Общее языкознание - учебник

на каждом из последовательных уровней деривации, причем выбор единиц на

более «высоких» уровнях частично обусловливает выбор единиц на дальнейших

уровнях, или ступенях деривации. На эту модель опирался в своих

экспериментах Н. Джонсон, исследовавший вероятность ошибок при запоминании

предложений с разными синтаксическими структурами; оказалось, что эта

вероятность резко повышается на границах сегментов, выделяемых в ходе

анализа по НС (типа именной группы); внутри же таких сегментов вероятность

ошибки уменьшается по обычным закономерностям марковского процесса [117].

Позже Джонсон поставил еще ряд очень удачных экспериментов в подтверждение

модели Осгуда.

Несмотря на успешные эксперименты Джонсона и других психолингвистов,

опиравшихся на грамматику НС, она оказалась малопригодной для моделирования

некоторых типов предложений и уступила место трансформационной порождающей

модели. Главная идея этой модели заключается в том, что для получения

некоторых типов предложений необходимо произвести определенную операцию над

деревом НС в целом (или, вернее, над его терминальной цепочкой). Например,

«породив» приведенное выше предложение Талантливый художник пишет

интересную картину по правилам НС, мы можем, согласно трансформационной

грамматике, оперируя над терминальной цепочкой порождения, получить из

данного активного, утвердительного, повествовательного предложения его

пассивный, отрицательный, вопросительный варианты в различных сочетаниях.

Иначе говоря, предполагается, что порождая предложение типа Не пишется ли

интересная картина талантливым художником?, мы сначала строим приведенное

выше исходное предложение, а затем преобразовываем его в трех «измерениях».

Дж. Миллер со своими учениками и последователями осуществил целый ряд

экспериментов, направленных на доказательство применимости ТГ в

психолингвистическом моделировании13. Результатом этих экспериментов была

констатация того, что «операции с активными утвердительными предложениями

всегда требуют меньше дополнительного времени, чем операции, не

включающие таких предложений... Это, в сущности, и есть то, что утверждает

трансформационная теория: пассивные, отрицательные я пассивно-отрицательные

предложения содержат все те же синтаксические правила, что активные

утвердительные, плюс одно или два, что усложняет их и требует несколько

большего времени для интерпретации (или порождения)...» [127, 307].

Даже отвлекаясь от результатов подобной экспериментальной проверки,

можно указать на ряд существенных недостатков трансформационной модели,

как, например, неучет фактора мотивации и предметно-логического содержания

высказывания, принципиальная необязательность психологического порождения

лингвистически одинаковых высказываний одним и тем же способом и

зависимость этого способа от характера экспериментальной ситуации и т. д.

Особенно существенно, что ТГ, выдвинутая как модель описания

«грамматического знания», языковой способности, сплошь да рядом

проецируется на моделирование речевой деятельности; однако для этой цели

она заведомо непригодна.

Эти и другие недостатки трансформационной модели вызвали реакцию

двоякого рода. Во-первых, появился ряд экспериментальных исследований, в

той или иной форме стремящихся опровергнуть данные миллеровских и

аналогичных им экспериментов. Во-вторых, внутри самого лагеря сторонников

трансформационной модели появились работы, отходящие от традиционной

интерпретации этой модели.

Ряд работ первого типа (Мартин и Робертc, Танненбаум, Ивенс и Уильямc,

Лущихина и др.) привел к выводу, что Миллер прав лишь отчасти: хотя

усложнение предложения и увеличение времени; необходимого для оперирования

этим предложением, связаны, но никаких убедительных количественных данных

на этот счет получить невозможно. Те эксперименты, авторы которых с цифрами

в руках доказывали пригодность ТГ для психолингвистического моделирования,

при внимательном рассмотрении оказываются не вполне корректными; более

строгие эксперименты не подтверждают модели сколько-нибудь основательным

образом и обычно позволяют противопоставить друг другу лишь ядерные и

неядерные предложения. Есть и работы, результаты которых ставят под

сомнение вообще адекватность трансформационной модели [97].

Из работ второго типа укажем как на наиболее интересное на

исследование Д. Слобина. Он был вынужден предположить, что испытуемые по-

разному оперируют с предложениями в зависимости от того, являются ли эти

предложения «обратимыми» (автомобиль догоняет поезд, но поезд тоже может

догонять автомобиль) или «необратимыми» (человек ест дыню; дыня не может

есть человека) [141]. Это значит, что в порождении предложения имеется

некий «дограмматический» этап, на котором говорящий (или воспринимающий

речь) ориентируется на общее содержание предложения, как бы высказывает

суждение о характере описываемой ситуации, существенное для дальнейшего

оперирования с предложением. В конечном счете такая идея равнозначна идее

внутреннего программирования речевого высказывания в субъективном коде,

частично затронутом выше в связи с проблемой внутренней речи.

Допущение подобного звена в порождении речи позволяет наилучшим

образом интерпретировать некоторые полученные ранее экспериментальные

факты. Так, можно предположить, что именно звено программирования является

психофизиологическим субстратом феномена актуального членения высказывания.

В целом следует прийти к выводу, что трансформационная модель хотя и

очень удобна для психолингвистического моделирования речи (и

трансформационный принцип, без сомнения, в какой-то форме реально

используется в порождении), но она отнюдь не является единственно возможной

и единственно допустимой, а вероятнее всего входит в общую схему процессов

психофизиологического порождения речи на правах факультативного звена.

ФОНЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ПОРОЖДЕНИЯ РЕЧИ

Мы не будем останавливаться в настоящем разделе на традиционном

представлении о механизмах фонации. Такого рода сведения можно найти в

любом учебнике. Поэтому мы ограничимся изложением некоторых новых

исследований, приведших к частичному или полному пересмотру наших

представлений в этой области.

Одно из этих исследований, касающееся преимущественно процессов

иннервации голосовых связок, принадлежит французскому физиологу Раулю

Хюссону [108]. Ему удалось доказать, что в процессе фонации голосовые

связки не являются пассивным звеном, иначе говоря, что колебательный ритм

не навязывается им экспирацией, но обеспечивается специфической иннервацией

со стороны головного мозга. Данные Хюссона представляют особый интерес в

свете проблемы восприятия речи.

Другое важное исследование принадлежит советскому психологу Н. И.

Жинкину [21 и др.]. Основные его результаты сводятся к тому, что в фонации

принимают участие две основных физиологических системы, образующие

«статический» и «динамический» компоненты речевого механизма.

«Динамический» компонент — это механизм слогообразующий, а в конечном счете

— формирующий синтагматическую звуковую структуру слова; образование

слова Н. И. Жинкин относит за счет модуляций глоточной трубки.

«Статический» компонент обеспечивает семантическое тождество и различение

звуковых структур слов. Это, прежде всего, фонемный, артикуляционный

механизм. «Без статических элементов речь потеряла бы смыслоразличительную

функцию, а без слоговой динамики она просто не может осуществиться в

звуковом произнесении» [21, 348].

Фонация организована, по Жинкину, следующим образом. «От моторной зоны

коры речедвигательного анализатора при произнесении слова идет поток

импульсов по пирамидному пути к языку. Системность этого потока

подготовлена предшествующим речевым опытом и определена

условнорефлекторными связями, организованными в совместной деятельности

слухового анализатора и премоторной зоны речедвигательного анализатора.

Одновременно от премоторной зоны речедвигательного анализатора такой же

поток импульсов поступает по экстрапирамидным путям... к глотке. Так как

глотка вместе с полостью рта составляет одну надставную, резонаторную

трубку, в которой образуется качество речевого тембра, то объем потребного

для фонации данного речевого звука воздуха определяется именно здесь, в

глоточном резонаторе. Для перешифровки объемов глоточного резонатора и

учета их возникает необходимость всесторонней афферентации. Движения глотки

афферентируются: а) в премоторную зону, где сосредоточивается анализ и

синтез выучки (т. е. динамических «индексов», закрепляемых за определенными

звуками в словесном стереотипе. — А. Л.); б) в слуховой анализатор, который

осуществляет контроль за акустическим результатом произнесения; в) в

таламическую и гипоталамическую области, возбуждение которых вызывает

бронхиальную перистальтику... Изменяющийся просвет бронхов, в свою очередь,

афферентирует дыхательный центр, который, соответственно требуемым объемам

глоточного резонатора, вводит в действие дыхательные мышцы...» [22, 262].

Имеется, следовательно, два уровня регулирования фонационного процесса:

подкорковый, автоматический, и корковый, неавтоматический, т. е.

сознательная регуляция.

В работах Н. И. Жинкина впервые в нашей физиологии речи широко

применялась методика рентгенокиносъемки. Такого рода исследования несколько

позже производились и за рубежом (см. [148; 129]).

Остановимся на некоторых других методах исследования фонации. Здесь

следует назвать (кроме традиционных) метод рентгенографии; метод

стробоскопической съемки, в последнее время использованный Фудзимурой, но

впервые примененный еще в 1913 г. [103]; близкий к нему метод съемки

«ультра-рапидом», впервые использованный В. Эрриотт в 1938 г.; различного

рода электромиографические исследования, осуществлявшиеся как у нас в

стране, так и за рубежом [29]; метод регистрации микродвижений органов речи

[76] и т. д. Однако все без исключения эти методы имеют лишь весьма

ограниченную ценность, ибо ни один из них не позволяет достаточно полно

зарегистрировать все релевантные особенности действия фонационного аппарата

и представить в единой, доступной анализу картине одновременную активность

различных его частей.

Поэтому, поставив перед собой задачу исследования на современном

уровне знаний процесса фонации и процесса восприятия речи, ленинградский

физиолог Л. А. Чистович вынуждена была разработать и принципиально новую

методику экспериментального исследования. Важнейшим компонентом такой

методики явился метод «динамической палатографии», позволяющей

регистрировать при помощи системы электродов, размещенных на искусственном

небе, динамику движений языка. Кроме того, на той же осциллограмме, на

которой регистрировались потенциалы, снятые с этих датчиков,

регистрировались также: скорость потока воздуха, выходящего изо рта и из

носа; внутриротовое давление, дыхательное движение (методом пневмографии);

артикуляторные движения губ (методом измерения электрического сопротивления

при помощи датчика с контактом); деятельность голосовых связок (при помощи

ларингофона). Наконец, параллельно велась и обычная микрофонная регистрация

с дальнейшим спектральным анализом.

Опираясь на такую комплексную методику, позволявшую одновременно и

непрерывно получать 11 показателей, характеризующих поток речи, Л. А.

Чистович добилась существенных успехов. Вот важнейшие из полученных ею

результатов.

1) «... Если мы... рассматриваем синтагму как последовательность

слогов, то ее ритмический рисунок оказывается инвариантным... Отсюда

естественно сделать вывод, что в программе синтагмы ритмически

организованными являются слоговые команды, т. е. команды, вызывающие

осуществление всего слогового комплекса движений. Развертывание слога в

последовательности звуков речи происходит уже по каким-то собственным

законам» [85, 96].

2) «Для синтеза (записи) артикуляторной программы слова используются

два раздельных блока (системы). В одном из блоков записываются указания

только о том, когда нужно совершать движения. Во втором блоке содержатся

перечисления необходимых движений и указание их последовательности. Работа

блока, обеспечивающего временной рисунок, состоит в выработке ритмической

последовательности импульсов, которые не имеют конкретных адресов» [85,

119].

3) «Простейшим и основным артикуляторным комплексом является слог СГ.

Более сложный слог типа ССГ представляет собой систему из этих простейших

комплексов, построенную таким образом, что второй из этих комплексов

может осуществляться частично параллельно с осуществлением первого» [85,

157].

Остановимся на проблеме дифференциальных признаков. Как известно, сама

идея дифференциального фонетического признака восходит к работам И. А.

Бодуэна де Куртенэ и, в частности, к выдвинутым им понятиям акусмы, кинемы

и кинакемы. Акусма — это «представление акустического впечатления,

вызываемого далее не разложимым произносительно-слуховым элементом,

например, губной артикуляцией...»; кинема — «представление простейшего,

далее психически не разложимого произносительного элемента, например,

губной артикуляции...»; кинакема — «двусторонний простейший психический

произносительно-слуховой элемент...Имеет место в тех случаях, когда

акустический результат совпадает с вызывающим его движением органов речи»

[8, 310].

В этих определениях, данных Бодуэном, намечены оба направления

дальнейшей разработки идеи дифференциальных признаков в мировой науке —

акустическое и артикуляционное. Первое из них представлено циклом работ,

открытым монографией Р. Якобсона, Г. Фанта и М. Халле «Введение в анализ

речи» [112; 113]. Идея Якобсона и его соавторов заключается в том, что для

различения значимых единиц языка (морфем) слушающий использует набор

элементарных акустических признаков. В основу выделения таких признаков

положен дихотомический принцип. Фонема рассматривается как пучок таких

признаков, ей приписывается своего рода матрица признаков, где клетки

заполнены плюсами, минусами или нулями. Когда в конце 50-х гг. получила

широкое распространение трансформационная модель языка, дихотомическая

теория дифференциальных признаков вошла в нее как составная часть,

описывающая «фонологический компонент» этой модели.

С самого начала концепция Якобсона вызвала ряд возражений.

Указывалось, что дифференциальные признаки, если и поддаются отождествлению

на спектрограмме, то остаются не определенными артикуляционно. Ставилась

под сомнение и правомерность дихотомического принципа в теории

дифференциальных признаков и т. д. В настоящее время вопрос как будто

решился в сторону непризнания дифференциальных признаков реальными

компонентами фонации и восприятия речи. Доказано, что между акустическими и

артикуляционными характеристиками потока речи нет однозначного соответствия

[120], нет такого соответствия и между дихотомической (якобсоновской)

системой дифференциальных признаков и артикуляционными признаками звуков

речи [9], так что наиболее правильным будет представлять дифференциальные

признаки «в виде абстрактной системы, которая лишь опосредствованным

образом соотносится с физическими данными» [26,171].

«Артикуляционное» направление в теории дифференциальных признаков

представлено группой американских работ, вышедших из Хаскинских

лабораторий, и работами лаборатории Л. А. Чистович. Основное расхождение

между американскими и советскими работами заключается в том, какой сегмент

потока речи рассматривается как различаемая (или, напротив, синтезируемая)

единица. Американские исследователи под руководством А. Л. Либермана

считают такой единицей слог; Л. А. Чистович и ее сотрудники полагают, что в

этой роли выступает слово.

Благодаря новой методике, разработанной в лаборатории Чистович,

удалось составить список артикуляционно-акустических дифференциальных

признаков, реально используемых в процессе анализа (синтеза) русской речи.

Отмеченное выше наличие двух направлений в исследовании

дифференциальных признаков соотнесено с двумя направлениями в теории

восприятия речи, существование которых было впервые отмечено Э. Фишер-

Иоргенсен — акустическим и моторным [102].

Традиционная «акустическая» трактовка восприятия речи исходила из

того, что поток речи воспринимается пофонемно, причем за каждой фонемой

закреплены некоторые инвариантные признаки. Именно на такую трактовку

опирался Якобсон в своей теории дифференциальных признаков. Однако основные

предпосылки модели Якобсона не оправдались. Во-первых, обнаружилось, что

информация о каждой данной фонеме не сосредоточена в одном звуке речи, а

разбросана по нескольким. Во-вторых, оказалось, что переходы от звука к

звуку несут не меньшую, а в ряде случаев более важную для распознавания

информацию, чем так называемые «стационарные участки».

Противопоставленная акустической «моторная» теория восприятия

предполагает, что в процессе восприятия происходит текущая артикуляционная

имитация воспринимаемых звуков. Сама идея такой имитации (в типичном случае

ограничивающейся соответствующей иннервацией) в науке не нова; в частности,

она высказывалась О. Есперсеном [116, 20], а у нас в стране — А. А.

Потебней, А. Л. Погодиным и П. П. Блонским. В последние годы она все чаще

встречается на страницах научных книг и статей. Особенно ярыми

пропагандистами «моторной» теории восприятия являются психологи из группы

А. Либермана, один из которых, П. Делатр, прямо заявлял, что «звуковая

волна воспринимается не прямо, а опосредствованно, путем соотнесения ее с

артикуляторным движением» [100, 248]. Сторонником «моторной» теории в нашей

науке является Л. А. Чистович.

Однако «моторная» теория отнюдь не общепринята в современной науке.

Даже те, кто, как М. Халле, считают возможным говорить об «анализе через

синтез» при восприятии речи, не обязательно распространяют эту концепцию на

восприятие звуковой стороны речи. Что же касается таких активных

сторонников «акустической» теории, как Р. Якобсон, то они вообще

считают наличие артикуляторного компонента в восприятии факультативным

[111].

Рассмотрим эту проблему в двух планах; во-первых, с точки зрения того,

какая из двух концепций более соответствует общепсихологическим данным; во-

вторых, поставим вопрос, насколько обе концепции непримиримы и нельзя ли

найти какой-то компромиссный путь.

Нет сомнения, что в целом «моторная» теория гораздо больше

соответствует нашим современным знаниям о процессе восприятия вообще,

нежели теория «акустическая». Существует (и в особенности — в советской

психологии) целый ряд работ, убедительно показывающих роль моторного

компонента в осязании и зрении [24; 43]. Общая теория восприятия,

разработанная советским психологом В. П. Зинченко, включает в себя

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85