением

критерия тождественности: то, что представляется разным на более низком

уровне, может оказаться функционально одним и тем же на более высоком

уровне. Многие дистинктивные черты постепенно нивелируются, «выходят из

игры», перестают выполнять смыслоразличительную роль внутри конкретных

единиц следующего по высоте уровня. Тождество означаемого морфемы не

обязательно предполагает полное тождество фонематического состава

означающего. Идентичность значения слов не обязательно требует тождества

входящих в него морфем (если считать супплетивные элементы разными

морфемами). Тождество смысловой структуры некоторых словосочетаний и

предложений может быть установлено без отождествления их синтаксического

строения.

Применение на разных уровнях неодинаковых критериев идентификации и

ведет, как уже отмечалось выше, к выделению в языке пар единиц,

соответствующих одному сегменту текста. Ср. фонема и морфонема, морфема и

сема (или морфа и морфема), слово и лексема, словосочетание и синтаксема

(или словосочетание и конфигурация). Эти единицы, тождественные на одном

уровне и нетождественные на другом, покрывают асимметрию в строении

языковых планов, позволяя показать в описании языков нефункциональность

некоторых различий в форме.

Необходимость раздвоения всех значимых единиц языка продиктована тем,

что асимметрия в строении языковых планов, которая была раскрыта выше на

примере минимальной значимой единицы (см. стр. 184—189), действительна не

только по отношению к простому знаку, но и применительно ко всем

последующим, более сложным, образованиям. Несовпадение формы и функции

пронизывает всю структуру языка, все его ярусы, все знаковые образования.

Устранение незначимых (и в этом смысле излишних, «пустых») различий в форме

оказывается возможным благодаря тому, что формально различающиеся единицы

встречаются, как правило, во взаимоисключающих позициях, или иначе —

находятся в отношении дополнительного распределения. Таким образом, обилие

вариантов в языке нивелируется позицией, за которой закреплен каждый из

них. Понятия варьирования и позиции тесно между собою связаны.

ТЕНДЕНЦИЯ ГРУПП ЗНАКОВ К ИДИОМАТИЗАЦИИ.

МНОГОПЛАНОВОСТЬ ОЗНАЧАЕМЫХ

Сдвиги между единицами содержания и выражения, особенно явственно

заметные внутри слова, выправляются в случае гетерофонии тем, что каждый

вариант соотнесен со строго определенным набором позиций. При омофонии

смещения в строении языковых планов выравниваются путем привлечения

дополнительного аппарата дифференциации. Немалую роль в уточнении знаковой

сигнализации языка играет то свойство слова (и больших чем слово единиц),

которое принято называть идиоматичностью. Под идиоматичностью

подразумевается произвольность связи означаемого и означающего,

конвенциональная закрепленность данного смысла за данной формой. Абсолютно

идиоматичной (немотивированной) единицей языка может быть только простой

знак. Но это свойство присуще, хотя и в разной степени, также и составным

образованиям — слову, словосочетанию, предложению. Стремление к единой

знаковой функции характеризует в первую очередь слово как свободную единицу

языка, нивелируя в процессе его семантической эволюции отдельные значения

входящих в него морфем.

Вернемся к приводившемуся уже ранее примеру (см. стр. 187). Наиболее

широко распространенным значением испанского уффикса -уn является значение

увеличительности (ср. hombrуn 'очень крупный мужчина', cucharуn 'большая

ложка'). Можно было бы подумать, что pelуn (от существительного pelo

'волосы') означает 'длинные или густые волосы, шевелюра'. Но никому из

говорящих по-испански никогда не придет в голову связать это значение со

словом pelon. Когда суффикс -уn присоединяется к названиям частей тела,

значение увеличительности в нем обычно осложняется значением

принадлежности: суффикс -уn указывает не на сам предмет, а на его

владельца, обладателя. Ср. barrigуn 'пузатый', cabezуn 'головастый'.

Согласно этой словообразовательной модели слово pelуn должно было бы

означать 'волосатый', 'косматый', 'длинноволосый'. Но и на этот раз мы

попали пальцем в небо. Pelуn указывает не на наличие признака, а как раз

наоборот — на его отсутствие. Это слово значит 'лысый, безволосый'. Тот,

кто захочет понимать смысл сообщения, не отступая от смысла знаковых

сигналов, окажется в этом случае жестоко обманутым. Но говорящие по-

испански никогда не вводят друг друга в заблуждение, употребляя слово

pelon, так как они знают, что его значение, как и значение огромного

множества других слов и сочетаний слов, идиоматично, т. е. в определенной

степени независимо от значений образующих его частей.

Рождение (или лучше сказать вызревание) в языке нового знака

осуществляется путем постепенного уменьшения мотивированности отношений

между означаемым и означающим, ведущего к установлению между ними прямой

связи.

Новые знаки в языке, как известно, не создаются искусственно путем

произвольного комбинирования фонем в поисках еще не использованных

сочетаний, а образуются из уже существующих знаков в ходе их постепенной

эволюции в сторону опрущения, подавления первоначальных значений и создания

прямой знаковой связи между новым означаемыми старым, уже ранее бытовавшим

в языке, означающим. Например, употребляя сейчас слово соответствовать,

говорящие уже не думают о совместном ответе, произнося слово благодаря, не

имеют в виду чувства благодарности, которое, в свою очередь, не

ассоциируется более с дарением блага. Глагол сердиться не вызывает уже

представлений о сердце, а сердце — о середине. Значения образующих слово

единиц выражения оказались в положении «вне игры», ибо слово (или, точнее,

его основа) становится единым, семантически нечленимым знаком.

Процессы опрощения развертываются очень медленно. В каждом состоянии

языка присутствует много промежуточных образований, означающие которых еще

не вполне утратили связь с более ранними значениями. Многим языковым знакам

поэтому свойственна двуплановость означаемого, в котором, наряду с прямым

значением, присутствует то, что принято называть «внутренней формой» данной

единицы. Аналогичное свойство, в целом чуждое искусственным системам

передачи информации, можно отчасти наблюдать в тех кодах, которые

пользуются иконическим или пиктографическим принципом. Так, например,

изображение бегущих детей в знаках ОРУДа означает 'Осторожно! Рядом школа'.

Многоплановость означаемого, внутренняя форма которого отражает иногда

несколько ступеней семантического развития, будучи непременным свойством

всех естественных языков, ярко проявляется в художественной литературе,

участвуя в создании эстетической функции, отсутствующей у искусственных,

стабильных систем сигнализации. Один из основных принципов создания

художественного образа как раз и состоит в употреблении слова со сдвигом в

значении, в результате чего в нем одновременно присутствуют два (или более)

семантических слоя. Ср.:

Улыбнулись сонные березки,

Растрепали шелковые косы.

Шелестят зеленые сережки

И горят серебряные росы

(С. Есенин. С добрым утром!)

В этом четверостишии две трети слов употреблены в непрямом значении,

семантически двуплановы. Такое использование словесных знаков,

искусственное расслоение их означаемых, ведет к созданию определенного

художественного эффекта: сквозь образ березки начинает просвечивать

образ молодой девушки. Так косвенным путем осуществляется сравнение.

Итак, одной из специфических черт языка как естественной знаковой

системы является тяготение его единиц к идиоматизации, постепенному

опрощению, в процессе которого возникает семантическая многоплановость

знака.

Асимметрия знака, сдвиги в отношениях между формой и функцией, подчас

препятствующие достижению коммуникации, имеют прямое отношение к

формированию эстетической функции языка. Неточность сигнализации,

способность одного знака соотноситься с разными денотатами широко

используется для создания художественного образа.

* * *

Резюмируем сказанное в настоящем разделе. Способность языка

самопроизвольно развиваться, характер этого развития, его закономерности

(такие, как постепенность языковой эволюции, известная автономность и

разный темп развития языковых планов, тенденция к опрощению, идиоматизации

составных единиц или групп знаков, несовпадение «единиц развития» и «единиц

функционирования» и др.) формируют некоторые свойства языка как знаковой

системы, неизбежные у естественных языков, но непредполагаемые с

необходимостью их семиотической природой. Эти свойства, наряду с той

спецификой, которая вызвана особыми семиотическими задачами и условиями

функционирования языка в человеческом обществе, обеспечивают естественным

языкам уникальное место среди прочих семиотических систем. К числу этих

черт языка относятся прежде всего следующие его характеристики: 1) наличие

переходных промежуточных образований, 2) необязательность соответствия

формальной и функциональной структуры единицы языка, 3) отсутствие

однозначной соотнесенности между типом означающего и типом означаемого, 4)

неоднородность выражения в языке одинаковых системных функций, 5)

несоответствие в иерархической организации единиц плана выражения и единиц

плана содержания, 6) асимметрия в строении языковых планов, порождающая

излишество и недостаточность языковой сигнализации, 7) несовпадение понятия

лингвистического знака и функциональной единицы языковой системы, 8)

наличие промежуточных уровней, опосредующих связь между языковыми планами,

9) существование, наряду с постоянным, переменного механизма

дифференциации, создаваемого смысловым и ситуативным контекстом, 10)

частичная мотивированность многих языковых знаков, обусловливающая

многоплановость означаемого, наличие у него так называемой «внутренней

формы».

Некоторые из названных черт спорадически обнаруживаются и в

искусственных системах сигнализации, создавая неудобство в их применении и

понимании. Например, в бое часов один удар обычно означает половину

любого часа, а также один час пополудни и пополуночи. Следовательно, два

раза в сутки часы бьют три раза подряд по одному удару. Для того чтобы

правильно приписать каждому из этих ударов означаемое, необходимо знать его

«дистрибуцию», окружение, либо находящуюся вне знаковой системы ситуацию.

Таким образом, и в других знаковых системах можно встретиться с явлением

омонимии, недостаточности сигнала для его понимания. Однако если

перечисленные явления составляют спорадические и редкие черты искусственных

кодов, то они представляют собой постоянные и неизбежные свойства

естественных языков. Присутствие в языке черт, не диктуемых его

семиотической функцией, требует применения в лингвистическом анализе особых

методов, излишних в изучении и описании искусственных систем сигнализации.

Эти методы, не будучи общими у лингвистики с теорией прочих знаковых

систем, тем не менее могут быть охарактеризованы как структурные,

базирующиеся на функциональном (то есть собственно семиотическом, знаковом)

подходе к языку.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Н. Д. Арутюнова. О значимых единицах языка. — В кн.: «Исследования по

общей теории грамматики». М., 1968.

2. Н. Д. Арутюнова. Стратификационная модель языка. «Филол. науки», 1968,

№1.

3. С. Карцевский. Об асимметричном дуализме лингвистического знака. — В

кн.: В. А. Звегинцев. История языкознания XIX—XX веков в очерках и

извлечениях, ч. II. М., 1965.

4. О. Лешка. Иерархия ярусов строя языка и их перекрывание. — В кн.:

«Единицы разных уровней грамматического строя языка и их взаимодействие».

М., 1969.

5. А. Мартине. Основы общей лингвистики. — В сб.: «Новое в лингвистике»,

вып. 3. М., 1963.

6. В. Скаличка. О грамматике венгерского языка. — В кн.: «Пражский

лингвистический кружок». М., 1967.

7. В. Скаличка. Асимметричный дуализм языковых единиц. — Там же.

8. Ф. де Соссюр. Курс общей лингвистики. М., 1933.

9. С. Е. Вazell. On the problem of the morpheme. — RiL, v. II. Chicago,

1966.

10. С. Е. Вazell. The sememe. — Там же.

11. R. Dikson. Linguistic science and logic. 's-Gravenhage, 1963.

12. R. Godel. La question des signes zйro. «Cahiers F. de Saussure», 1953,

№11.

13. М. Hallidaу. Categories of the theory of grammar. «Word», 1961, v. 17,

№3.

14. Ch. Hockett. Problems of morphemic analysis. «Language», 1947, v. 23,

№4.

15. A. Juilland. Outline of the theory of structural relations. s-

Gravenhage, 1961.

16. J. Кuriіоwicz. Le mecanisme diffйrenciateur de la langue. «Cahiera F.

de Saussure», 1963, №22.

17. S. Lamb. The sememic approach to structural semantics. «American

Anthropologist», 1964, v. 66, № 3.

18. S. Lamb. Outline of the stratificational grammar. Washington, 1966.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЯЗЫК КАК ИСТОРИЧЕСКИ РАЗВИВАЮЩЕЕСЯ ЯВЛЕНИЕ

МЕСТО ВОПРОСА О ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИЯХ В

СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ

В специальной лингвистической литературе уже было справедливо указано

на то, что «вопрос об языковой изменчивости, представляющей постоянное

качество языка, является вопросом о сущности языка» [28, 131]. Изучение

языка как исторически развивающегося объекта и основных особенностей

языковых изменений представляет поэтому важную часть исследования форм

существования языка и тесно смыкается с описанием его сущностных

характеристик. Естественно в связи с этим, что подлинное понимание природы

языка немыслимо вне постижения тех разнообразных типов движения, которые в

нем наблюдаются. Хотя в целом понятие кинематических процессов в языке не

может быть сведено к понятию языковой изменчивости, наиболее наглядно

языковой динамизм выступает при рассмотрении языка во временной,

исторической перспективе. Сравнивая две любые последовательные стадии в

развитии одного и того же языка, мы обязательно обнаружим те или иные

расхождения между ними. Изменчивость языка выступает всегда как его

неоспоримое и весьма очевидное свойство. Его природа, однако, далеко не так

очевидна.

Вслед за Соссюром многие исследователи отмечали, что языковая

изменчивость находит свое объяснение не в том, как устроен язык, а в том,

каково его назначение [124, 204]. И, действительно, языки не могут не

меняться прежде всего по той простой причине, что в основе актов

коммуникации, средством практического осуществления которых и является

язык, лежит отражение человеком окружающей его действительности, которая

сама находится в постоянном движении и развитии. Однако импульсы изменений

исходят не только от исторически изменяющейся среды, в которой

функционирует тот или иной язык. Процесс становления живого языка, его

совершенствования никогда в принципе не прекращается, завершаясь,

собственно, только тогда, когда сам этот язык перестает существовать.

Но процесс созидания языка не исчерпывается ответной его перестройкой в

связи с материальным и техническим прогрессом общества,— он предполагает

также необходимость усовершенствования языковой техники и включает

устранение противоречий, или даже дефектов, существующих в организации

конкретных языков. Нельзя поэтому не признать, что по крайней мере часть

изменений носит терапевтический характер [164, 21—23], возникая в силу

внутренней необходимости перестройки языкового механизма. Частным случаем

такой перестройки может явиться изменение, вызванное несовершенством данной

лингвистической системы или несовершенством отдельных ее звеньев. Наконец,

ряд изменений можно связать непосредственно с воздействием одного языка на

другой. В общем виде возможно, следовательно, констатировать, что

перестройка языка может, протекать под влиянием двух разных движущих сил,

из которых одна связана с назначением языка и реализацией коммуникативных

нужд общества, а другая — с принципами организации языка, с его

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85