Общее языкознание - учебник

может быть при надобности осуществлено.

13 Говоря об обязательности языка как орудия мышления, обычно исходят из

самого общего понимания их взаимосвязи. Но в различных типах мышления, по-

видимому, роль языка выступает в разной степени и может сводиться до

минимума, как, например, в техническом мышлении (о типах мышления см. гл.

«К проблеме сущности языка»).

14 Мы рассмотрим этот взгляд подробнее в следующем разделе в связи с

выяснением взаимосвязи языка и мышления в системе языковых значений.

15 «Изучить чужой язык не значит привесить новые ярлычки к знакомым

объектам. Овладеть языком — значит научиться по-иному анализировать то, что

составляет предмет языковой коммуникации» [52, 375].

16 К таким явлениям нужно отнести, например, наличие различных типов

склонений и спряжений во флективных языках, которые, по-видимому, относятся

целиком к структурным особенностям, в то время как для содержательной

стороны релевантными оказываются только системные элементы [1].

17 Известная переоценка значимости немецкой рамки, правда, в структурном

плане, вне связи с особенностями мышления, отмечается и в работах В. Г.

Адмони [2]. В. Г. Адмони видит в рамке средство выражения «спаянности»

предложения. Необходимость такого особого средства для спаянности

компонентов предложения в единое целое В. Г. Адмони объясняет тем, что

формы слова в немецком языке недостаточно формально дифференцированы, а

поэтому слово значительно менее самостоятельно и более тесно, чем,

например, в русском языке, спаивается с другими словами путем рамки. Между

прочим, по Балли, слово в немецком более автономно, чем во французском, а

во французском рамки нет. Тем более, казалось бы, нуждается в «спаянности»

английское предложение, однако никаким особым средством для этого

английский язык не располагает.

18 В отношении Л. Вейсгербера это совершенно правильно отмечает В. М.

Павлов: «Интересно отметить, что в резком противоречии с декларированным

«энергетическим» пониманием языка Вейсгербер фактически не выходит за рамки

компонентов языка, составляющих его статический остов: слов,

словообразовательных и словоизменительных морфологических средств,

синтаксических схем предложения. Исследуется их динамический эффект, их

Leistungen. Динамический же эффект процесса речи-мышления Вейсгербер, по

существу, и не затрагивает. Его способ «видения» языка гораздо более

статичен, чем он пытается заверить читателя» [59, 158]. Ср. в этой связи

следующее высказывание Г. П. Мельникова [53, 256]: «... когда пытаются

выявить различие в сознании в зависимости от специфики языкового

дискретного кодирования, то, по-видимому, нередко преувеличивают степень

этого различия. Объясняется это тем, что чаще всего производят сравнения

конкретных слов и категорий конкретных языков, а не целостный результат

восприятия высказывания в его речевом и ситуативном контексте».

19 Субъективное отношение к познаваемому объекту в аспекте практики

является специфическим компонентом человеческого познания (мышления) в

отличие от чисто информационного «мышления» кибернетических машин. Этот

вопрос широко обсуждается в связи с проблемой соотношения сознания

(познания, мышления, отражения) и информации и других принципиальных

теоретических вопросов кибернетики [7; 11; 32; 60; 81; 109].

20 Ср., например, следующее высказывание Т. И. Ойзермана: «Субъективность

ощущений и других форм чувственного познания объективной действительности

выражается далее в том, что они представляют собой не пассивное, мертвое

отражение объектов, а, напротив, активное, направленное познавательное

отношение к миру. Это ярко проявляется, например, в избирательном характере

чувственных восприятий. Ведь если бы человек сознавал все то, что

воздействует на его органы чувств, он, по-видимому, не мог бы отличить один

предмет от другого, не мог бы вести наблюдения, изучать объекты в

определенной последовательности, иначе говоря, было бы невозможно

сознательное применение человеческих органов чувств как орудия познания.

Избирательный характер чувственных восприятий свидетельствует о том, что в

процессе чувственного познания имеет место своеобразное отвлечение от одних

предметов (или их свойств) и выделение, вычленение других предметов

внешнего мира как объектов познания. И это происходит, конечно, потому, что

чувственные восприятия органически включены в практическую деятельность

людей» [58, 24].

21 Вопрос о правомерности и критериях разграничения лексических и

грамматических значений является спорным. Наряду с тенденцией суммарно

рассматривать семантику языка, не вычленяя внутри нее разнородных значений,

существует тенденция разграничивать грамматические и лексические значения.

Обзор взглядов по этому вопросу см. [84, 86].

22 Во многих современных работах эта точка зрения отражается в тенденции

сведйния синтаксиса естественных языков к синтактике символической логики и

противопоставления его семантике, которая в этом случае ограничивается

лексикой языка. В последнее время такой подход все чаще рассматривается как

необоснованный и вызывает возражения у многих исследователей, см.,

например, [84; 103], а также ряд работ в сб. «Zeichen und System der

Sprache», посвященных проблемам семантики в грамматике в плане разработки

общей темы Международного симпозиума в Магдебурге (1964 г.).

23 А. И. Смирницким хорошо показана взаимосвязь этих двух сторон

грамматических явлений: «Связанность речи и ее осмысленность достигается

тем, что в речи выражаются мысли не только о предметах, явлениях и их

свойствах в отдельности, но и мысли об отношениях, в которых выступают

соответствующие предметы, явления и их свойства в тех или других случаях»

[77, 44].

24 Грамматическая категория может рассматриваться и в других аспектах (см.,

например, [80], где предпринимается попытка разграничения формального и

психологического аспектов грамматической категории) иногда как признак

грамматической категории рассматривается единство грамматического значения

и грамматической формы [17].

25 Эти признаки в той или иной форме отмечают в работах, посвященных

проблеме грамматического значения и грамматической категории. Правда, в них

речь идет главным образом о морфологических категориях [17; 19; 29; 38; 79;

94; 104]. Что касается вопроса о бинарности оппозиции, то присоединяемся к

авторам, которые считают, что грамматическая оппозиция может включать

больше двух членов (что подтверждается фактами языков) [69; 94; 103].

Признак обязательности выражения означает, что данное грамматическое

значение выражается в данном языке в виде грамматической категории, в

другом языке это же отношение может относиться к необязательно выражаемым.

Эта особенность грамматической категории так сформулирована А. Исаченко и

Р. Ружичкой: «Существенно отличает языки друг от друга не то, что в них

может быть выражено, а то, что в них должно быть выражено, что не может

остаться невыраженным» [106, 283].

26 Наличие категории числа в языке и частое употребление формы

множественного числа без конкретизации количества, по-видимому, может

служить доказательством того, что для целей коммуникации важно (а в

большинство случаев и достаточно) указание на то, идет ли речь об одном

предмете или больше чем об одном. Оставляем в стороне вопрос о различном

стилистическом использовании форм числа, при котором эти формы могут

включать коммуникативную и экспрессивную оценку, накладывающуюся на их

основные значения.

27 Сюда можно отнести, вслед за В. Г. Адмони, такие соотносительные

значения, как утверждение и отрицание, но только если иметь в виду так

называемое общее, или модальное, отрицание, ибо лишь оно является антонимом

утверждения, но вопрос этот требует особого изучения.

28 Нам представляется, что специфика категорий лица, времени и наклонения

заключается именно в обусловленности коммуникативным актом, а не отношением

говорящего, как считает А. М. Пешковский, предлагая рассматривать эти

категории как субъективно-объективные и подчеркивая при этом их

надиндивидуальный характер [66]. Выражаемые этими категориями отношения

существуют объективно: действие, о котором идет речь в сообщении,

действительно производится говорящим, слушающим или неким третьим лицом,

оно действительно реально или только возможно и т. д.

29 Выражение «момент речи» страдает неопределенностью. Уточнение «момент

сообщения о данном действии» подчеркивает коммуникативную обусловленность

грамматического времени. Ведь время того или иного действия (а тем самым

факта) может выражаться в языке только постольку, поскольку о нем

действительно в какой-то определенный момент объективного времени делается

сообщение [77, 328—332].

30 Что касается говорящего, то он, естественно, должен знать то, о чем

хочет сообщить.

31 Интересно отметить, что значения (1) и (2) не могут выражаться

интонемами, а только отдельными элементами интонации.

32 Нужно отметить, что В. А. Богородицкий, например, специально подчеркивал

наличие широкого и узкого понимания логики, но, признавая правомерность

обоих, все же недостаточно уточнял различия между ними: «Но решительно

разграничивая область грамматики и логики, я должен еще раз подчеркнуть,

что грамматика никоим образом не может игнорировать логические моменты в

речи, разумея под ними элементы естественной диалектики» [10, 205].

33 Это признается и логиками: например, П. В. Копнин пишет: «Спорить о том,

является ли вопрос формой суждения или самостоятельной формой мысли, может

быть, бесполезно, ибо все зависит от того, что мы будем понимать под

суждением» [36, 305].

34 Ср. также: «Если говорят: субъект есть то, о чем нечто высказывается, а

предикат есть то, что высказывается о нем, то это очень тривиально и мы

почти ничего не узнаем о различии между ними. Субъект есть по самому смыслу

своему прежде всего единичное, а предикат всеобщее» [14, 276].

1 Так, Г. Глезерман в своей работе «Общественное бытие и общественное

сознание» определяет последнее следующим образом: «Общественное бытие — это

материальная жизнь общества. А общественное сознание можно назвать его

духовной жизнью. К общественному сознанию принадлежат, например,

политические и философские взгляды людей, их художественное творчество,

религиозные выражения, различные учения о морали, т. е. предствления о том,

что является справедливым и несправедливым, нравственным и безнравственным

и т. д.» [4, 14]. Нетрудно заметить, что сущность общественного сознания

сводится к его формам надстроечного порядка. Общественное сознание по

существу отождествляется с идеологией. Отсюда недалеко до вывода о

классовом характере сознания и классовости языка. Особенно показательным в

этом отношении является определение мировоззрения, фигурирующее в Большой

Советской Энциклопедии (т. 27, 1954, стр. 574): «Мировоззрение — система

взглядов, представлений о мире и его закономерностях, об окружающих

человека явлениях природы и общества. Источником происхождения того или

иного мировоззрения являются условия материальной жизни общества,

общественное бытие.

В обществе, разделенном на враждебные антагонистические классы, нет и не

может оыть единого мировоззрения». В этом определении вообще трудно уловить

какое-либо различие между мировоззрением, общественным сознанием и

идеологией. Если источником мировоззрения являются условия материальной

жизни общества, то, стало быть, это—общественное сознание. Если в обществе,

разделенном на классы, нет и не может быть единого мировоззрения, то

оощественное сознание, т. е. отражение человеком окружающего мира, является

классовым по своей сущности.

2 Например, положение о том, что жизнь есть форма существования белковых

тел, касается той области явлений, которые составляют компетенцию биологии.

Но оно имеет вместе с тем мировоззренческое значение, ибо представляет

материалистическое, направленное против идеализма понимание жизни [31, 19].

Этот же тезис применим и к идеологии, в которой не все относится к

надстройке. «Каждая форма общественного сознания содержит в себе

определенный минимум фактов и сведений о тех сторонах действительности,

которые образуют ее предмет» [9, 53].

3 В отличие от идеологии и науки последнее не поднимается до теоретического

осмысления опыта и закрепляется в традициях, нравах, обычаях. Оно включает

в себя: 1) непосредственное осмысление накопленного в течение веков опыта

трудовой деятельности, 2) складывающиеся в повседневной жизни и труде

моральные нормы, представления о своем положении, потребностях, 3) народное

художественное творчество, в котором в эстетической форме отражаются

жизненный опыт масс и их стремления [10, 22— 23].

4 Так, общедоступность математических аксиом Ф. Энгельс объяснял именно

«опытом рода». И. Б. Новик замечает, что синтезированный опыт всего

человечества находит свое выражение в положительных знаниях и явлениях

окружающего мира, проверенных на практике. Эта способность синтезированного

осознания опыта прошлых поколений через знание облегчает и ускоряет

поступательное развитие человеческого сознания в целом. Каждое новое

поколение, осознав прошлый опыт, не ограничивается освоением, повторением

уже решенных проблем, а обогащает человеческое сознание решением новых

вопросов, вносит свой собственный вклад в сокровищницу человеческих знаний.

В основе этого процесса лежит, в конечном счете, неуклонное

усовершенствование самого трудового процесса, процесса производства [20,

99].

5 Результаты мышления, как замечает А. Г. Спиркин, воплощаются не только в

логических формах, категориях, в науке о языке, но и в делах людей, в

созданных человеческой практикой материальных вещах и процессах, что, в

свою очередь, выступает необходимой предпосылкой дальнейшего развития

общества [28, 122].

Общественное сознание не сводится к пассивной систематизации знаний,

полученных в результате общественной практики. Оно становится активной

силой, выступает как регулятор жизни общества. Трудовая деятельность

практически не была бы возможна, если бы создающееся в процессе этой

деятельности сознание не обладало свойством целенаправленности, т. е.

целенаправленности отражения объективных свойств и отношений предметов

внешнего мира, в предварительном мыслительном построении действий и

предвидении их результатов, в правильном регулировании и

самоконтролировании взаимоотношений человека с общественной жизнью и

природой [28, 118].

6 Индивидуальная практика определяет особенности мышления личности,

индивидуальное мышление. Отражение окружающего мира у отдельного индивида,

несмотря на общность категорий мышления у всех людей, проходит через его

внутренний, индивидуальный мир, личное сознание, формирующееся на основе

личной жизненной практики данного индивида [10, 24]. Индивидуальное

сознание — это духовный мир личности. Оно формируется под воздействием

условий жизни как общих людям, принадлежащих одной эпохе, классу, нации,

так и индивидуальных. «Именно поэтому, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс, —

что мышление есть мышление данного определенного индивида, оно остается его

мышлением, определяемым его индивидуальностью и теми отношениями, в рамках

которых он живет» [16, 253].

Однако индивидуальное мышление не является самодовлеющим. Общественное

мышление необходимо пронизывает его, поскольку в обществе, в котором данный

индивид находится, уже сформировались общественное сознание и общий язык,

объединяющий всех членов общества. Индивидуальное мышление неизбежно

выступает как составная часть мышления общественного.

7 Впервые эту идею высказал еще в XVIII веке И. Гердер.

8 Эти особенности целиком вытекают из общих закономерностей

общечеловеческого сознания. Общие черты, общие закономерности человеческого

сознания, отражающие всеобщие черты производства и связанные с развитием

второй сигнальной системы, имеют общечеловеческий характер, не представляют

явления надстроечного или классового характера и изменяются вместе с

развитием человеческого мозга, значительно медленнее общественных формаций,

так же как и общечеловеческие атрибуты — мышление и язык, без которых

человеческое сознание невозможно [20, 97].

9 Материал по русским диалектам взят из кн.: П. С. Кузнецов. Русская

диалектология. М., 1951.

10 Пример заимствован из кн.: О. В. Плетнер, Е. Д. Поливанов. Грамматика

японского разговорного языка. М., 1930.

11 Пример заимствован из кн.: Ю. Н. Мазур. Краткий очерк грамматики

современного корейского языка. В кн.: Русско-корейский словарь. Под ред.

Пак Чон Сика. М., 1954.

12 Пример заимствован из кн.: А. П. Баранников. Хиндустани (урду и хинди).

Л., 1934.

13 Пример заимствован из кн.: О. Jespersen. Mankind, Nation and Individual.

London, 1946, стр. 40.

14 Пример заимствован из статьи: В. П. Даниленко. Имена существительные

(нарицательные) как производящие основы современного словообразования. — В

сб.: «Развитие грамматики и лексики современного русского языка». М., 1964.

15 Пример заимствован из работы: Н. Г. Рядченко. Действие внутренних и

внешних факторов языкового развития в истории русских денежных

наименований. (Автореф. канд. дисс.). Одесса, 1966.

16 Большинство примеров заимствовано из кн.: Л. Я. Боровой. Путь слова.

Изд. 2. М., 1963; часть примеров взята из кн.: Д. Якубович. Новые слова. М.

— Л., 1966.

17 Сведения взяты из кн.: Й. Балашша. Венгерский язык. М., 1951, стр.

27.

1 По материалам, представленным Р. М. Баталовой.

2 Пример заимствован из статьи: Т. И. Жилина. О говоре села Слудка.

Историко-филологический сборник, вып. 3. Сыктывкар, 1956, стр. 79—86.

3 Примеры взяты из книг: И. М. Дуров. Опыт терминологического словаря

рыболовного промысла Поморья. Соловки, 1929; В. И. Макаров. Рыболовецкая

лексика говоров Нижнего Дона. Автореф. канд. дисс. Ростов-на-Дону, 1967.

4 Примеры лексики ямского промысла взяты из кн.: О. И. Блинов. О лексике

ямского промысла в говорах Томской области, «Труды Томского гос. ун-та им.

В. В. Куйбышева», т. 138, 1960, стр. 37—39.

5 См. об этом: Л. И. Скворцов. Взаимодействие литературного языка и

диалектов. (Рукопись канд. дисс.), стр. 322.

6 Большое количество примеров подобного рода содержится в канд. дисс. Л. И.

Скворцова «Взаимодействие литературного языка и социальных диалектов», стр.

268—271.

7 Примеры оленеводческой лексики взяты из книг: П. Я. Черных. Сибирские

говоры. Иркутск, 1953, стр. 49—50; Л. А. Ивашко. Лексика печорских

говоров. (Автореф. канд. дисс.). Л., 1958, стр. 12.

8 Примеры взяты из работы: С. Т. Ахумян. Лексика «Очерков бурсы» Н. Г.

Помяловского. (Автореф. канд. дисс.). Ереван, 1957, стр. 18.

1 Ср. описание современного положения чешского литературного языка в его

соотношении с обиходно-разговорным языком [30; 37; 38].

2 Т. В. Алисова приводит в этой связи очень показательные факты:

хрестоматия по итальянской литературе, изданная в 1952 г. для школы,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85