Современные проблемы истории и философии науки
В культурах с одной, общей
для всех текстов точкой зрения, и исторические тексты не отличались
сложностью объяснения (например, в античности, средневековье). Современность
изобилует иерархией типов текстов, сложной их парадигмой, чему будет соответствовать ценностное отношение
между типами текстов и разные системы понимающей стратегии. Исторические тексты - на что указывают многие
историки- чрезвычайно многообразны. Есть развернутые метанарративы, которые
охватывают все сферы истории: например, «История цивилизаций» А.Тойнби, тексты,
описывающие правление Екатерины П, «История Французской революции» Томаса
Карлейля. Другие исторические тексты - не эквивалентны всему метанарративу:
например, история какого-либо движения, деятельности политической организации и
т.д.
Историческое понимание как понимание прошлого, выражается в
наличии исторической и культурной дистанции между интерпретатором и автором
текста. Автор текста может быть отделен от интерпретатора языковыми,
пространственными и временными границами различных культур. В историческом
познании временное дистанционирование - обязательный и существенный аспект
предмета познания. Историческое знание, зафиксированное в составляющих текст
единицах, теряет свои остенсивные референты. Так историческая реальность -
прошлое, о котором повествуют исторические источники - это то, чего объективно
в настоящем нет. Это происходит и по отношению к автору, ибо текст уже
дистанцирован от автора и его культурного горизонта, - и к интерпретатору
текста. Дело доходит до сомнения в возможности понимания иной и человеческого
опыта при отсутствии общего предметного мира. Не случайно в методологии
исторической науки существует точка зрения о принципиальной невозможности
объективного исторического познания.
Одним из элементов понимания является «предпонимание» - то
есть наличие у исследователя неявной предварительной информации, которая
определяется социальными условиями, и составляющими это «предпонимание» неявно
содержащееся в основе наших восприятий. Привычность и общепринятость выражения
обеспечивает его понимание, здесь не требуется каких-то специальных соглашений.
Практически каждый текст содержит в себе предложения, имеющие смысл по
отношению различным условиям его создания, например, употребляемому языку,
авторской задаче, точке зрения, замыслу - это называете, подтекстом. Подтекст в
зависимости от вида исторического текста (автобиография, летопись,
воспоминания, хроники, , научная работа) - получает ту или иную
представленность в тексте. Но все же культурноисторический контекст, в том
числе неявные предпосылки авторского видения во многих случаях не представлены
в тексте.
Таким образом, знание, объективированное в тексте, выступает
как относительно независимое - как от автора и исследователя текста, так и от
непосредственной отнесенности к внешнему миру. Все указанные особенности текста
как предметного посредника в передаче исторического опыта детерминируют и
исходные пункты процесса его понимания.
Список использованной литературы
1.
А.Л.Гуревич. Двоякая ответственность историка // Проблемы исторического познания: Материалы международной конференции. –
М., 1999.
2.См., напр.: Проблемы исторического познания: Материалы
международной конференции. – М., 1999; Казус: Индивидуальное и уникальное в истории.
М., 2000; Заболотный Е.Б., Камышин В.Д. Историческая наука в преддверии
третьего тысячелетия. - Тюмень: Изд-во ТГУ, 1999 и др.).
3. Могильницкий Б.Г.
Историческая теория как форма научного познания //Историческое знание и
интеллектуальная культура: Материалы научной конференции. Москва,
4-6 декабря 2001 г. М. 2001.
4. Joyce P. History and Postmodernism //
The Postmodern History Reader /Ed. by K. Jenkins. London; New York: Rutledge.
1998
5.См.: Бузгалин А.В. Постмодернизм устарел...//Вопросы философии,
2004. № 2; Давыдов Ю.Н. Патологичность «состояния
постмодерна»//Социологические исследования. 2001. 3 11 и др.
6.См.: Лубский А.В.
Альтернативные модели исторического исследованияя.- М. 2005. Гл. 5.
7. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. -М.:
Искусство, 1979.
8. Никифоров А.Л. Семантическая концепция понимания
//Загадка человеческого понимания. - М., 1991.
9. Тош Д. Стремление к
истине. Тош Д. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. М.,
2000.
10. Ильин В.В. Человек в
политической истории (антропологический анализ)// Человек и современный мир -
М., 2002
11. Бордюгов
Г.А. Вместо заключения. Каждое поколение пишет свою историю // Исторические
исследования в России. Тенденции последних лет.- М., 1996.
12. Тош Д. Стремление к
истине. Как овладеть мастерством историка. -М., 2000.
13. Баткин
Л.М. Заметки о современном историческом разуме// Казус: индивидуальное и
уникальное в истории. - М., 2000.
14. Ю.М.
Лотман. Текст как семиотическая проблема // Лотман Ю. М. Избр. статьи. В 3 тт. — Таллинн,
1992.
15. там же .
16. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.:
Искусство, 1979.
17. Ю.М.
Лотман. Текст как семиотическая проблема // Лотман Ю. М. Избр. статьи.
В 3 тт. — Таллинн, 1992.
18. там же
19. там же
20. там же
21. там же
В
ХХ веке историография утвердилась в качестве одного из самостоятельного
разделов научного исторического знания. Поэтому характерными чертами
современного уровня исторической науки стали: интерес историков к процессам
развития науки, осмысление накопленной предшествующими поколениями
исследователей информации о прошлом, анализ эффективности познавательной
деятельности, теоретических основ и применяемых исследовательских методов,
уяснение еще не решенных проблем. Однако в науке еще не получил всестороннего
обобщения накопленный предшествующими поколениями исследователей богатейший
опыт анализа путей развития отечественного исторического познания. Поэтому в
современной исторической литературе отмечаются лишь первые шаги в той области
исторического знания, которую условно обозначают как "развитие
исторической мысли или историография историографии". Это самопознание
историографии становится тем более необходимым, что "она в современных
условиях стала весомой областью исторического познания, инструментом
определения достигнутого наукой уровня и формирования направлений и задач
дальнейших исследований"(1, С. 4).
Советский
период стал одним из важнейших этапов в истории отечественной историографии,
когда основой теоретических представлений о прошлом, методологической базой
исследований фактически безраздельно был марксизм. И по времени своей
продолжительности, и по объему проведенных исследований этот этап научного
развития приобрел большое значение.
На
современном этапе отечественной историографии происходит осмысление
особенностей советского периода развития отечественной исторической науки. При
этом отметим, что и в переживаемом сегодня периоде множественности
теоретико-методологических подходов марксистское течение продолжает сохранять
свое влияние (См., напр.: 2, 3). Однако в ряде случаев скоропалительный отказ
от сложившихся в прежнюю эпоху марксистских схем и стереотипов приводил
исследователей к конструированию не менее идеологизированных схем
историографического развития и формулированию односторонних выводов. Наиболее
радикальная позиция изложена в известном утверждении Ю.Н. Афанасьева, что
"советская историография" не может рассматриваться как чисто
историографическое явление, а может быть определена "как особый
научно-политический феномен, гармонично вписанный в систему тоталитарного
государства и приспособленный к обслуживанию его идейно-политических
потребностей"(4, С. 37).
Ряд
историков, не отрицая историографической ценности исторической литературы
советского периода, исследуют направления и методы подчинения правящим режимом
исторической науки, ее подавления политикой, диктатом, требованиями идеологов.
Особенно важным, даже определяющим с точки зрения формирования
теоретико-концептуальных основ советской исторической науки, является период
20-30-х годов, рассмотренный на современном этапе в работах Г.Д.Алексеевой,
А.В.Сидорова и др.(См.:5,1). Таким образом,
определение исторической литературы советского периода как "служанки
политики" выхватывает лишь одну сторону реалий того периода нашей истории,
огрубляя и искажая процесс развития исторической мысли. Нигилистическое
отношение к эвристическим возможностям марксисткого метода превращает историю
отечественной исторической науки большей части ХХ века в период, окрашенный в
основном в черные цвета.
В
отечественной историографии длительное время преобладало мнение, что
утверждение марксизма в качестве основного метода исторических исследований
произошло в середине 30-х годов (во время подготовки "Краткого курса
истории ВКП(б)") или в 40-е годы. В 1990-е годы в ряде работ укрепилось
утверждение о переломе в исторической науке в конце 20-х годов(1, С. 9-10; 6,
С. 4; 7, С. 153). Этому перелому способствовала большая организационная и
административная работа руководства страны. На 1920 г. приходится начало
деятельности Истпарта и Истпрофа. В 1921 г. сформирован Институт К.Марса и
Ф.Энгельса. Важное значение имело решение XIII
партконференции (16-18 января 1924 г.) об обязательном изучении истории партии.
В 1924 г. был открыт Институт В.И.Ленина. 10 мая 1928 г. произошло объединение
Истпарта и Института В.И.Ленина.
События
рубежа 20-30-х годов завершили этап формирования и установления монополии
марксистко-ленинского подхода в отечественных исторических исследованиях.
Данный поворот в исторической науке отразился на характере работы I Всесозной конференции историков-марсистов (28 декабря - январь 1929
г.). Открывшийся ею 1929 год принес с собой усиление партийно-государственного
вмешательства в дела науки, проявившееся не только в использовании жестких
вненаучных методов в дискуссии марксистских и немарксистских направлений
исторической мысли ("академическое дело" и его влияние на настроения
в научной среде), но и в корректировке исторических методов и результатов
исследования.
Для
марксистских историков того времени аксиомой было утверждение Н.Рубинштейна:
"Для большевистского историка, следующего методу Ленина, аполитичная
история была бы таким же NONSENS’ом, как и аполитичная
политика"(8, С. 58). Историку-марксисту 20-х годов эта практическая,
политическая роль исторической науки виделась прежде всего в том, что "при
помощи марксистского метода история имеет возможность выводить "общие
законы", необходимые для людей в их классовой борьбе за переделку
человеческого общества"(9, С. 10). Эта познавательная функция марксистской
исторической науки неразрывно сочеталась с критикой "всех вредных для
пролетарской борьбы идеологических извращений и оценок исторического
процесса"(9, С. 16).
Двуединая
функция марксистской истории, проникнутая идеей классовой борьбы, выдвигала,
наряду с чисто профессиональными, некоторые специфические требования к
историку. Пролетарский историк должен был быть активным участником классовой
борьбы. В подтверждение данного тезиса нередко делались ссылки на известное
положение К.Каутского: "Практик-политик, при достаточной подготовке,
гораздо легче поймет политическую историю и лучше будет в ней разбираться, чем
кабинетный ученый, практически совершенно незнакомый с движущими силами
политики"(10, С. 3). С этим неразрывно связаны были и требования
партийности и публицистичности произведений историков-марксистов. Все эти
требования в их сознании увязывались с признанием принципа классовости в
исторической науке. Это утверждение можно проиллюстрировать выдержкой из
декларации образованной в январе 1925 г. "Научно-исторической группы при
Коммунистическом Университете Трудящихся Востока", в которой дается
следующее определение истории: "…история, как наука, изучающая классовую
борьбу в ее конкретных формах"(11, С. 322).
Данный
"черно-белый", классовый подход к исторической науке был характерен
для формирующихся кадров историков-марксистов. Жесткое противопоставление
концепций по классовому признаку фактически снимало вопрос о положительном в
немарксистской историографии и вело в конечном счете к полной утрате даже
элементов объективного подхода в исторических оценках.
Классовая
позиция определяла и практическую значимость исторических исследований. Таким
образом, классовый подход в решении исторических проблем, являющийся одним из
определяющих принципов марксистской схемы истории исторической науки,
фактически создавал условия для преобладания и оправдания в исторических
оценках политических задач переживаемого обществом этапа развития, способствуя
политизации науки. Будучи одним из научных инструментов познания развития
общества историками-марксистами, классовый анализ приобрел черты универсального
и самодовлеющего метода, применение которого вело к искажению картины реальной
действительности.
Об
этом весьма наглядно написал Ц.Фридлянд в ходе диспута весной 1928 г. в
Обществе историков-марксистов по книге Д.М.Петрушевского "Очерки из
экономической истории средневековой Европы": "марксизм не есть,
вообще говоря, политическая теория, а это есть не что иное, как единственное и
последнее слово подлинной науки, а что расходится с марксизмом, расходится с
наукой в ее высших достижениях"(12, С. 126). Абсолютизация единственной
научной методологии вела на практике к стагнации науки, к утере ею
познавательных возможностей.
В
начале января 1927 г. на проводившемся очередном (4-м) совещании
истпартотделов, посвященном подготовке к 10-летию Октябрьской революции,
истпартам рекомендовалось увязать "всю свою научно-исследовательскую
работу с текущей политической работой ВКП(б) и использовать наше революционное
прошлое для революционного настоящего"(13, С. 246). А в резолюции
археологической конференции, состоявшейся в сентябре 1926 г., отмечалось, что
"советская наука, вышедшая из замкнутых рамок исследовательских
лабораторий и приблизившаяся к широким массам трудящихся, вовлекает эти массы в
активную творческую работу по изучению своей страны, подводя научную базу под
их революционное строительство"(14, С. 251).
Еще
более обозначился переход к более активному и систематическому наступлению на
немарксистские исторические воззрения в историографической статье
М.Н.Покровского (15). Тем самым на повестку дня был поставлен вопрос о
ликвидации еще существовавшего в исторической науке плюрализма мнений.
Постепенно
устанавливалась система "доведения до ума" научных исследований:
через систему рецензий и доработок научное исследование приобретало
"общепринятые" черты, утрачивая во многом творческую индивидуальность
и становясь как бы частью единой "коллективной монографии",
создававшейся всем обществом историков-марксистов. Материальным воплощением
этой системы явилась Большая советская энциклопедия, в которой "… единая
материалистическая точка зрения пронизывает все исторические статьи", тем
самым создана основа "для правильного марксистского ознакомления читателей
с историческими проблемами"(16, С. 244).
С
1928 г. все более получала распространение в историографии оценка исторических
исследований с точки зрения факторов идеологической борьбы. Таким образом, в
конце 20-х годов оценка методологического аспекта трудов историков должна была
корректироваться с учетом соподчиненности, зависимости взглядов историка от
идей, а, точнее, цитат классиков марксистско-ленинского учения. Любая
"оригинальность" в исторических трактовках становилась синонимом
"враждебности", "вредности", "ненаучности". При
этом необходимо подчеркнуть, что речь идет не только о верности
основополагающим принципам ленинского мировоззрения (методологии ленинского
анализа), но и о подчиненности взглядов историка конкретным ленинским
положениям и выводам. Отождествление марксистского метода исторического
познания с единственно научным и постоянное подозрение в отношении сторонников
иных историографических подходов в стремлении исказить историческую
действительность превращало в глазах сторонника марксизма любого немарксиста во
врага науки, идейного противника.
Принимая
марксизм в качестве основы историографической оценки исторических исследований,
историки-марксисты стремились более четко охарактеризовать те признаки, которые
могли бы служить критериями соответствия марксизму ("марксичности")
научных работ. Диалектико-материалистический метод, ассоциируемый с подлинно
марксистским, не давал возможности выделить четкие, очевидные критерии оценки
"марксичности" исследований. В начале ХХ века он получил среди историков
признание как один из методов научного поиска. Но он, естественно, не мог
гарантировать однозначности результатов научного исследования в случае его
применения. Многовариантность конкретного применения
диалектико-материалистического метода в конкретных исторических исследованиях
снижала возможность его использования в качестве признака
"марксичности" работ. Марксистам-историографам требовались более
ясные критерии определения соответствия проведенных научных исследований
марксизму.
Проблема
определения критериев "марксичности" обострилась в конце 20-х годов.
Это положение, по мнению А.В.Сидорова, определили три группы факторов: 1)
политические - утверждение марксистской идеологии в качестве не только
господствующей, но и единственно допустимой; 2) "околонаучные" -
борьба различных групп за преобладание и официальное признание их авторитета;
3) собственно научные - логика развития научного метода исследования (1, С.
131-132).
Собственно
научные факторы определялись стремлением марксистов-исследователей внести
большую ясность в существо используемого ими научного метода. Эта работа, как
правило, проводилась на основе всестороннего анализа произведений классиков
марксизма. За образцы научной марксистской мысли брались не только произведения
основоположников марксизма, но и ленинские работы.
Действие
отмеченных выше факторов вело к тому, что вырабатывались и получали признание
более очевидные признаки соответствия марксизму. Среди них наибольшее значение
приобретали специфическая терминология исследования и соответствие цитатам
классиков марксизма. Постепенно решение вопроса о критериях
"марксичности" смещалось с анализа методологии исследования к поиску
соответствия общепризнанным выводам, достигнутым ранее путем использования
диалектико-материалистического метода (работы классиков марксизма-ленинизма).
Тем
самым, вырабатывалась система шаблонов, на основании которых и делались выводы
о соответствии исследовательских работ марксизму. В советской исторической
литературе возникает тот метод, который в историографии обозначается как
шаблонно-сравнительный.
Вместе
с тем идет формирование и системы шаблонов враждебных марксизму взглядов -
"идеализм", субъективизм, "эклектизм" и т.п., а также
нередко определяемых по именам их основателей или виднейших сторонников -
"кантианство", "риккертианство", "взгляды Допша,
Вебера" и т.п.
Работа
и решения I Всесоюзной конференции историков-марксистов
(28 декабря 1928 г. - январь 1929 г.) и I Всесоюзной
конференции аграрников-марксистов (20-27 декабря 1929 г.), проведение под давлением
власти выборов в Академию наук и фабрикация "академического дела" (5
ноября 1929 г. - 3 февраля 1931 г.) стали наглядными свидетельствами нарастания
политического давления на историческую науку.
В
этот же период проводятся спровоцированные научные дискуссии. Наиболее известна
дискуссия в социологической секции Общества историков-марксистов "О
некоторых предрассудках и суевериях в исторической науке". Большой
резонанс получила оценка книги Д.М.Петрушевского "Очерки по экономической истории
средневековой Европы" (М., 1928) как выступление против марксизма. Перевод
научной дискуссии в эту плоскость соответствовал вненучным задачам ее
организаторов, закладывались основы будущих "инквизиторских" методов
борьбы с инакомыслием.
Описанные
тенденции были свойственны всем направлениям научных исследований. Так, в
литературе, посвященной аграрной политике, в конце 20-х годов только начался
сбор и обобщение материала об основных направлениях и методах кооперативной
деятельности, кредитовании, сбытоснабженческой деятельности, контрактации, ее
характере и социальной направленности, основных задачах партийных и советских
органов в деревне, основных направлений колхозного строительства.
Однако
на данном этапе появились и более основательные исследования. В этих работах
предпринимались попытки анализа влияния кредитной и налоговой политики,
контрактации, сбытоснабженческой деятельности на различные слои крестьянства
(См.: 17, 18 и др.).
С
конца 1929 г. разработка ранее поставленных проблем прекращается, что связано с
итогами проходившей в 1929-1930 гг. дискуссии по книге Л.Н.Крицмана
"Пролетарская революция в деревне" (ГИС, 1929). Широкое
распространение получила агитационно-пропагандистская литература, носящая
сугубо прикладной характер и позволяющая оперативно, в популярной форме
отвечать на самые злободневные вопросы, в которой описывались успехи
показательных колхозов, совхозов и политотделов, разъяснялись основные
положения партийной политики. Методология этой литературы не выходила из рамок
комментирования отдельных принятых постановлений и популяризации работ
руководителей партии и правительства (Напр., 19).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19
|