Первое - никогда не применять за
истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью, иначе говоря,
тщательно избегать опрометчивости и предвзятости и включать в свои суждения
только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не
дает мне никакого повода подвергать их сомнению.
Второе - делить каждое из
исследуемых мною затруднений на столько частей, сколь это возможно и нужно для
лучшего их преодоления.
Третье - придерживаться
определенного порядка мышления, начиная с предметов наиболее простых и наиболее
легко познаваемых и восходя постепенно к познанию наиболее сложного предполагая
порядок даже и там, где объекты мышления вовсе не даны в их естественной связи.
И последнее - составлять всегда перечни
столь полные и обзоры столь общие, чтобы была уверенность в отсутствии
упущений»[62].
При самом общем
подходе можно сказать, что первое познавательное правило Декарта выражает
принципиальную сторону его учения - рационализм, второе - аналитический метод,
второе вместе с третьим - кроме прочего содержит принцип редукции, четвертое -
элементы системного подхода.
Националистская
позиция Р. Декарта отчетливо выражена в следующих знаменитых рассуждениях «Но
тотчас же вслед за тем я обратил внимание на то, что, в то время как я готов
мыслить, что все ложно, необходимо, чтобы я, который это мыслит, был
чем-нибудь. Заметив, что истина я мыслю, следовательно я существую, столь
прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков
неспособны ее поколебать, я рассудил, что могу без опасения принять ее за
первый искомый принцип философии»[63]. На основании этого
абсолютно истинного для сознания (мышления) всякого человека знания: «Я
существую», Декарт приходит к формулировке всеобщего критерия истинности
знания: «Заметив, что в этом я мыслю, следовательно я существую, нет ничего,
что убеждало бы меня в том, что я говорю истину, кроме того, что я очень ясно
вижу, что для того, чтобы мыслить, надо существовать, я решил, что могу
принять за общее правило, что все воспринимаемое нами весьма ясно и отчетливо
- истинно, трудность состоит только в том, чтобы хорошо разобраться, какие
вещи мы воспринимаем отчетливо» [64]
Важно отметить
следующее: Бэкон и Декарт сходились во взглядах на то, что мир познаваем, и на
то, что учение о познавательных методах (т е то, что мы сейчас называем
логикой, методологией и философией науки) необходимо разрабатывать. Существенно
расходились они в оценке источников и способов построения достоверного знания
эмпиризм с опорой на индуктивный метод у Бэкона и рационализм с опорой на
дедуктивный метод у Декарта. Как показал дальнейший ход развития науки и
методологии научного знания, учения Бэкона и Декарта оказались не
взаимоисключающими, а взаимодополняющими учениями об источниках научного
знания и составили вместе основную «эмпирико-рационалистскую» традицию развития
научного знания вплоть до нашего времени. Однако сейчас наблюдаются тенденции
пересмотра этой традиции дополнительное внимание к ценностным критериям
истинности знания в «постнеклассической науке» и дополнительный интерес к априорно-трансцендентным
источникам человеческих знаний.
Мы говорили о
критике формальной логики в смысле оценки ее ограниченных возможностей как
инструмента познания (функционирования в сфере методологии научного познания).
В сфере собственно логической мысли эта проблема была в это же время (в XVII
в.) осознана и был предпринят опыт создания логики, не связанной в единую
формальную систему, т.е логики как методологии научного познания. Этот опыт
известен как «логика Пор-Рояля», изложенная в книге «Логика, или искусство
чыслить» (авторы Антуан Арно и Пьер Николь).
Общая
гносеологическая позиция авторов (Логики Пор-Рояля» сродни декартовской. Это
недвусмысленно выражено в словах «Истинный разум ставит все на свои места Он
велит сомневаться в том, что сомнительно, отвергать то, что ложно, и, не кривя
душой, признавать очевидное, его не смущают вздорные доводы пирронистов, не
способные сокрушать разумную уверенность в том, что истинно ». Также и Декарт
утверждал, что никакой скептик его не разубедит в очевидности «Cogto, ergo
sum».
Как известно,
формальная логика не предполагает в своем аппарате проверки истинности
посылок. На эту проблему обращают внимание авторы «Логики, или искусства
мыслить». «Насколько нам известно, философы обычно ограничиваются тем, что дают
образцы правильных и неправильных умозаключений. Нельзя сказать, что от этих
образцов нет никакого проку они подчас помогают найти ошибку в запутанном
доказательстве или изложить свои мысля более убедительно. Однако не следует и
переоценивать эту пользу, какую они способны принести. Ведь чаще всего мы
ошибаемся не потому, что неправильно выводим следствия, а потому, что приходим
к ложным суждениям (здесь, надо думать, к суждениям-посылкам), которые влекут
за собой неверные заключения. От этого зла логика, по сути дела, еще не
пыталась нас избавить. Оно-то и является главным предметом тех новых
размышлений, которые читатели встретят в нашей книге повсюду».[65]
В связи со своей
программой авторы «искусства мышления» понимают его шире и содержательнее, чем
традиционные правила формальной логики. Главным образом это выражается
введением в сферу рассмотрения «искусства мышления» особого (четвертого) «вида
действия ума» - упорядочивания (помимо представления, суждения,
умозаключения). Такой «вид мышления» сродни уже не столько формам мышления,
сколько содержательной его части - метод. "Упорядочиванием мы называем
здесь действия ума, посредством которых различные суждения и умозаключения
относительно одного и того же предмета, например, относительно человеческого
тела, располагают наиболее подходящим для познания этого предмета способом.
Это называется также методом» [Арно, 1991, с 30]. В целом книга насыщена
подробным и конкретным (с примерами) рассмотрением неправильных умозаключений,
методов анализа и синтеза, проблем аксиоматизации знания. Одной из итоговых
является глава «Метод наук, сведенный к восьми основным правилам». Из
перечисления этих правил нетрудно увидеть большое сходство с рационалистской
позицией Декарта:
«Два правила
касательно определений:
1. Не оставлять
без определения ни одного сколь-нибудь неясного или неоднозначного термина.
2. Использовать в
определениях только хорошо известные или уже разъясненные термины.
Два правила для
аксиом:
3. Принимать за
аксиомы только совершенно очевидные положения.
4. Принимать за
очевидное то, что признается истинным без особого напряжения внимания.
Два правила
для доказательств:
5. Доказывать все
сколько-нибудь неясные положения, используя для их доказательства только
предшествующие определения, или принятые аксиомы, или положения, которые уже
были доказаны.
6. Никогда не
обманываться неоднозначностью терминов и не забывать мысленно подставлять
определения, которые их ограничивают и разъясняют.
Два правила для
метода:
7. Рассматривать
вещи по возможности в их естественном порядке, начиная с самого общего и
самого простого и излагая, прежде чем переходить к отдельным видам, все то, что
относится к сущности рода.
8. По возможности делить всякий род на все его
виды, всякое целое - на все его части и всякую задачу на все мыслимые случаи»[66]
Авторы
подчеркивают, что в изложении правил для метода они используют оборот «по
возможности», поскольку эти правила «часто невозможно строго соблюсти)). По
существу это и есть методологические принципы, так как они, как и все
методологические принципы, носят рекомендательный характер. Нетрудно видеть,
что правила 7 и 8 одинаковы с правилами Декарта. Этим правилам декартовской
методологии авторы «Логики Пор-Рояля» и придают особое значение: «...наука
может быть доведена до совершенства только тогда, когда на два последних
правила обращают такое же внимание, как и на все другие, и отступают от них
только по необходимости или если из этого предполагают извлечь большую пользу»[67]
В целом же можно
сказать, что «логика Пор-Рояля» есть объединение традиционных проблем
формальной логики и зарождающейся методологии научного познания (в идейном
русле Р. Декарта).
Что касается
разработки проблем методологии научного познания не только в сфере философии и
логики, но и в самом институте науки, то здесь проблемы познавательных методов
были ясно поставлены и осознаны, начиная с работ Галилея, Декарта и Ньютона.
Речь здесь в
первую очередь о естествознании как о наиболее характерной области научного
познания, которое главным образом «основывается на эмпирических принципах)).
Естествознание как наука, а не просто как сумма знаний о природе возникло на
переходе от эпохи Возрождения к Новому времени. По этому поводу Кант писал:
«Естествознание гораздо позднее (чем математика - В.К.) попало на столбовую
дорогу науки. Только полтора столетия тому назад предложение проницательного
Бэкона Веруламского было отчасти причиной открытия [этого пути], а отчасти
толчком, подвинувшим естествознание вперед, так как следы его уже были найдены;
это также можно объяснить только быстро совершившейся революцией в способе
мышления. Я буду иметь здесь в виду естествознание только постольку, поскольку
оно основывается на эмпирических принципах».
Из контекста
«Критики чистого разума» можно заключить, что, по убеждению Канта,
естествознание как наука появляется в связи с зарождением экспериментального
метода не как случайно собранных эмпирических результатов, а сообразно
разумному плану, который предполагает формулировку необходимых законов
(заметим, что мысли о теоретической нагруженное™ эксперимента в философии
науки XX-XX вв. просто повторяют известные положения Канта). Все сказанное
понятно из следующих замечаний мыслителя: «Ясность для всех естествоиспытателей
возникла тогда, когда Галилей стал скатывать с наклонной плоскости шары с им
самим избранной тяжестью, когда Торричелли заставил воздух поддерживать вес,
который, как он заранее предвидел, был равен весу известного ему столба воды,
или когда Шталь в еще более позднее время превращал металлы в известь и
известь обратно в металлы, что-то выделяя в них и вновь присоединяя к ним (я
здесь не точно следую истории экспериментального метода, зарождение которого к
тому же не очень-то известно). Естествоиспытатели поняли, что разум видит
только то, что сам создает по собственному плану, что он с принципами своих
суждений должен идти впереди, согласно постоянным законам, и заставлять природу
отвечать на его вопросы, а не тащиться у нее словно на поводу, так как в
противном случае наблюдения, произведенные случайно, без заранее составленного
плана, не будут
связаны необходимым законом, между тем как разум ищет такой закон и нуждается в
нем»[68]
Выдающаяся
роль Галилея (1564-1642)
в отношении становления учения о научном методе не только в том, что он по
существу заложил основы современного экспериментального и теоретического
естествознания, но и равным образом в том, что он помог преодолеть научному
сообществу давление авторитета Аристотеля. Другими словами, Галилей установил в
науке в качестве главенствующих критериев достоверности знания
опытно-экспериментальную подтверждаем ость и теоретическую стройность, а не
ссылку на авторитет. Напряженная борьба Галилея с господством аристотелевской
идеологии в науке выражается, например, в «Послании к Франческо Инголи (1624):
«Природа, синьор мой, насмехается над решениями и повелениями князей,
императоров и монархов, и по их требованиям она не изменила бы ни на иоту свои
законы и положения. Аристотель был человек: он смотрел глазами, слушал ушами,
рассуждал мозгом; также и я - человек, я смотрю глазами и вижу гораздо больше
того, что видел он; а что касается рассуждений, то верю, что рассуждал он о
большем числе предметов, чем я; но лучше или хуже меня по вопросам, о которых
мы рассуждали оба, это будет видно по нашим доводам, а вовсе не п нашим
авторитетам. Вы скажете: Сколь великий человек, у которого было такое множество
последователей? Но это ничего не стоит, потому что давность времени и число
протекших лет принесли ему число приверженцев; и хотя у отца было двадцать
сыновей, отсюда нельзя по необходимости вывести, что он более плодовит, чем е
сын, у которого только один ребенок, потому что отцу шестьдесят лет, а сыну
двадцать»[69]
Второй шаг Галилея в направлении разработки нового научно метода
(методологии) - критика формальности аристотелевской логики и аристотелевских
рассуждений а рriori как главного основан в
построении знаний о мире. Вкладывая эти мысли в уста Сальвиати, Галилей пишет:
«Заметьте, что логика, как вы прекрасно знает есть инструмент, которым
пользуются в философии; и как можно быть превосходным мастером в построении
инструментов, не уме извлечь из него ни одного звука, так же можно быть великим
лог ком, не умея как следует пользоваться логикой; многие знают н память все
правила поэтики и все же не все способны сочинить даже четырех стихов, а иные,
обладая всеми наставлениями Винчи, не состоянии нарисовать хотя бы скамейку»[70]
В связи с этими рассуждениями Галилей приходит к утверждению, что
познавательный метод должен основываться «в доказательных науках» на опыте.
Так, в ответ на утверждение Симпличио о том, что главным основанием построения системы
Аристотеля были рассуждения а рriori, Сальвиати говорит: «То, что
вы говорите, является методом, которым он изложил свое учение, но я не думаю,
чтобы это был метод его исследования. Я считаю твердо установленным, что он
сначала старался путем чувственных опытов и наблюдений удостовериться,
насколько можно, в своих заключениях, а после этого изыскивал средства доказать
их, ибо обычно именно :.ж и поступают в доказательных науках»[71].
3десь мысли Галилея о методе Аристотеля близки вышеприведенной характеристике
Канта, который называл Аристотеля «главой эмпириков».
Можно сказать, огрубляя и схематизируя ситуацию, что в философской сухой
теории познания Аристотель был центристом, занимая промежуточную позицию между
«интеллектуализмом» (или рационализмом) Платона и «сенсуализмом» (или
эмпиризмом) Эпикура. В Новое время аналогично: метод (методология) Г. Галилея близок
эмпиризму Ф. Бэкона, рационалистский метод Декарта-философа совпадает с рационализмом
Декарта-ученого, в то время как метод Ньютона центристский. Действительно,
органичное сочетание теоретико-математического и опытно-экспериментального
подходов, реализованных в «Математических началах натуральной философии» (1686)
Ньютона, свидетельствуют об этом. В частности, в предисловии Ньютон ясно
выражает свою теоретико-методологическую ориентацию: «Так как древние, по
словам Паппиуса придавали большое значение механике при изучении природы, то
новейшие авторы, отбросив субстанции и скрытые свойства, стараются подчинить
явления природы законам математики. В этом сочинении имеется в виду тщательное
развитие приложений математики и физики»[72]
В этом смысле мы можем говорить о близости метода Ньютона и методу Канта:
и в той, и в другой позиции научное знание строится на основе явлений природы
(в «пределах возможного опыта») и теоретического («чистого») разума,
функционирование которого выражаются в рассудочных понятиях а priori,
воззрениях на основе априорных форм чувственности и математике как идеальной
форме научного знания.
В
«Математических началах...» Ньютона есть и нормативные формулировки (принципы)
общеметодологического характера, которые выделены в разделе «Правила
умозаключений в языке»:
«Правило 1. Не
должно принимать в природе иных причин сверх тех, которые истинны и достаточны
для объяснения явлений. По этому поводу философы утверждают, что природа ничего
не делает
напрасно, а было бы напрасным совершать многим то, что может быть сделано
меньшим. Природа проста и не роскошествует излишними причинами вещей.
Правило 2.
Поэтому, поскольку возможно должно приписывать те же причины того же рода
различным проявлениям природы.
Правило 3. Такие
свойства тел, которые не могут быть ни усиляемы, ни ослабляемы и которые
оказываются присущими всем телам, над которыми возможно производить испытания,
должны быть почитаемы за свойства всех тел вообще.
Свойства тел
постигаются не иначе, как испытаниями, следовательно, за общие свойства надо
принимать те, которые постоянно при опытах обнаруживаются и которые, как не
подлежащие уменьшению, устранены быть не могут. Понятно, что в противность
ряду опытов не следует измышлять на авось каких-либо бредней, не следует также
уклоняться от сходственности в природе, ибо природа всегда и проста и всегда с
собой согласована».
Общеметодологическая
программа развития естествознания на основе образцов математики и механики
выражена Ньютоном в следующих известных словах: «Вся трудность физики, как
будет видно, состоит в том, чтобы по явлениям движения распознать силы
природы, а затем по этим силам объяснить остальные явления Было бы желательно
вывести из начал механики и остальные явления природы, рассуждая подобным же
образом, ибо многое заставляет меня предполагать что все эти явления обусловливаются
некоторыми силами, с которыми частицы тел, вследствие причин покуда неизвестных
или стремятся друг к другу и сцепляются в правильные фигуры, или же взаимно
отталкиваются и удаляются друг от друга» [Ньютон, 1936, с. 3]. Заметим, что
здесь Ньютон формулирует не чисто редукционистскую программу механицистского
подхода в естествознании, как часто считают, так как он пишет о «рассуждениях
подобным же образом», а не об описании природы на языке одной только механики.
В ХУШ в проблемы
научного познания нашли особое продолжение и звучание в учениях о возможностях
и границах научного познания мира Д. Юма и И. Кант.а Если Бэкон и Декарт решали
принципиальные проблемы метода получения истинного знания (склоняясь
соответственно к эмпиризму и рационализму); собственно же возможность получения
истинного знания о мире у них не вызывала сомнений, то Кант выделил как
центральную проблему возможностей и границ научного познания мира природы, а
вместе с этим и проблему разделения научного и ненаучного знаний. В этом
смысле Кант разделял все предшествующие ему учения о возможностях
человеческого познания мира на догматические (например, эмпиризм Бэкона и
рационализм Декарта) согласно которым мир познаваем и различие только во
взглядах на пути к истинному знанию, и скептические (например, скептицизм Юма),
согласно которым мир непознаваем. Свое учение Кант назвал критическим - мир
познаваем, но только в пределах возможного опыта, прячем опыта в специфическом
кантовском смысле.
В качестве
главных составляющих науки Кант выделяет предмет и метод (род познания, способ
познания), которые являются соответственно критериями различения отдельных
наук: «Когда нужно представить какое-нибудь познание как науку, то прежде
всего должно в точности определить ту отличительную особенность, которую оно
не разделяет ни с каким другим познанием, и которая, таким образом,
исключительно ему свойственна, в противном случае границы всех наук сольются и
ни одну из них нельзя будет основательно изложить сообразно с ее природой.
Идея возможной
науки и ее области основывается прежде всего именно на такой отличительной
особенности, в чем бы она ни состояла в различии ли предмета, или источников
познания, или же рода (можно сказать «метода», «способа») познания, или, наконец,
в различии некоторых, если не всех, этих отношений вместе».
По Канту главный
характерный признак научности знания - его системность. Системность знания определяется
методом. Искусство построения системы Кант называет архитектоникой. «Под
архитектоникой я разумею искусство построения системы. Так как обыденное знание
именно благодаря систематическому единству становится наукой, т. е. из простого
агрегата знаний превращается в систему, то архитектоника есть учение о научной
стороне наших знаний вообще, и, следовательно, она необходимо входит в учение о
методе»[73]
Поскольку
архитектоника есть составляющая часть метода, а систематический характер как
главный признак научного знания определяется методом, то, следуя Канту, мы
можем высказаться предельно кратко: наука есть метод.
Существенно
отметить, что Кант проблемы рефлексии науки относит к специальной философской
задаче, решение которой может быть ошибочным даже и создателей тех или иных
конкретных наук, т.е., говоря современным языком, Кант подчеркивает значимость
специального философско-методологического анализа феномена «наука» и «научное
звание». Он замечает «Никто не пытаете? создать науку, не полагая в ее основу
идею. Однако при разработке науки схема и даже даваемая вначале дефиниция науки
весьма редко соответствуют идее схемы, так как она заложена в разуме, подобно
зародышу, все части которого еще не развиты и едва ли доступны даже
микроскопическому наблюдению. Поэтому науки, так как они сочиняются с точки
зрения некоторого общего интереса, следует объяснять и определять не
соответственно описанию, даваемому их основателем, а соответственно идее,
которая ввиду естественного единства составленных им частей оказывается
основанной в самом разуме. Действительно, нередко оказывается, что основатель
[науки] и даже его позднейшие последователи блуждают вокруг идеи, которую они
сами не уяснили себе, и поэтому не могут определить истинное содержание, расчленение
(систематическое единство) и границы своей науки» [Кант, 1994а, с. 487].