Современные
философы пытаются выяснить роль и значение многообразных эзотерических знаний,
провозглашая различные подходы, объясняющие и оправдывающие данный феномен. Э.
Дюркгейм и М. Мосса уверены, что к магии следует подходить как к
социологическому явлению, имея в виду ее положение в обществе. Дж. Фрэзер
подчеркивает социально-психологический подход, при котором акцентируются
способности человека воздействовать на объект и достигать поставленной цели.
Вне мерок психологического или социально-психологического характера это явление
понять нельзя. Б. Малиновский пришел к выводу, что магия обеспечивает
уверенность в ситуации неопределенности, организует коллективный труд,
усиливает социальное давление на индивида.
Однако общим
основанием, могущим послужить сближению науки и эзотеризма, является сама
активно-деятельностная природа отношения к миру как в эзотеризме, так и в
науке.. Выдающийся мыслитель эпохи Возрождения Пико дела Мирандола весьма
четко формулировал активную позицию человека как мага, «пользующегося магией и
каббалой для управления миром, для контроля за собственной судьбой с помощью
науки». И наука, естествознание (как знание естества, диалог с природой), и
эзотерика (как учение о тайных законах универсума) по сути своей являют две
разновидности противостояния стихиям мироздания. Каждая на свой лад пытается
обуздать, покорить и освоить неопределенность бытия.
Метаморфоза
(превращение) взаимоотношений науки и эзотерического или девиантного состоит в
том, что всюду, где малообразованный народ сталкивается с высокоэффективными
результатами науки, последние объявляются чудом, волшебством, чем-то
сверхъестественным. В контексте развития самой науки ее достижения переднего
края понятны и объяснимы с естественнонаучной точки зрения. Вырванные из современного
им контекста, помещенные в иной социокультурный слой, они предстают как нечто
необъяснимое.
Взаимосвязь науки
и оккультизма с логической точки зрения покоится на том постулате, что наука
не отрицает наличие скрытых (occulta) естественных сил, пока еще не изученных
доскональным образом и не получивших исчерпывающего объяснения. Сегодня наука
вынуждена фиксировать существование некоторых необычных явлений (полтергейст,
медиумизм, телекинез и т. п.) при всем при том, что их удовлетворительное
естественнонаучное объяснение оказывается делом будущего.
Стоять на точке
зрения оккультизма совсем не означает открыто пропагандировать оппозицию
науке, но предполагает всего лишь признание имеющейся в природе неизвестной
зависимости взаимодействий, обладающих, однако, естественным характером. У
материалиста Л. Фейербаха можно найти поражающие миролюбием суждения, согласно
которым науку следует понимать как учение о действующих материальных внешних
причинах, а магию - как науку об истинных причинах и всеобщих формах. «Магия
есть наука или искусство, которое из познания скрытых форм выводит
удивительные действия или эксперименты и надлежащим сближением действующих
сил с восприимчивыми к ним предметами открывает великие деяния природы…»[38].
Между научным и
девиантным знанием можно отметить параллели, ряд черт и особенностей, произрастающих
как в сфере традиционного производства научного знания, так и в ее девиантном
сопровождении. Они заставляют задуматься над степенью конфронтации науки и
эзотеризма. Так, например, основная задача теоретической науки - проникновение
в сущность вещей - свойственна не только науке. Это основное кредо
эзотерического познания, герметизма,
Теоретический
уровень научного
исследования, предполагая выяснение внутренних и скрытых от непосредственного
наблюдения взаимосвязей, концептуальное движение, имеет отдаленное сходство с
устремлениями к постижению тайного, скрытого от взора знания в области
ментальных (оккультных) наук. Так называемая работа с идеальными моделями весьма
и весьма распространена в науке. Специальные процедуры трансформации, когда
реальные объекты с необходимостью должны быть представлены как логические
концептуальные конструкты, имеющие идеальное существование, а проще сказать -
существующие только в мысли, - процедуры весьма родственные и эзотерическим
практикам. Сама способность научно-теоретического мышления строить и конструировать
идеальные миры, оперируя многообразными степенями свободы, перекликается с
установками инакого способа мышления, и в частности с эзотерическими
устремлениями к идеальной реальности.
В теоретическом
познании, особенно в современной физике, очень распространены модельные
исследования, опирающиеся на конструкты - заместители реального объекта.
Вместе с тем замещение - основная процедура магического ритуала. Факт
невыразимости, наиболее сильно акцентированный в мистике, имеет известные
аналогии с глубинными микрофизическими исследованиями. Они состоят в том, что
многие научно-теоретические связи не имеют своего репрезентанта. М. Шлик -
представитель Венского кружка позитивистов - вообще отрицал возможность
репрезентации теоретико-познавательного содержания, вопрошая: как показать, к
примеру, силу тяготения или квантово-механический переход?
Явные параллели и
пересечения обнаруживаются и в проблеме наблюдаемости, решаемой современной
микрофизикой таким образом, что неотъемлемым компонентом всей системы является
сам наблюдатель. Невозможно наблюдать без того, чтобы в тот же самый момент не
изменять систему. Как отмечали еще в 20-х гг. XX в. Н. Бор и В. Гейзенберг
наблюдения за объектом при физическом эксперименте вносят возмущение в этот
объект. Подобная констатация имеет реальное пересечение с доктриной древних.
Именно мыслители Востока настаивали на фундаментальном единстве наблюдателя и
наблюдаемого, на изменении, сопровождающем процесс наблюдения.
Примечательно
также, что в 30-х гг. XX в. Шри Ауробиндо создает свою философию интегральной
йоги с основным тезисом созидающей силы сознания. В это же время раскрывается
физический смысл полевых взаимодействий квантовой механики.
Проведенное в лабораториях
радиоэлектронных методов исследования Института радиотехники и электроники
изучение биополя человека показывает, что вокруг подобного биологического
объекта образуется сложная картина физических полей, несущих информацию о его
подсистемах. Их насчитывается восемь типов. Они принципиально нестационарны,
быстро изменяются в пространстве и во времени. Этот полевой компонент, имеющий
корпускулярно-волновую природу, признанный современными биофизиками и как бы
«размазанный» по всей Вселенной, также весьма узнаваем в учениях древних.
Тайные знания всегда привлекали и одновременно пугали содержащимися в них
секретами о возможности трансформации сознания и получения информации о прошлом
и будущем. «Все во всем», или принцип монизма, удивительным образом
согласуется с чаяниями современных физиков создать единую теорию поля (о
которой, кстати, мечтал в свое время А. Эйнштейн). Не представляет труда
разглядеть в принципах древнейшей герметической философии те концептуальные
схемы суждений, которые впоследствии традиция свяжет с научным способом
мышления.
Еще одно
пересечение точных наук и эзотеризма происходит по линии принятия в качестве
основы мироздания числа. Отношения и взаимосвязи мира, рассматриваемые как
числовые соотношения, - необходимый базис и фундамент современной науки.
Широко используются таблицы, математические формулы, очевидно стремление к
точности и чистоте терминологического аппарата. Широко известный
диалектический закон о взаимопереходе количественных и качественных взаимодействий,
понимаемый как механизм развития, - яркое подтверждение тому, что книга
Вселенной написана на языке математики.
Однако
нумерологическая сторона очень сильна в древней каббале, развита она и в
пифагорейской школе. Это с новой силой доказывает, что тесная связь точных
научных теорий со всем комплексом эзотерических знаний имеет древнейшую
традицию. Однако связь эта своеобразная. Наука в современном ее понимании
оформилась как способ рационального постижения мира, основанный на причинной
зависимости. Она находилась в младенческом возрасте, тогда как система
древнейших знаний изобиловала различными ответвлениями, в числе которых были и
математика, и медицина, и геометрия, и география, и химия. Наука, или вернее
древнейший ее прототип (преднаука), была вкраплением в оккультную сферу, как
достаточно разработанную и полную систему знаний и сведений. Поэтому можно
сказать, что связь науки и оккультизма генетическая, опирающаяся на
происхождение.
Уникальность
ситуации состоит также и в том, что развитие научного знания происходило не на
основе нанесения жесточайших и непереносимых ударов по оккультизму в конкурентной
борьбе, а на собственной, освещенной слепящим светом прожектора рационализма
магистрали, где о существовании другого видения мира просто не упоминалось.
Оно либо оттеснялось на периферию, либо вообще игнорировалось, замалчивалось,
как не имеющее реального права на существование и равноправного голоса. В этой
тиши «непризнанные науки» по негласному, неинституциональному соглашению могли
претендовать на создание своей параллельной экстранаучной и разветвленной
системы знания. Фронтальное противостояние науки и эзотерики отсутствовало,
были лишь церковные и идеологические запреты и жесткое неприятие
эзотерического способа воздействия на мир.
В современном
мире распространение имеют около 30 видов оккультных наук, среди которых
наибольшее признание имеет оккультная медицина, а герметизм считается
древнейшей областью эзотерических знаний. Герметизм всегда воспринимался как
обоюдоострый меч, он опирался на использование более тонких методов
воздействия, чем материальные силы физической природы.
Комплексная
оценка современной философии науки исходит из факта признания того, что в
эпистемологии сегодня причудливо сочетаются многообразные концепции и подходы.
Иногда они являются взаимоисключающими, как например, программа унификации
науки Венского кружка и концепция личностного знания М. Полани; или же концепция
роста научного знания, опирающаяся на модель эволюционной методологии, и методологический
анархизм П. Фейерабенда, когда «допустимо все». Во многом различны и
устремления от верификации к фальсификации, от экзальтированного эмпиризма - к
интуитивизму и конвенционализму.
В 80-е гг. XX в.
важной проблемой философии науки стала проблема разработки методологии
обществознания. Это также было полным опровержением программы науки на первых
этапах ее становления, когда бесспорную базу научных исследований составляли
утверждения математики, физики, химии, отчасти биологии. Прямой перенос
методологических процедур из сферы естествознания в область общественных наук
представлялся некорректным в силу специфичности объекта - общества и наделенных
сознанием и волей составляющих его индивидов. Модель дедуктивно-номологического
объяснения, представленная и К. Поппером и К. Темпелем, мыслилась подходящей
равным образом как в естественных, так и в социальных исследованиях, в
частности в истории. Процедура объяснения указывала на факт существования общих
законов. Особого внимания заслуживает попытка логико-методологической
экспликации исторического материала. Так называемая семантическая модель
научной теории Патрика Суппеса, американского логикам психолога (1922), опирается
на идею тесной взаимосвязи философии и специальных наук. Из этого тезиса он
делает вывод о том, что не существует специальных философских методов
исследования, отличных от научных. Любая проблема переводится в ранг
философской в силу ее значимости или же по причине ее парадоксальности. Самый
выдающийся результат концепции Суппеса - обоснование и применение к
эмпирическим наукам метода аксиоматизации, заключающегося в определении
теоретико-множественного предиката, специфического для данной теории. Резко
выступая против лапласовского детерминизма, он развивает вероятностную
концепцию причинности и подвергает критике наивные концепции абсолютной
достоверности и полноты знания.
В концепции
американского философа и логика У. Куайна (1908-1997) выдвигается тезис «онтологической
относительности», при котором предпочтение одних онтологии другим объясняется
сугубо прагматическими целями. Наука рассматривается как одна из форм
приспособления организма к окружающей среде, вводится оригинальное понятие «стимульного
значения», означающее совокупность внешних стимулов, которые вызывают согласие
или несогласие с произносимой фразой.
Все подобные
новации, или «сюрпризы», переднего края философии науки требуют своего
дальнейшего осмысления и фильтрации, чтобы выяснить, что же может нерастворимым
осадком отложиться в философии науки как научной дисциплине. В центре ее
внимания находится осмысление процессов синергетики, весьма актуальных в
современных научных дискуссиях и исследованиях последних десятилетий. Ее
характеризуют, используя следующие ключевые слова: самоорганизация,
стихийно-спонтанный структурогенез, нелинейность, открытые системы.
Синергетика изучает открытые, т. е. обменивающиеся с внешним миром, веществом,
энергией и информацией системы. В синергетической картине мира царит
становление, обремененное многовариантностью и необратимостью. Бытие и
становление объединяются в одно понятийное гнездо. Время создает или, иначе
выражаясь, выполняет конструктивную функцию.
Нелинейность
предполагает отказ от ориентации на однозначность и унифицированность,
признание методологии разветвляющегося поиска и вариативного знания. Она как
принцип философии науки отражает реальность как поле сосуществующих
возможностей. Принципиально важно, что к нелинейным системам относят такие,
свойства которых определяются происходящими в них процессами так, что результат
каждого из воздействий в присутствии другого оказывается иным, чем в случае
отсутствия последнего.
Понятие
синергетики получило широкое распространение в современных научных дискуссиях и
исследованиях последних десятилетий в области философии науки и методологии.
Сам термин имеет древнегреческое происхождение и означает содействие, соучастие
или содействующий, помогающий. Следы его употребления можно найти еще в
исихазме - мистическом течении Византии. Наиболее часто он употребляется в
контексте научных исследований в значении: согласованное действие, непрерывное
сотрудничество, совместное использование.
1973 г. - год
выступления немецкого ученого Г. Хакена на первой конференции, посвященной
проблемам самоорганизации, положил начало новой дисциплине и считается годом
рождения синергетики. Он обратил внимание на то, что корпоративные явления
наблюдаются в самых разнообразных системах, будь то астрофизические явления,
фазовые переходы, гидродинамические неустойчивости, образование циклонов в атмосфере,
динамика популяций и даже явления моды. В своей классической работе
«Синергетика» он отмечал, что во многих дисциплинах, от астрофизики до
социологии, мы часто наблюдаем, как кооперация отдельных частей системы
приводит к макроскопическим структурам или функциям. Синергетика в ее нынешнем
состоянии фокусирует внимание на таких ситуациях, в которых структуры или
функции систем переживают драматические изменения на уровне макромасштабов. В
частности, ее особо интересует вопрос о том, как именно подсистемы или части
производят изменения, всецело обусловленные процессами самоорганизации.
Парадоксальным казалось то, что при переходе от неупорядоченного состояния к
состоянию порядка все эти системы ведут себя схожим образом.
Хакен объясняет,
почему он назвал новую дисциплину синергетикой следующим образом. Во-первых, в
ней «исследуется совместное действие многих подсистем... в результате
которого на макроскопическом уровне возникает структура и соответствующее
функционирование». Во-вторых, она кооперирует усилия различных научных
дисциплин для нахождения общих принципов самоорганизации систем. Г. Хакен
подчеркнул, что в связи с кризисом узкоспециализированных областей знания
информацию необходимо сжать до небольшого числа законов, концепций или идей, а
синергетику можно рассматривать как одну из подобных попыток. По мнению
ученого, существуют одни и те же принципы самоорганизации различных по своей
природе систем, от электронов до людей, а значит, речь должна вестись об общих
детерминантах природных и социальных процессов, на нахождение которых и
направлена синергетика.
Иногда прообраз
синергетики видят в работе А. Богданова «Тектология, Всеобщая организационная
наука» (1913- 1917). Тектология (от греч.) - учение о строительстве, труд,
отстаивающий единственный всеобщий объединяющий принцип. Организация - исходный
пункт анализа объяснительных моделей и практического преобразования. Основная
идея тектологии предстает как единство законов строения и развития различных
систем, «комплексов» независимо от того конкретного материала, из которого они
состоят, - от атомных, молекулярных систем до биологических и социальных.
Богданов
формулирует тезис об изоморфизме организационных систем - неорганических,
органических и социальных, а также механизмов возникновения, сохранения и
преобразования таких систем и организационных методов различных наук, способов
комбинаторики элементов.
Принцип
изоморфизма позднее использовал в своей теории систем и Л. фон Берталанфи,
причем существует предположение о тесной преемственности, если не
заимствовании им идеи Богданова. У последнего можно найти и идею обратной
связи (бирегулятора), которую плодотворно использовал отец кибернетики Н.
Винер. Общая схема развития, по Богданову, включает следующие элементы:
1. Исходная система находится в
состоянии подвижного равновесия. Ей, как и окружающей среде, присуща изначальная
разнородность (гетерогенность). Изменения среды приводят к нарушению
равновесного состояния системы.
2. В системе, выведенной из
равновесия, начинает действовать закон системного расхождения. Согласно ему,
возможно образование дополнительных связей, ответственных за повышение
интегративности системы. Им сопутствует и противоположная тенденция. Системное
расхождение порождает системные противоречия, которые, повышая неустойчивость
системы, ведут к ее дезорганизации и кризису. Образование новой системы, венчающее
кризис предшествующей, восстанавливает равновесие со средой.
В «Тектологии»
Богданова исследователи усматривают естественную составляющую теории
самоорганизации. Организационная точка зрения, предполагающая стратегию малых
преобразований, имеет огромный эвристический потенциал. Разработка ведущей идеи
синергетики о стихийно-спонтанном структурогенезе предполагает наличие
адекватного этой спонтанности категориального аппарата. Существенным
достижением философии науки на рубеже столетий стало осознание возможностей эвристики
как универсальной установки, санкционирующей поиск и решение проблем в условиях
неопределенности. Когда Лакатос использовал понятие «положительной» и
«отрицательной» эвристики, он закреплял за последней лишь одно из многих
связанных с ней значений. В этом контексте эвристике были свойственны ограничения
объема поиска. В первоначальном же смысле эвристика происходит от греч.
heurisko - обнаруживаю, открываю. Использование термина «эвристика» связывают с
именем древнегреческого ученого Паппа Александрийского (Ш в. до н. э.). Она
предстает как особое собрание принципов, предназначенных для тех, кто желает
научиться решать математические задачи. «Секреты искусства» всегда держались в
строгой тайне и описанию не поддавались. Изложить эвристику как науку об
открытиях оказывалось задачей не из легких во все времена. Не была исполнена
затея Г. Лейбница об «Искусстве изобретения». Б. Спиноза, хоть и подчеркивал,
что правильный метод должен обеспечить оптимальный выбор, содержать правила
познания неизвестного, определять порядок отсечения бесполезных возможностей,
теории такового так и не создал. Проблема состояла в том, что эвристику нельзя
было свести к комбинаторике уже известного материала, истолковать аналогично
отношениям подражания.
Сферу эвристики
заполняют все вторичные, неточные методологические регулятивы, которые
изгоняются из конкретно-научного знания. Поэтому нередко эвристика связывается
с переживанием, вдохновением, инсайтом. В строгой системе методологического
мышления она часто воспринимается как достаточно неосознаваемая, но избыточная
по своему потенциалу сюрпризная сфера поиска и находок. С ней могут быть
связаны логические предпочтения, бессознательные откровения, этакое
самораскрытие любой из сфер. Интуитивно ясным оказывается противопоставление
формально-логических методов эвристическим, как зависящим от всех перечисленных
и еще множества иных ментально-когнитивных факторов. Во всех возможных случаях
с эвристикой связываются ожидания по расширению содержательного потенциала знания,
возникновение нового, неизвестного ранее.
Наиболее часто
понятие «эвристика» употребляется в связке с мышлением как его спецификация -
эвристическое мышление. Можно сказать, что во всех подобных случаях речь идет о
порождающей функции мышления. В западной философии выделяют три группы теорий,
пытающихся объяснить эвристическое мышление: теория «тихой воды», или усредненного
труда; блицкрига, или инсайта; лучшей мышеловки, или оптимального
методологического регулятива.
Эвристика как
раздел методологии не получила еще официального признания. Однако совершенно
очевидно, что в каждой области научного знания она является стратегией выбора
самого быстрого, эффективного и оригинального решения и что эвристические
методы и принципы наталкивают на поиск и использование нетривиальных шагов.
Характерным признаком этой уникальной сферы является ее принципиальная междисциплинарность.
Но эвристичность имеет место и внутри дисциплинарного знания. Эвристическое
чутье сопровождает чуть ли не каждый шаг научного поиска, принципиально не поддаваясь
формализации. Редукция, заимствование методов, интеграция приемов гуманитарных
и технических наук, выбор практического внедрения тех или иных научных
разработок, сам решающий эксперимент явно или неявно основывается на
эвристических допущениях. Эвристика предстает связующим звеном научного и
вненаучного знания, рациональности и внерациональных ориентации. Она - верная
помощница в выборе тактики поведения и в избежании тупиковых шагов развития.
Как мера творческого риска эвристичность всегда приветствовалась в качестве
неотъемлемой компоненты развития научного знания, а в постнеклассической
картине мира качество эвристичности теории выдвинуто на роль критерия научного
знания, который позволяет изменить и сам процесс трансляции знания, сделать его
творческим, проблемным, игровым.