Набор ответов для экзаменов по философии

так. Мальчик-индеец, во младенчестве привезенный в Париж, со временем

делается «стопроцентным парижанином». Сын простолюдина, воспитанный в семье

дворянина, усваивает все условности потомственного дворянского быта (то же

можно сказать и о дворянском отпрыске, выросшем в семье крестьянина).

Многообразные различия, которые мы видим среди представителей вида Homo

sapiens, свидетельствуют об индивидуальной вариативности поведения,

неизвестной животному миру. Не означает ли это, что к человеческим

поступкам вообще нельзя прилагать понятие «заданной программы»? Отнюдь нет,

просто применительно к людям понятие «программа» приобретает совершенно

новый смысл. Генетические программы, определяющие инстинктивное поведение

животных, фиксируются в молекулах ДНК. Главными же средствами передачи

программы, определяющей поведение людей, являются язык (членораздельная

речь), показ и пример. Место «генетических инструкций» занимают нормы,

место наследственности в строгом смысле слова — преемственность.

В большинстве современных антропологических, этнографических и

социальных теорий специфичное для человека нормативно-преемственное

программирование поведения называется культурой '. Ученые разных

направлений сходятся в признании того, что именно культура, которая с

детства осваивается человеческим индивидом, будучи заданной, ему другими

(взрослыми) представителями человеческого рода, играет решающую роль в

определении человеческих поступков. Культура же признается исходным

отличительным признаком и самого типа сообщества, характерного для Homo

sapiens.

Если понимать под обществом просто совокупность индивидов, которые

живут в постоянном взаимодействии между собой, то придется признать наличие

общества и у животных. Именно такого взгляда неоправданно придерживаются

многие исследователи немарксистской ориентации. Объединение животных — это

либо стадо, где над всеми «социальными инстинктами» еще доминирует

индивидуальный инстинкт самосохранения, либо специфические объединения

насекомых типа муравейника или улья, которые являются не столько

сообществом равноценных особей, сколько «коллективным сверхиндивидуумом»,

даже «сверхорганизмом», отдельные члены которого живут и действуют по

принципу биофизиологического разделения функций. Только люди образуют

общество в собственном смысле слова. И это означает, между прочим, что они

не могут быть ни возвращены в стадное состояние, ни приведены к

функционально-иерархическому сочленению типа муравейника.

Чем же общество отличается от естественных, «псевдосоциальных»

объединений животных особей? Прежде всего, тем, что это целостность

надбиологическая. Она покоится не на функциональной дифференциации

организмов и даже не па органической дифференциации их потребностей и

стимулов, а на единстве культурных норм. Общества в точном смысле слова нет

там, где нет культуры, то есть «сверхприродной» нормативно-ценностной

системы, регулирующей индивидуальное поведение. Таков один из важных

выводов современной антропологии.

Итак, наличие культуры отличает человеческое общество от любого

объединения животных особей. Однако оно еще не объясняет ни того, как

общество возможно, ни того, как оно па деле возникло. Выражаясь философским

языком, культура — это форма, в которой развиваются и передаются из

поколения в поколение взаимосвязи человеческих индивидов, но вовсе не

причина, в силу которой они образуются и воспроизводятся.

Стремление объяснить общество как следствие культуры — характерная

черта идеалистического истолкования общественной жизни. Приверженцы

последнего издавна тяготели к отождествлению надбиологического с духовным и

идеально-осознанным. Вне поля зрения при этом оставались две важнейшие

теоретические задачи. Во-первых, выявление материальных надбиологических

отношений; во-вторых, объяснение того, как, посредством какого простейшего

реального акта люди сами отличили и продолжают отличать себя от животных.

Обе эти задачи были четко поставлены и обрисованы Марксом и Энгельсом.

«Людей,— писали основоположники марксизма,— можно отличать от животных по

сознанию, по религии — вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать

себя от животных, как только начинают производить необходимые им жизненные

средства — шаг, который обусловлен их телесной организацией. Производя

необходимые им жизненные средства, люди косвенным образом производят и саму

свою материальную жизнь» '. Социальное невозможно без производства. Только

там, где существует производство (постоянно возобновляющийся процесс

труда), может иметь место общество — социокультурное объединение людей. Оно

образуется и воссоздается, поскольку совершается процесс, «в котором

человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и

контролирует обмен веществ между собой и природой» 2. Поэтому общественное

существо есть обязательно существо производящее. Производство — не просто

отличительный, но основополагающий признак Homo sapiens.

Материальное производство есть преобразование природных объектов,

материальное творчество. Оно вызывает на свет мир артефактов — «содеянных

вещей», начиная с каменного наконечника стрелы и кончая луноходом. Именно

наличие элементов материальной культуры служит простейшим и вместе с тем

надежнейшим свидетельством присутствия Homo sapiens внутри какого-то

временного периода или пространственного ареала.

С возникновением ремесла, а затем и промышленной техники мир

артефактов, создаваемая человеком «вторая природа», становится все шире и

многообразнее.

Материальное производство как творчество, в котором воплощены различные

физические и духовные способности человека, обозначается в марксистской

философии понятием «предметно-практическая деятельность». В принципе и в

идеале понятие это имеет в виду осмысленную работу, воплощающуюся в

некотором полезном (значимом для человека) продукте, а следовательно,

обладающую осознанно целесообразным характером. Оно (пусть неявным образом)

уже содержит в себе представление о таких присущих человеку качествах

действующего субъекта, как рациональное мышление, самосознание и

способность выбора.

Маркс и Энгельс высоко ценили основные определения человека,

выработанные мыслителями нового времени: «человек — существо разумное»,

«человек — существо, обладающее самосознанием», «человек — существо

моральное и свободное». Вместе с тем они требовали, чтобы определения эти

были додуманы до конца — до понимания того обстоятельства, что и разум, и

самосознание, и свобода как абстрактные характеристики человеческой

активности непременно должны иметь корни в предметно-материальном действии.

Проблема антропосоциогенеза

Выделение человека из животного мира — столь же грандиозный скачок, как

и возникновение живого из неживого. Ведь речь идет об образовании такого

рода живых существ, внутри которого с известного момента прекращается

процесс видообразования и начинается «творческая эволюция» совершенно

особого типа.

Предыстория человечества по сей день остается такой же загадочной и

таинственной, как и возникновение жизни. И дело здесь не просто в

недостатке фактов. Дело еще в новых и новых открытиях, порой совершенно

обескураживающих, парадоксальных, которые колеблют теории, еще недавно

казавшиеся стройными и убедительными. Неудивительно, что современные

научные представления о становлении человека покоятся в основном на

гипотезах. Более или менее достоверными можно считать лишь общие (но как

раз философски значимые) контуры и тенденции этого процесса.

К вопросу о происхождении человека антропологи и философы подходят с

различных и внешне даже противостоящих друг другу позиций. Антропологи

озабочены поисками «недостающего звена» в биологической эволюции от

обезьяноподобного предка человека к Homo sapiens. Философы стремятся

выявить и обрисовать сам «прерыв постепенности» — революционный скачок,

который имел место в процессе человеческого становления. Это способствует

правильному пониманию мировоззренческого масштаба проблемы, перед которой

стоит антропологическое исследование, и оказывает на него эвристическое

воздействие.

Давно признано, что превращение животных в людей не могло быть неким

мгновенным, одноактным событием. С неизбежностью должен был существовать

длительный период становления человека (антропогенеза) и становления

общества (социогенеза). Как показывают современные исследования, они

представляют собой две неразрывно связанные стороны единого по своей

природе процесса — антропосоциогенеза, длившегося в течение 3—3,5 млн лет,

то есть почти в тысячу раз дольше, чем вся «писаная история».

Важную роль в объяснении общего смысла антропосоциогенеза играла и

играет трудовая гипотеза, набросанная Ф. Энгельсом в работе «Роль труда в

процессе превращения обезьяны в человека» и детально обоснованная

советскими антропологами и археологами. Гипотеза эта нашла признание и у

многих антропологов-немарксистов, выступавших против идеалистических

истолкований становления человека.

Вместе с тем определяющее значение труда в процессе антропосоциогенеза

нельзя толковать в духе натуралистических (тем более механистических)

представлений о причинных зависимостях. Важнейшая черта антропосоциогенеза

— его комплексный характер. Поэтому принципиально неверно было бы

утверждать, что, скажем, «сначала» возник труд, «потом» — общество, а «еще

позднее» — язык, мышление и сознание. Тезис об определяющем значении труда

выделяет последний в качестве центрального (и именно в этом смысле

первичного) антропогенетического фактора, в связи с которым формируются и

общежитие, и членораздельная речь, и начатки рационального мышления. Но

труд и сам имеет генезис, превращаясь в полноценную предметно-практическую

деятельность лишь во взаимодействии с такими факторами социализации, как

язык, сознание, нравственность, мифология, ритуальная практика и т. д.

Вопрос №19 Проблема человека и смысл его существования

Проблема человека

Один древний мудрец сказал: для человека нет более интересного объекта,

чем сам человек.

Д. Дидро считал человека высшей ценностью, единственным создателем всех

достижений культуры на земле, разумным центром вселенной, тем пунктом, от

которого все должно исходить и к которому все должно возвращаться.

Что же такое человек? На первый взгляд этот вопрос кажется до смешного

простым: в самом деле, кто ж не знает, что такое человек. Но в том-то все и

дело, что то, что нам ближе всего, лучше всего знакомо, оказывается и самым

сложным, как только мы пытаемся заглянуть в глубины его сущности. И тут

оказывается, что загадочность этого явления становится тем больше, чем

больше мы пытаемся проникнуть в нее. Однако бездонность этой проблемы не

отпугивает от нее, а притягивает как магнит.

Какие бы науки ни занимались изучением человека, их методы всегда

направлены на «препарирование» его. Философия же всегда стремилась к

постижению его целостности, прекрасно понимая, что простая сумма знаний

частных наук о человеке не даст искомого образа, и потому всегда пыталась

выработать собственные средства познания сущности человека и с их помощью

выявить его место и значение в мире, его отношение к миру, его возможность

«сделать» самого себя, то есть стать творцом собственной судьбы.

Философскую программу можно коротко, сжато повторить вслед за Сократом:

«Познай самого себя», в этом корень и стержень всех других философских

проблем.

История философии полна различных концепций сущности человека. В

античной философской мысли он рассматривался преимущественно как часть

космоса, как некий микрокосм, в своих человеческих проявлениях подчиненный

высшему началу — судьбе. В системе христианского мировоззрения человек стал

восприниматься как существо, в котором изначально неразрывно и

противоречиво связаны две ипостаси: дух и тело, качественно противоположные

друг другу как возвышенное и низменное. Поэтому Августин, например,

представлял душу как независимую от тела и именно ее отождествлял с

человеком, а Фома Аквинский рассматривал человека как единство тела и души,

как существо промежуточное между животными и ангелами. Плоть человеческая,

с точки зрения христианства, — арена низменных страстей и желаний,

порождение дьявола. Отсюда постоянное стремление человека к освобождению от

дьявольских пут, стремление к постижению божественного света истины. Этим

обстоятельством и обусловлена специфика человеческого отношения к миру:

здесь явно стремление не только познать собственную сущность, сколько

приобщиться к высшей сущности — богу и тем самым обрести спасение в день

страшного суда. Этому сознанию чужда мысль о конечности человеческого

бытия: вера в бессмертие души скрашивала зачастую суровое земное бытие.

Философия нового времени, будучи по преимуществу идеалистической,

видела в человеке (вслед за христианством) прежде всего его духовную

сущность. Мы до сих пор черпаем из лучших творений этого периода алмазные

россыпи тончайших наблюдений над внутренней жизнью человеческого духа, над

смыслом и формой операций человеческого разума, над тайными, сокрытыми в

личностной глубине пружинами человеческой психики и деятельности.

Естествознание, освободившись от идеологического диктата христианства,

смогло создать непревзойденные образцы натуралистических исследований

природы человека. По еще большей заслугой этого времени было безоговорочное

признание автономии человеческого разума в деле познания собственной

сущности.

Идеалистическая философия XIX — начала XX в. гипертрофировала духовное

начало в человеке, сводя в одних случаях его сущность к рациональному

началу, в других же, напротив,— к иррациональному. Хотя понимание

действительной сущности человека часто уже просматривалось в различных

теориях, более или менее адекватно формулировалось теми или иными

философами, например Гегелем, который рассматривал индивида в контексте

социально-исторического целого как продукт деятельного взаимодействия, в

котором происходит опредмечивание человеческой сущности и весь предметный

мир вокруг человека есть не что иное, как результат этого опредмечивания,

все-таки целостного учения о человеке еще не было. Этот процесс в целом

походил на состояние вулкана, готового к извержению, но еще медлящего,

ждущего последних, решающих толчков внутренней энергии.

Смысл существования человека

В жизни каждого нормального человека рано или поздно наступит момент,

когда он задается вопросом о конечности своего индивидуального

существования. Человек — единственное существо, которое осознает свою

смертность и может делать ее предметом размышления. Но неизбежность

собственной смерти воспринимается человеком отнюдь не как отвлеченная

истина, а вызывает сильнейшее эмоциональное потрясение, затрагивает самые

глубины его внутреннего мира.

Первой реакцией, следующей за осознанием своей смертности, может быть

чувство безнадежности и растерянности, даже панической. Преодолевая это

чувство, человек, однако, всю оставшуюся жизнь существует, отягощенный

знанием о грядущей собственной смерти; более того, это знание, хотя в

большинстве жизненных ситуаций оно таится в скрытых глубинах сознания,

становится тем не менее основополагающим в последующем духовном развитии

человека. Наличием такого знания в духовном опыте человека в значительной

степени и объясняется острота, с которой перед ним встает вопрос о смысле и

цели жизни.

Размышления над этим вопросом для многих людей оказываются исходным

пунктом в выработке того, что принято называть основной «линией» жизни,

подчиняющей себе поведение и поступки человека на разных уровнях — будь то

общество в целом, или трудовой коллектив, или семья, или близкие друзья.

Отклонения от этой «линии» нередко приводят к мучительным моральным

коллизиям в его жизнедеятельности, а ее утрата — к нравственной, а то и

физической гибели человека. Цель и смысл индивидуальной жизни каждой

личности тесно связаны с социальными идеями и действиями, определяющими

цель и смысл всей человеческой истории, общества, в котором человек живет и

трудится, человечества как целого, его предназначение, а следовательно,

ответственность на Земле и во Вселенной. Этой ответственностью четко

очерчиваются границы того, что могут и чего не могут ни при каких условиях

делать на индивидуальном и социальном уровне человек и человечество. Этим

же определяется и то, какими средствами могут или не могут они добиваться

своих целей, даже если эти цели представляются высокими, нравственными.

Но даже если человек руководствуется в своей жизни определенными

нравственными целями и использует для их достижения адекватные им средства,

он знает, что не всегда и не во всех случаях может добиваться желаемого

результата, который в нравственных категориях обозначался во все времена

как добро, правда, справедливость... И возникает вопрос: что ж, жизнь его —

единственная и неповторимая — в какой-то мере уравнивается с жизнью тех,

кто живет бесцельно, бессмысленно и безнравственно, творит зло, ложь и

несправедливость? Вопрос этот тем более значим, что жизнь каждого человека

не бесконечна, а обрывается смертью, небытием. Не теряют ли вследствие

этого смысл определения ее в нравственных категориях добра и зла, правды и

лжи, справедливости и несправедливости? Все ли проходит в бытии

человеческом и все ли «уравнивается» в небытии? Люди всегда искали выхода

из этого удручающего противоречия, которое, казалось, должно подорвать

нравственные основы человеческого бытия. И находили его вначале в

религиозном постулате о «бессмертии души» и «загробном воздаянии», а потом

— в представлениях об «абсолютном разуме» и «абсолютных моральных

ценностях», создающих якобы основу нравственного существования человека. А

средневековые алхимики, как известно, веками искали чудодейственный

«эликсир жизни».

Осознавая конечность своего земного существования и задаваясь вопросом

о смысле жизни, человек начинает вырабатывать собственное отношение к жизни

и смерти. И вполне понятно, что тема эта, быть может, наиважнейшая для

каждого человека, занимает центральное место во всей культуре человечества.

История мировой культуры раскрывает извечную связь поисков смысла

человеческой жизни с попытками разгадать таинство небытия, а также со

стремлением жить вечно и если не материально, то хотя бы духовно,

нравственно победить смерть.

Поисками ответа на этот вопрос занимались и занимаются и мифология, и

различные религиозные учения, и искусство, и многочисленные направления

философии. Но в отличие от мифологии и религии, которые, как правило,

стремятся навязать, продиктовать человеку определенные его решения,

философия, если она не является догматической, апеллирует прежде всего к

разуму человека и исходит из того, что человек должен искать ответ

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17