Общее языкознание - учебник

является зеркальным. Головной мозг превращает поступающую извне информацию

в образ. Образ вещи — не сама вещь, а ее отражение. Он не совпадает

непосредственно со своим предметом. Обобщение, абстрагирование от

бесконечного числа свойств вещи и фиксирование только его наиболее

устойчивых и постоянных черт превращает образ в некий идеальный объект,

инвариант класса предметов, не существующий фактически в реальной

действительности. Вещи не существуют в нашей голове в чистом виде. Они

представлены в идеальной форме, субъективно. Такой образ изоморфен

отображаемому предмету, но не тождествен ему.

Формирование этого образа во многом зависит от особенностей

физиологической организации человека. Некоторые качества вещей приобретают

специфическую субъективную форму отражения, например, цвета, запаха, вкуса.

Так, поскольку глаз в физическом отношении несовершенен, он не может

непосредственно отображать длину световых волн и отражает длину волн в виде

специфических ощущений цвета (700 милимикрон, например,— это синий цвет).

Соленость как вкус есть субъективное выражение объективного свойства соли и

т. д. Следует также иметь в виду, что эффект действия различных

раздражителей, идущих извне, неодинаков. Некоторые раздражители являются

особенно интенсивными, они тормозят действие слабых раздражителей.

Формы мыслительного отражения предметного мира определяются не только

структурой и свойствами самих предметов, но и материальными условиями жизни

людей, их практической деятельностью, направлением их интересов, уровнем их

интеллектуальных способностей и т. д.

Предметы воспринимаются людьми нередко через призму социально-

политических, правовых, эстетических и религиозных оценок .

Большое значение в отражении предметов имеет род занятий человека,

определенный опыт и т. д. «Гора и пригорок в представлении горного жителя

имеют наверняка не одну зрительную форму, но также сравнительную истину

восхождения. У носильщика тяжестей на голове есть наверняка род таблицы

удельных весов для очень разнообразных предметов» [56, 493].

Отражение действительности в сознании человека домарксовский

материализм рассматривал как пассивный отпечаток вещи в результате ее

механического воздействия. Дидро прямо сравнивал человеческий мозг с

воском, на котором вещи оставляют свой отпечаток. На самом деле само

отражение объективной реальности есть процесс деятельности субъекта, в ходе

которой образ становится все более адекватным своему объекту.

«Познание,— указывает В. И. Ленин,— есть отражение человеком природы.

Но это не простое, не непосредственное, не цельное отражение, а процесс

ряда абстракций, формирования, образования понятий, законов etc, каковые

понятия, законы etc... и охватывают условно, приблизительно универсальную

закономерность вечно движущейся и развивающейся природы...

Человек не может охватить = отразить = отобразить природы всей

полностью, ее непосредственной цельности, он может лишь вечно приближаться

к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира и т.д.

и т. п.» [38, 163—164].

В образовании абстракции огромное значение имеет творческая работа

воображения.

«Подход ума (человека),— писал В. И. Ленин,— к отдельной вещи, снятие

слепка (= понятия) с нее не есть простой непосредственный, зеркально-

мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя

возможность отлета фантазии от жизни: мало того: возможность превращения (и

притом незаметного, несознаваемого человеком превращения) абстрактного

понятия, идеи в фантазию (в последнем счете = бога). Ибо в самом простом

обобщении, в элементарнейшей общей идее («стол» вообще) есть известный

кусочек фантазии» [38, 330].

Между тем фантазия в отражении действительности может иметь очень

большое положительное значение. Любая творческая деятельность человека,

направленная на преобразование окружающей природы, всегда содержит элементы

фантазии, без которой вообще невозможно творческое планирование

деятельности.

Человек даже может создавать понятия о материальных предметах, не

существующих в природе, а конструируемых им в соответствии с познанными

закономерностями. К таким предметам относятся машины, технические

устройства, сооружения и т.п. [21, 37]. С другой стороны, познание

осуществляется людьми, которые в силу недостаточности соответствующих

фактов, несовершенства техники, эксперимента, процесса измерения и т. п.

могут делать неверные обобщения, образовывать понятия, связывать их в

систему неудовлетворительным образом [21, 39].

В сфере общения людей (третья горизонтальная линия на схеме)

обобщенный образ должен быть перекодирован в чувственно воспринимаемую

форму, т. е. соотнесен с каким-нибудь звуковым комплексом. В этой области

также возможны некоторые сдвиги. Выше уже говорилось о том, что при

наименовании предметов огромную роль играют различного рода ассоциации.

Наименованию предшествует сравнение. Сравнение может привести к смещению

доминантных черт обобщенного образа. Так, например, обобщенное

представление о бруснике связано с представлением целого комплекса ее

отличительных черт. Наименование ее в татарском языке нарат rилеге

(буквально 'сосновая ягода') было связано с выделением одной черты —

особенности этой ягоды расти под соснами — как доминантной. С утратой

первоначальной внутренней формы эта доминантная черта может утратиться.

Наличие синонимов ведет к известной регламентации узуса данного слова, хотя

в реальной действительности может не быть логических оснований для такой

регламентации, ср. русск. путь и дорога. Слова могут приобретать в речи

различную стилистическую окраску, употребление их может быть нормированным

и ненормированным.

Чисто языковым явлением следует считать реляционные свойства слова.

Реляционная семантика (структурное значение) слова характеризует положение

его в языковой системе, т. е. его дистрибуцию в семантической и формальной

структуре языка, а также его частотность.

«К реляционным свойствам слова принадлежат такие его признаки, как

сочетаемость, стилистическая тональность (например, книжность,

разговорность, просторечность и т. д.), архаичность, новизна и др.

Реляционные значения слов, как и реляционные значения фонем, в отличие от

лексических значений в традиционном смысле не имеют коррелятов (референтов)

в объективной действительности. Они целиком и полностью обусловлены

внутренними отношениями компонентов языковой системы» [7, 19—20].

Необходимость познания человеком действительности и последующего ее

выражения средствами языка ведет к известной конструктивизации

действительности. «Окружающая нас материальная действительность постоянно

изменяется, развивается по законам диалектики, все в ней взаимосвязано друг

с другом, она «текуча», в ней отсутствуют строгие разграничительные линии.

Поэтому процесс познания действительности связан с выделением каких-то

отдельных предметов, с их наименованием, с их отождествлением между собой,

с превращением непрерывного в дискретное, текучего в жесткое» [17, 76].

Вынужденное дробление действительности в речи приводит к созданию

большого количества искусственно объективированных и как бы изолированно

существующих атрибутов различных предметов и явлений, которые в

действительности раздельно не существуют. В речи появляются различные

элементы, обслуживающие только технику речи и т. п.

Формы выражения мышления в языке относительно независимы. Не все

изменения в языке могут быть рассматриваемы как прямое отражение изменений

в мышлении.

Однако наличие этих двух преломляющих сфер никогда не приводит человека к

конфликту с действительностью. Жизненная практика всегда коррегирует

возможные отклонения отражения и в конечном счете обеспечивает человеку

правильное понимание истинной сущности предметов и явлений материального

мира.

ЯЗЫК И РЕЧЬ

Человеческий язык не представляет собой абсолютно однородного целого. В

действительности — это совокупность различных языковых вариаций,

возникновение которых вызывается действием самых различных факторов.

Существуют различные территориальные, социальные и функциональные варианты

языка. Однако одной из наиболее сложных проблем членения человеческого

языка является проблема противопоставления языка и речи. Любопытно

отметить, что попытки выделить в языке какую-то общую схему, установить

некий общий набор каких-либо правил, управляющих многочисленными

проявлениями узуса, возникли задолго до постановки проблемы языка и речи в

теоретическом плане. Наглядным примером могут служить многочисленные

описательные грамматики различных языков.

Стремление В. фон Гумбольдта представить язык одновременно как ?rgon и

™n?rgeia также можно рассматривать как своеобразное проявление исканий

этого рода.

Сознательная теоретическая постановка проблемы языка и речи в истории

языкознания обычно связывается с Ф. де Соссюром, который писал по этому

поводу следующее: «с какой бы стороны не подходить к вопросу, нигде перед

нами не обнаруживается целостный объект лингвистики. Всюду мы натыкаемся на

одну и ту же дилемму: либо мы сосредоточиваемся на одной лишь стороне

каждой проблемы, рискуя тем самым не уловить указанных выше присущих ему

двойственностей; либо, если изучать явления речи одновременно с нескольких

сторон, объект лингвистики выступает перед нами как беспорядочное

нагромождение разнородных, ничем между собой не связанных явлений». По

мнению Соссюра, есть только один выход из всех этих затруднений: надо с

самого начала встать на почву языка [59, 34]. На основании различных

определений, которыми Соссюр наделяет язык, можно составить общее

представление об этом понятии.

Соссюр считает язык нормой для всех проявлений человеческой

деятельности. Понятие языка (langue) не совпадает с понятием речевой

деятельности вообще (langage); язык — только определенная часть,— правда,

важнейшая,— речевой деятельности. Он — с одной стороны, социальный продукт

речевой способности, с другой стороны,— совокупность необходимых условий,

усвоенных общественным коллективом для осуществления этой способности у

отдельных лиц [59, 34]. У всех индивидов, связывающихся между собой в

процессе общения, неизбежно устанавливается некая средняя линия. Все они

воспроизводят — конечно, не вполне одинаково, но приблизительно,— те же

самые знаки, связывая их с теми же самыми понятиями. Язык — это клад,

практикою речи откладываемый во всех, кто принадлежит к одному

коллективу.

Это — грамматическая система, потенциально существующая в каждом мозгу

или лучше сказать мозгах целой совокупности индивидов, ибо язык не

существует полностью ни в одном из них, он существует в полной мере лишь в

массе [59, 38]. Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: 1) социальное

от индивидуального; 2) существенное от побочного и более или менее

случайного. Язык не есть функция говорящего субъекта, он — продукт,

пассивно регистрируемый индивидом [59, 38]. Язык есть социальный элемент

речевой деятельности вообще, внешний по отношению к индивиду, который сам

по себе не может ни создавать язык, ни его изменять [59, 39]. Язык —

система знаков, выражающих идеи [59, 40].

Наоборот, речь есть индивидуальный акт воли и понимания, в котором

следует различать: 1) комбинации, при помощи которых говорящий субъект

пользуется языковым кодом с целью выражения своей личной мысли; 2)

психофизический механизм, позволяющий ему объективировать эти комбинации

[59, 38]. Речь — сумма всего, что говорят люди, и включает: а)

индивидуальные комбинации, зависящие от воли говорящих, б) акты говорения,

равным образом производимые, необходимые для выполнения этих комбинаций.

Следовательно, в речи ничего нет коллективного: проявления ее —

индивидуальны и мгновенны: здесь нет ничего, кроме суммы частных случаев

[59, 42—43].

Дальнейшее развитие учения Соссюра о языке и речи в основном шло по

двум линиям. Одни исследователи пытались эти понятия уточнить, не

опровергая в принципе самого тезиса. Так, например, Л. Ельмслев считает

возможным рассматривать язык (langue) в трех аспектах: а) как чистую

форму, определяемую независимо от ее социального осуществления и

материальной манифестации (схема), б) как материальную форму, определяемую

в данной социальной реальности, но независимо от детальной манифестации

(норма), в) как совокупность навыков, принятых в данном социальном

коллективе и определяемых фактами наблюдаемых манифестаций (узус). Из всех

толкований термина «язык» больше всего приближается к обычному употреблению

слова в первом значении — язык как схема [23, 59—61]. По мнению В. Порцига,

язык представляет совокупность образов памяти [74, 106], усвоенных

привычек, накопленных в сознании говорящего. А. Гардинер считает возможным

применять наименование «язык» ко всему тому, что является традиционным и

органическим в словах и сочетаниях слов, а «речь» — ко всему тому в них,

что обусловливается конкретными условиями, к значению или намерению

говорящего [14, 15]. В отличие от Соссюра, Гардинер считает, что язык

используется в речи, но речь в его понимании — это остаток, получаемый в

результате исключения языка из речи [14, 16]. Очень близким к истолкованию

языка и речи, данному А. Гардинером, является объяснение этих понятий в

книге А. И. Смирницкого «Объективность существования языка» [57]. Язык

действительно и полностью существует в речи, и реальное звучание речи,

ее звуковая материя принадлежат языку [57, 29].

Язык как ингредиент речи пронизывает всю речь и все ее стороны [57,

14]. Всё то в звучании речи, что является случайным, побочным или

дополнительным с точки зрения языка как важнейшего средства общения людей,

принадлежит так называемому остатку, а не языку [57, 14]. А. И. Смирницкий

обвиняет Соссюра в том, что последний, различив язык и речь, всю

материальную, реально звуковую, объективно данную сторону отнес к речи и

сделал язык чисто психичным, но вместе с тем признал общественную природу

языка [57, 9]. Соссюр, по мнению Смирницкого, лишает язык его

материальности. То, что Соссюр называет langue, есть в действительности

знание языка, а не сам язык как таковой. Значение слов также принадлежит

языку [57, 23].

На недопустимость резкого различия между языком и речью указывает Э.

Косериу. Язык представлен в речи и обнаруживается в отдельных речевых

актах. Язык и речь — это только различные точки зрения, различные степени

формализации одной и той же объективной реальности. Он считает

односторонним и неверным утверждение Соссюра, что в речи нет ничего

коллективного [69, 23]. Язык представляется Соссюру только как игра

противопоставлений. Он рассматривается им с разных точек зрения, не

составляющих единого плана [69, 24]. Косериу пытается ввести деление языка,

основанное на трихотомии «система — норма — речь». Норма отличается от

функциональной системы тем, что она предполагает существование в языке

явлений несистемного характера, т. е. не составляющих оппозиций, но тем не

менее необходимых [69, 39].

Т. П. Ломтев утверждает, что язык представляет собой область

конструктивных лингвистических объектов, а речь — область естественных

лингвистических объектов [66, 49]. Ю. М. Скребнев пытался определить язык

как объективированное, обобщенное нормативное представление, обобщенное

мыслительное построение, выводимое из речевых проявлений, но не сводимое к

ним [66, 65]. По определению Б. А. Успенского, противопоставление «система

— текст» по существу тождественно противопоставлению «язык — речь» (langue

— parole). Под языком (langue) понимается некоторая внутренняя система,

лежащая в основе каждого речевого акта, т. е. в основе каждого текста,

явления parole. В терминах логики можно сказать, что langue есть

метасистема по отношению к parole, т. е. некая система, через которую

описывается parole, на фоне которой явления parole сами становятся

системными [61, 35]. Таким образом, Б. А. Успенский, в отличие от Соссюра,

признает системность речи. Традиционное противопоставление между языком и

речью, по утверждению А. Мартине, можно выразить в терминах кода и

сообщения. Код является организацией, позволяющей редактировать элемент

высказывания для того, чтобы определить с помощью кода смысл сообщения [72,

30]. Так называемая порождающая грамматика тоже использует

противопоставление языка и речи. Н. Хомский предполагает, что человек в

процессе усвоения языка овладевает системой правил, которые составляют

грамматику данного языка. Грамматика представляет собой устройство, которое

описывает бесконечный набор правильно образованных предложений и дает

каждому из них одно или несколько структурных описаний. Такое устройство и

есть порождающая грамматика [68, 509].

Вместе с тем в современной лингвистике существует и другая точка

зрения, сторонники которой не придают какого-либо существенного значения

рассматриваемой дихотомии или пытаются совершенно по-иному истолковать то

рациональное зерно, которое содержится в этом делении. Так, В. Д. Аракин

полагает, что языки речь связаны друг с другом неразрывно [66, 9]. По

мнению В. В. Белого, язык и речь не могут разграничиваться и соотносятся

лишь как социальное и индивидуальное [66, 15]. Всё в речи является

генетически языковым, ибо в речи может быть лишь то, что раньше

наличествовало в сознании [66, 16]. Представление о речи как явлении

индивидуальном, в противоположность языку как явлению социальному, лишено

внутренней логики и противоречит фактическому положению дела. Общего языка

в данном случае как такового не существует [66, 22—23]. Признавать реальное

существование системы языка как некоторой абстрактной схемы, или суммы

правил и т. п.,— значит признавать, по мнению Г. В. Колшанского, бытие

отдельной сущности языка [30, 18]. Представление речи как индивидуального

акта в противоположность некоторому социальному акту, свойственному всему

народу (обществу, говорящему на том или ином языке) может быть объяснено

только при одном условии — если будет доказано, что индивид существует вне

общества, а общество не предполагает наличия индивидов. Так как этот тезис

не может быть доказан в рамках истинной диалектики, то с необходимостью

следует признать, что отдельное существование языка и общества — языка

индивида (речи) невозможно, а потому алогично и утверждение о двух —

языковой и речевой — формах коммуникации. Отрыв индивидуального и

социального в данном случае так же неправомерен, как неправомерен разрыв

отдельного и общего, свойственных каждой вещи и каждому явлению [30,

18—19]. Признание речи как неупорядоченного явления ставит под вопрос

функционирование ее в качестве средства общения. Диалектика познания

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85