Общее языкознание - учебник

устойчивых элементов лексики. Известно например, что названия числительных

«семь», «сто» и «тысяча» в финно-угорских языках представляют заимствования

из индоевропейских языков. Название числительного «сто» в ненецком языке

'юр' представляет, по всей видимости, заимствование из какого-то

древнетюркского языка, ср. чув. ?qr 'сто'.

Числительное sutг 'сто' в румынском языке представляет заимствование

из славянских языков. Сербохорватское и болгарское название тысячи (сербо-

хорв. хиляда, болг. хиляда) представляет заимствование из греческого языка.

Числительные 80 и 90 в латинском языке звучали как octoginta и

nonaginta (букв. 'восемь десятков' и 'девять десятков'). Во французском

языке они образуются по совершенно другой модели. Числительное 80

образовано по схеме 4 x 20 quatre vingt, а 90 — по схеме 4 х 20 + 10 quatre

vingt dix. Вероятнее всего эти модели возникли под влиянием кельтских

языков, ср. совр. ирл. ceithre fichid 'восемьдесят' (букв. 'четыре

двадцатки'), deich is ceithre fichid 'девяносто' (букв. 'десять и четыре

двадцатки'), брет. pevar ugent 'восемьдесят' (букв. 'четыре двадцатки'),

dek ha pevar ugent 'девяносто' (букв. 'десять и четыре двадцатки').

Румынские числительные от 11 до 19 содержат характерный элемент spre

'на' из латинского super 'над', например, unsprezece 'одиннадцать',

doisprezece 'двенадцать', treisprezece 'тринадцать', patrusprezece

'четырнадцать' и т. д. Вышеуказанные числительные образованы по славянской

модели, ср. русск. одиннадцать, т. е. 'один на десять', и т. д.

В настоящее время в коми-зырянском и особенно в коми-пермяцком языках

наблюдается разрушение собственной исконной системы числительных.

Усиливается частотность употребления числительных, заимствованных из

русского языка.

Глагольная система языка также подвержена различным иноязычным

влияниям. Иноязычное влияние, например, способно преобразовать систему

личных глагольных окончаний. Так, в языке тюрко-язычной народности саларов,

проживающих на территории Китая, отсутствует спряжение по лицам и числам:

здесь несомненно сказалось влияние китайского языка, в котором глагол также

лишен этих характеристик; ранее в саларском языке эти формы были. В

фольклоре все еще сохраняются рудименты аффиксальных форм лица и числа7.

Аналогичное влияние оказал китайский язык и на маньчжурский. В маньчжурском

спряжение по лицам и числам также отсутствует. Отсутствие этого явления в

других тунгусо-маньчжурских языках заставляет предполагать, что это явление

вторичное, возникшее под влиянием китайского языка.

Образование системы глагольных времен также может во многом зависеть

от внешних влияний8.

В результате взаимодействия марийского языка с пермскими языками в

марийском языке образовалась система прошедших времен, типологически

тождественная системе времен в пермских языках. Особенности этой системы

состоят в следующем: 1) она включает четыре прошедших времени: первое

прошедшее, второе прошедшее, или перфект, плюсквамперфект и прошедшее

длительное, 2) перфект не имеет вспомогательного глагола «быть» и помимо

чисто перфектного значения может иметь модальное значение неочевидности

действия, 3) в прошедшем длительном вспомогательный глагол фактически

превращен в частицу, возникшую на основе обобщенной формы 3 л. ед. ч.

первого прошедшего времени вспомогательного глагола «быть», ср. ком-зыр.

босъта вцлi 'я брал', босьтан, вцлi 'ты брал', босьтц вцлi 'он брал' и т.

д., мар. налам ыле 'я брал', налат ыле 'ты брал', налеш ыле 'он брал'.

Формы настоящего определенного и прошедшего определенного 1

изъявительного наклонения с вспомогательным глаголом xoraftan 'лежать,

спать', имеющие распространение в ряде крайних северных таджикских говоров,

являются кальками соответствующих узбекских форм, включающих в свой состав

глагол ётмок 'лежать', ср. чустек. nafi?ta-xota? ( navi?ta xorafta ast 'он

пишет (сейчас в данный момент)'; узб. Ў?иб-ётиб-ман 'читаю (сейчас, в

данный момент)'. Формы настоящего определенного времени 1 и прошедшего

определенного времени 1 изъявительного наклонения с вспомогательными

глаголом istodan, наиболее употребительные в говорах таджикоязычных селений

Узбекистана и северных районов Таджикской ССР, поражают абсолютным

сходством своей конструкции с соответствующими узбекскими формами,

включающими в свой состав вспомогательный глагол турмо? 'стоять'.

Французские конструкции типа il me I'а dit 'он мне это сказал', где

местоименные показатели прямого и косвенного объектов, как бы

инфигированные между личным местоимением (префиксом) il и глаголом, очень

напоминают древнеирландские конструкции типа го-m-gab 'он взял меня'9.

Наличие двух типов спряжения глаголов в системе прошедшего времени в

осетинском языке, зависящих от того, является ли данный глагол переходным

или непереходным, возникло под влиянием кавказского языкового субстрата,

поскольку в адыгских языках также существуют два спряжения — одно для

переходных, другое для непереходных глаголов10.

Влияние другого языка может отражаться и в значениях глагольных

времен. Так, например, второе прошедшее в чувашском языке, помимо значений

перфекта и прошедшего неочевидного, имеет также значение прошедшего

длительного, например, Поезд зав-завах малалла шунг, вагон вмсммсмр

зилленнм кгмгл пгтраннг (А. Тальвир) 'Поезд неудержимо стремился (букв.

полз) вперед, вагоны беспрерывно качало, вызывало тошноту'. В родственных

тюркских языках второе прошедшее не обладает этими свойствами. Источник

этого значения следует искать в марийском языке, поскольку здесь второе

прошедшее, помимо значения перфекта и прошедшего неочевидного, также может

употребляться для выражения длительного действия, например, Кок ий наре

ханын шучко вынемыште, зинданыште иленам, эн неле пашам ыштенам (К. Васин).

'Года два я жил у хана в страшной яме, в тюрьме, самую тяжелую работу

выполнял'.

Любопытные следы иноязычного влияния могут быть обнаружены в области

выражения таких языковых категорий, как вид и наклонение. Под влиянием

русского языка в современном удмуртском языке явно наметилась тенденция к

образованию видовых пар глаголов. Для образования глаголов несовершенного

вида используется суффикс -а (истор. многократный суффикс -al).

В болгарском языке под влиянием турецкого языка возникло

пересказывательное наклонение. Болгарский перфект, который в древние

времена обозначал результат действия, завершившегося в прошлом, после

проникновения значительных масс турок на территорию Болгарии приобрел в

условиях двуязычия способность выражать действие, очевидцем которого

говорящий фактически не был, т. е. передаваемое со слов других.

Иноязычное влияние может сказываться даже в значениях глагольных

суффиксов. Так, например, в коми-зырянском языке довольно широкое

распространение имеет глагольный суффикс -ышт, выражающий маломерность

действия или его недостаточную интенсивность, например, Лида лэптыштi с

ванавескасц 'Лида приподняла занавеску'; сiuц вештыштic улцссц. 'Он

подвинул стол' и т. д. Катализатором, облегчавшим распространение суффикса

-ышт в коми-зырянском языке, явились довольно распространенные в русском

языке глаголы маломерного действия с приставкой по-, например, погулять,

поесть, попробовать, пощупать и т. д. В удмуртском языке, где влияние

русского языка было менее интенсивным, суффикс -ышт не получил сколько-

нибудь значительного развития.

В финно-угорских языках древнейшей поры глаголы вообще не имели

никаких превербов. Эти превербы в некоторых финно-угорских языках возникли

под влиянием окружающих их индоевропейских языков, ср. в венг. artani

'вредить', но megartani 'повредить', irni 'писать', но beirni 'выписывать'.

Подобного рода превербы существуют также в эстонском языке.

Функционально близкими к превербам являются в марийском языке некоторые

вспомогательные глаголы, ср., например, нелаш 'глотать', но нелын колташ

'проглотить' (букв. 'глотая, пустить'), кочккаш 'есть', но кочкын пытараш

'съесть' (букв. 'едя кончить') и т. д. Почти все модели сложных глаголов в

марийском языке заимствованы из чувашского языка, где имеются их совершенно

точные типологические соответствия.

Сложные глаголы имеются также в современном бенгальском языке,

например, khвiyв phelilвm 'я съел', pakо ur-iyв gela 'птица улетела' и т.

д.

Обращает на себя внимание поразительное сходство моделей сложных

глаголов в бенгальском языке с моделями сложных глаголов в дравидских

языках. Так, в тамильском языке обнаруживаются те же глаголы-модификаторы с

той же функцией11.

Заимствуются из одного языка в другой даже частицы. В некоторых нижне-

вычегодских говорах русской частице -то, например, кто-то, что-то, чего-то,

как-то и т. д. соответствует частица -ко, например, кто-ко, чево-ко, как-ко

и т. д. Источником этой необычной частицы является коми-зырянская частица

kх, употребляемая в аналогичных случаях, ср. kod-kх 'кто-то', myj-kх, 'что-

то', kyZ?-kх 'как-то' и т. д.

В этих же говорах распространена частица -но, примерно соответствующая

русской частице же, например, штой-но 'что же', ктой-но 'кто же' и т. д.

Эта частица также заимствована из коми-зырянского языка, ср. коми-зыр. myj-

nх 'что же', а kyZ?-nх 'а как же'.

Очень подвержен различным внешним влияниям синтаксис. Синтаксис

древних финно-угорских языков был очень похож на синтаксис тюркских. В нем

выдерживался типичный для агглютинативных языков порядок слов —

«определение + определяемое», глагол обычно занимал конечное положение

в предложении, очень слабо были развиты придаточные предложения, их функции

выполняли причастные конструкции и абсолютные деепричастные обороты, слабо

были развиты подчинительные союзы и т. д. Это предположение подтверждается

наличием некоторых реликтовых явлений прежнего состояния в таких языках,

как финский, коми-зырянский, удмуртский, мордовский, марийский. Синтаксис

тюркского типа имеют финно-угорские языки, в меньшей степени

подвергнувшиеся влиянию индоевропейских языков, например, обско-угорские.

Напротив, в результате влияния различных индоевропейских языков синтаксис

таких финно-угорских языков, как венгерский, финский, эстонский, саамский,

мордовский и коми-зырянский приобрел типологические черты синтаксиса

индоевропейских языков. Свободным стал порядок слов, появились придаточные

предложения европейского типа, вводимые союзами и относительными

местоимениями.

Синтаксис маратхи, по сравнению с синтаксисом других индо-арийских

языков (имеются в виду крупнейшие литературные языки, так как только их

синтаксис до некоторой степени изучен), отличается значительно менее

индоевропейским характером. Так, в маратхи сравнительно мало употребляются

классические индоевропейские сложноподчиненные предложения с относительными

словами: преобладают предложения с присоединительной связью и особые

обороты с неличными формами глагола, эквивалентные зависимым предложениям

(использование причастий для связи предложений, одно из которых оформляется

как именной член другого, характерно, в частности для дравидских языков)12.

В языках Кавказа широко распространена эргативная конструкция

предложения. Трудно предположить, чтобы она во всех языках, которым она

свойственна, возникла совершенно самостоятельно. По-видимому, имело место

частичное ее распространение за счет влияния языков субстратов и т. д.

В лингвистической литературе отмечены случаи заимствования средств

связи предложений — подчинительных и сочинительных союзов. Так, например,

мордовские языки употребляют значительное число союзов, заимствованных из

русского языка. В иранских, тюркских и индийских языках встречаются союзы,

заимствованные из арабского языка и т. д.

Самой восприимчивой сферой для всякого рода иноязычных влияний

является лексика. Случаи заимствования слов или калькирования отмечены в

самых различных языках. Словарный состав каждого языка отражает все

изменения, совершающиеся в жизни данного народа, особенности его быта,

хозяйственного уклада, исторической жизни, социального расслоения и т.

д.

Исследование словарного состава языка может дать богатый материал для

историка и этнографа. Так, например, наличие в языке того или иного народа

названий растений, рыб или животных, имеющих определенный географический

ареал распространения, позволяет определить первоначальную территорию

расселения этого народа. Отсутствие во всех диалектах татарского языка

собственного слова для наименования гриба свидетельствует о южном

происхождении казанских татар. Наличие в мордовских языках литовских слов

свидетельствует о том, что граница расселения литовцев в древности была

более продвинута к востоку. Отсутствие собственных оленеводческих терминов

в языке коми подтверждает сделанное учеными предположение, что оленеводство

коми заимствовали у ненцев.

Но иноязычные слова не только заимствуются непосредственно или

калькируются. Влияние чужого языка может способствовать расширению

диапазона значений исконных слов. Так, в результате длительного языкового

контакта карельский язык приобрел ряд особенностей, чуждых другим

близкородственным языкам. Например, карельский глагол a?tua,

соответствующий финскому astua 'идти' имеет по сравнению с финским глаголом

более широкий объем значений. В его употреблении прямо отражается

полисемантизм русского глагола идти, например manиikka maijon ke a?tuw

'земляника с молоком идет', ?luakotti гstuw 'мокрый снег идет', и т. д.13.

Финское слово selvд, имеющее буквальное значение 'ясный' или 'ясно',

может употребляться в значении русского 'готово'. Такое значение явно

возникло под влиянием скандинавских языков, поскольку в шведском и

норвежском языках слово klar имеет то же значение наряду с обычными для

него значениями 'ясный' или 'ясно'.

Проникновение иноязычного слова может существенно изменить семантику

исконного слова, находящегося с ним в одном синонимическом ряду. Так,

например, проникновение в язык калининских карел русского слова griba

'гриб, грибы' изменило семантику не только заимствованного русского слова

griba, но и значение исконного слова ?ieni 'гриб'. ?ienia когда-то в

карельском языке означало грибы вообще, ср. финск. sienia 'грибы'. Слово

griba приобрело значение 'гриб, заготовленный для сушки на зиму', а слово

?ieni стало означать 'гриб, предназначенный для соления'14.

В условиях контактирования языков (см. также подробнее раздел

«Языковые контакты») могут распространяться модели и формулы

образования идиоматических выражений, например, в персидском, турецком,

армянском и грузинском языках существует одинаковая формула ответа на

вопрос о состоянии у человека каких-нибудь дел, здоровья и т. д.

Если спрашивающий задает вопрос типа русского Как дела? или немецкого

Wie geht's?, то человек может ответить формульным выражением Хорош есмь,

если у него дела идут действительно хорошо, ср. перс. хив-дm, арм. lav em,

тур. eyi-im, груз. |'argad var и т. д.

В странах центральной Европы существуют одинаковые формулы выражения

благодарности, образованные по модели немецкого danke schцn, ср. венг.

kцszцnцm szйpen, чешск. dekuji pekne, серб.-хорв. хвала лепо и т. д.

Нигде так ясно не обнаруживается обусловленность употребления слов

внешними факторами, как в различных языковых стилях. На долю стилистики

речи выпадает задача разобраться в тончайших различиях семантического

характера между разными жанрами и общественно обусловленными видами устной

и письменной речи.

Эволюция стилей тесно связана со сменой культурно-бытовых форм

общения, с историей общества. Каждый стиль всегда предполагает обращение к

определенной социальной среде, отражает принятую в данной среде

нормативность и эстетику речи, широко употребляется в литературных

произведениях как средство социальной характеристики персонажей. История

стилей художественной литературы находится в самой тесной связи с историей

соответствующего литературного языка и с его разнообразными, историческими

изменяющимися стилистическими вариациями.

Такая область лингвистической науки, как изучение истории образования

литературных языков (см. гл. «Литературный язык»), не может

абстрагироваться от культурно-исторического контекста. Только привлечение

фактов истории может дать ключ к правильному пониманию того, в какую эпоху

и почему возник данный литературный язык, какие социальные силы,

общественные взгляды, школы и направления стимулировали, или наоборот,

задерживали его поступательное развитие, каким образом они на него влияли,

какие писатели оказывали на него свое воздействие.

Расширение общественных функций языка и темпы его развития целиком и

полностью определяются различными внешними причинами. Особенно

подверженными различным внешнеязыковым влияниям оказываются расположенные

на смежных территориях диалекты. На границах между отдельными диалектными

зонами возникают области смешанных диалектов. Так, например, между северным

и южным наречием русского языка располагается область средне-русских

говоров. Эти говоры содержат отдельные особенности, сближающие их то с

северным, то с южным наречием. Подобная же зона переходных говоров

существует на территории, находящейся между областями распространения

верхового и низового диалекта чувашского языка. Подобные явления имеются

собственно в каждом языке.

Образование в языке диалектов зависит во многом от причин внешнего

порядка, как то: миграции населения, изоляции отдельных его групп,

дробления или укрупнения государства, усвоения данного языка иноязычным

населением и т. п.

Справедливо отмечается, что данные современных говоров нередко служат

важным материалом для историка: как группировалось население в прошлом, где

оно обитало, каковы были колонизационные движения, каковы были связи у

разных частей данного народа между собою и с соседними народами в разные

исторические эпохи — все это в той или иной степени отражается в говорах.

Территориальное распределение диалектных различий представляет собой как бы

отпечаток, след пройденного народом исторического пути. Полное понимание

современного диалектного многообразия языка, территориального распределения

диалектных различий невозможно без учета исторических фактов. Поэтому

историческая диалектология и история языка должна широко пользоваться

диахроническими данными.

Специфические особенности различных языков и диалектов часто бывает

невозможно уяснить без привлечения исторических данных. Так, например,

каждый, кто занимался литературным крымско-татарским языком, не мог не

заметить в этом языке одной любопытной особенности: грамматическая

структура этого языка имеет ярко выраженные черты так называемого

кыпчакского типа, тогда как словарный состав обнаруживает много общих черт

со словарным составом тюркских языков южного или огузского типа,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85