Культурные отложения VI – середины XVIII вв. включают в себя
тринадцать слоев, относящихся к шести историческим периодам развития города: VI - начало VIII вв. (2 слоя – сасанидское время); VIII-X вв. (2 слоя – арабское время); X-середина XIII вв. (2 слоя – Дербентский эмират);
вторая половина XIII-XIV вв. (1 слой –
монгольско-золотоордынский период); конец XIV-XV вв. (1 слой - дербентская
династия Ширваншахов); XVI в. (1 слой - турецкий
период); XVII-нач.XVIII вв.(2 слоя – сефевидский период); XVIII в. (2 слоя – период проникновения
Российской империи).
Основой для подобной датировки каждого из выявленных здесь
слоев послужили многочисленные материалы, обнаруженные в них. Прежде всего, это
керамика, предметы вооружения, украшения и быта, архитектурный декор, монеты и
отдельные изделия с куфическими надписями [2].
Всесторонний анализ разнообразных археологических материалов
позволил осветить многие аспекты древней и средневековой истории мусульманского
Дербента, проследить динамику развития города от его возникновения до превращения
в крупный торгово-экономический и политический центр. Археологические данные
стали первоклассным источником по ряду узловых проблем становления
средневекового мусульманского города, основных путей его
социально-экономического и культурного развития.
Список использованной литературы
1. Подробнее об этом см.: Крачковский И.Ю. Арабская
географическая литература - Соч., М.-Л.,1957, т.1У.
2. Описание стратиграфических исследований, анализ и
датировка обширных археологических материалов даны в полевых отчетах экспедиций
за 1970-1995 гг., статьях и монографиях авторов.
В истории познания философское и научное знание долго
выступало как единое и нерасчлененное, процессы дифференциации и интеграции
которого долго осуществлялись в едином русле. Единство философии и физики
проявляется в том, что они направлены на изучение материально единого мира,
но, несмотря на это утверждение вопрос «нужна ли философия физике?» остается
открытым и актуальным. Анализ исторических этапов развития физики, позволяет
утверждать, что философские основания органически входили в содержание физики,
определяя ее мировоззренческое и гносеологическое значение. Очень часто от
исходной философской идеи зависела степень обоснованности разрабатываемой
гипотезы или концепции той или иной теории. Так в период становления
неклассической физики наблюдалось возрастание роли философии. А. Эйнштейн
писал: «В наше время физик вынужден заниматься философскими проблемами в
гораздо большей степени, чем это приходилось физикам предыдущих поколений. К
этому физиков вынуждают трудности их собственной науки». (1, с. 248.) М. Борн
утверждал, что «... любой современный ученый-естественник, особенно каждый
физик-теоретик, глубоко убежден, что его работа теснейшим образом переплетается
с философией...» (2, с. 44.) М.В. Мостепаненко,
анализируя понятие физической картины мира в связи с проблемой генезиса
физических теорий, делает вывод, что «структуру картины мира составляют
конкретизированные философские представления о материи и движении, пространстве
и времени…». (3, с. 71) В тоже время, С. Вайнберг отстаивает точку зрения, что
«философские системы в столкновении с физикой порождают не меньше проблем, чем
решают. Когда философские системы, пережив свое героическое время, становятся
догмами, навязанные ими представления о том, что в физике научно, а что нет,
становятся препятствиями для развития физики». (4, с. 131-132)
Знание в философии является метауровнем по отношению к
знанию, полученному в физическом исследовании, и его принципы представляют
собой умозрительное множество, из которого выбираются теоретические принципы
физики. Следует отметь, что между физико-теоретическим и
философско-теоретическим уровнями существует и функционирует философско-физический
(философия физики), что дополняет иерархию научного познания при переходе от
физики через философию физики к философии.
По нашему мнению, одной из актуальных проблем
философии физики, является вопрос о смысловом содержании онтологического и
гносеологического (методологического) аспектов, которые составляют метанаучный
каркас (философия физики) современной физической теории. Совокупность всех
философских оснований составляет важную составную часть философии физики в ее
объективном содержании. Гносеологические основания физики, выполняя
эвристическую функцию в процессе формирования новых физических теорий, служат
каркасом для философии, которая разрабатывает онтологическую теорию объективной
действительности. Философия физики трактует методологические проблемы физики в
контексте философских проблем – мышления и бытия, субъекта и объекта, истины и
заблуждения, знания и языка. Она исследует природу таких понятий, как
пространство, время, поле, вещество, энергия, энтропия, анализируя соотношение
теории и эксперимента, математики и опыта, фундаментальной и прикладной
областей знания, опираясь на достижения физики и на опыт истории философии и
человеческой культуры, концентрирующий в себе завоевания не только
естествознания, но и гуманитарного знания. (5)
По мнению В.Ф. Гершанского, «трудности, которые испытывает
современная теоретическая физика, – это, прежде всего те, которые возникают в
физике атомного ядра и «элементарных» частиц; это единственная наиболее
фундаментальная область физики, где трудности носят принципиальный характер,
ибо если считать, что вся материя состоит из «простейших» объектов, тогда
фундамент физики должен быть основан, в конечном счете, на законах, управляющих
этими «элементарными» частицами. К трудностям второго рода относится отсутствие
единой, так называемой непротиворечивой «картины мира», непонимание общего
смысла, воплощенного в законах природы, отсутствие конструктивных физических
идей. Для преодоления такого рода трудностей и может служить философия физики
как семантический синоним натурфилософии, ее преемница, которая может
претендовать на статус относительно самостоятельной науки со своими понятиями и
необходимо-достаточными математическими началами. Конечной целью, к которой
стремится философия физики – это создание объективной модели (образа) Мира на
основе достижений современной науки при эвристической и селективной функциях
философских оснований». (6) Минасян Л.А. в
своей работе «Единая теория поля: Философский анализ современных проблем физики
элементарных частиц и космологии. Опыт синергетического осмысления» отмечает,
что «космологические проблемы и проблемы физики элементарных частиц не просто
лежат в одной плоскости, а сплавлены в одном содержании. Основным объектом
изучения физики становится эволюционирующая Вселенная, и с позиции рассмотрения
уже ставшей и развитой целостности здесь делается попытка объяснения различных
физических явлений. Следует отметить, что физика с момента своего возникновения
всегда стремилась к созданию унифицированной системы знаний о мире.
Выработанная в современной физике концепция холизма, требует для своего
методологического анализа использования принципов и методов диалектической
логики». (7)
Вообще современные работы по теоретической физике
«окрашены в философские тона». Так, например, работа Нобелевского лауреата С.
Вайнберга «Мечты об окончательной теории: Физика в поисках самых
фундаментальных законов природы». Автор принадлежит к кругу теоретиков,
стремящихся создать окончательную физическую теорию, в которой все физические
законы вытекали бы из минимального числа основополагающих принципов. Такая
фундаментальная теория была бы применима без ограничений, свойственных
существующим теориям, и удовлетворяла бы требованиям внутренней согласованности
и полноты. «Окончательная теория не означает конца физики, но завершит поиски
принципов, которые не сводимы к более глубоким принципам» - отмечает С.
Вайнберг. О взаимоотношениях физики и философии С. Вайнберг стоит на позиции –
«Против философии» и утверждает, что философски значимые идеи физики не были
поняты философией. «В охоте на окончательную теорию физики больше напоминают
собак с хорошим чутьем, чем зорких соколов: мы рыщем в поисках следов красоты,
которую надеемся найти в законах природы, но, по-видимому, не можем усмотреть
путь к истине с высоты философии».(8)
Понимание физики как единой теоретической системы, а не
просто как совокупности различных физических теорий, от механики до теории
«элементарных» частиц приводит к необходимости создания единой теории
физических систем. Развитие философии физики можно рассматривать как возможную
абстрактную теорию физических систем, которая благодаря высокой степени
общности ее исходных принципов позволяет увидеть и понять мир физических
явлений как нечто единое целое. Важнейший результат философии физики состоит
не в описании и не в предсказании отдельных конкретных физических явлений, а в
установлении общих принципов, позволяющих объединить многообразие различных
физических теорий в единую систему. В отличие от всех существующих
физических теорий, каждая из которых описывает определенный круг конкретных
физических явлений и фактов, философия физики как единая теория физических
систем позволяет увидеть, понять и математически строго описать строение
физического мира в целом. Она ставит новую задачу – «понять, что лежит в
основании физической модели Мира, как он устроен в целом, в чем суть физических
понятий и законов».
Таким образом, философия физики взаимодействует с
методологией физики, это взаимодействие должно затрагивать само существо ее
проблем, идей и концепций, т. е. реагировать на новые проблемы и идеи, в
дискуссии искать их более строгие формулировки, решать проблемы, реализовать
идеи, и т. д. Философия физики не только развивается за счет методологических
идей и проблем, возникающих в физике, но и обогащает эту науку, предлагая ей
новые методологические правила и представления.
Список использованной
литературы
*
Бунге М. Философия физики. – М.: Едиториал УРСС, 2003. - С.18
** Фейнман, Р. Лейтон, М. Сэндс. Фейнмановские лекции по
физике.– М.: Мир, 1965.–Т.2. –С. 24.
1. Эйнштейн А. Собрание научных трудов. – М.: Наука, 1967.–
Т. 4. – С. 248.
2. Борн М. Моя жизнь и взгляды. – М.: Прогресс, 1973.
3. Мостепаненко
М.В. Философия и физическая теория: Физическая картина мира и проблема
происхождения и развития физических теорий. - Л.: Наука, 1969.
4. См.: Вайнберг С. Мечты об окончательной теории: Физика в
поисках самых фундаментальных законов природы. – М.: Едиториал УРСС, 2004. -
С.131-140
Контекст актуальнейших научных исследований и инженерных
разработок сегодняшнего дня создаёт уникальную возможность интерпретации
результатов философской концептуализации и синтеза в качестве непосредственной
основы для технического задания и технического проекта в конкретной проблемной
области и её частных задачах. Двухсотлетие присутствия гегелевской
«Феноменологии духа» в дискурсе и процессе европейской и мировой культуры
является одним из не столь уж, вероятно, многочисленных фактов её глубинной
семантики, имеющим, таким образом, связи – не только виртуальные но и
действительные – со всяким другим явлением или фактом того же дискурса. Сегодня
в сугубо инженерно-практических задачах технологических программ, таких, как
проект AIBO фирмы SONY, имеющих целью создание действующих робототехнических
систем для широкого спектра приложений, обнаруживаются и используются
предметные области, структуры данных, алгоритмы обработки, относящиеся к той же
сфере идей эволюционной когнитивистики, которая исследуется Гегелем в
«Феноменологии духа». И, несомненно, хотя бы в чисто прагматическом аспекте
обеспечения экономии усилий и патентной чистоты разработок,
философско-историческая компетенция работающих в этой области специалистов
должна быть признана не менее важным фактором, чем компьютерная.
Пример из новейшей истории науки, связанный с трудами Э.В.
Ильенкова, становится особенно актуальным и значимым, и прежде всего в задачах
научного менеджмента, в вопросе о роли фундаментальной методологии для организации
эффективных прикладных программ. «Страх и трепет» перед когнитивной
проблематикой, проявленные в мифологически прообразующем эпизоде разбора
методологических основ работы Э.В. Ильенкова на заседании учёного совета
философского факультета МГУ 13 мая 1965 года [5, с. 10], не были путём к истине
как результату дела познания, хотя бы и ценой неизбежных затрат и трудностей;
историки науки смогут, вероятно, оценить скрытый долговременный эффект
соответствующей установки в конкретных направлениях отечественных разработок в
области моделирования поведения. Теперь действующая модель эмерджентного
возникновения языка построена в ситуации необходимости коллективного
взаимодействия «агентов» в процессе охоты и преследования добычи; в других
проектах в основу компьютерных онтологий и семантической базы тех же
эмерджентных процессов глоттогенеза берутся ситуации моторной деятельности при
ручной обработке орудий. Методологический комментарий к этим примерам будет
иллюстрацией применения именно тех принципов действенного логического анализа и
синтеза, которым посвящены труды Э.В. Ильенкова; развитие же рассматриваемых им
проблем, в том числе и онтологического плана, уже невозможно без учёта фактов
этой области современной науки.
С точки зрения философии культуры особого внимания
заслуживает важная, по свилетельству современников, для Э.В. Ильенкова работа
«Почему мне это не нравится», являющаяся по сути модельным экспериментом
текстуальными (нарратологическими) средствами с характерным использованием
«агентов» в проблемной ситуации. Адекватность «Феноменологии духа» в раскрытии
философско-антропологической специфики, глубоко усвоенная Э.В. Ильенковым,
определяет значимость этой проработки социального аспекта проблемы
искусственного интеллекта, лёгкой по форме, но принципиальной по содержанию,
вызывающей ассоциации не только с вопросами, поставленными Н. Винером и Н.
Хомским, но и с философско-практической методологией В.С. Соловьёва
В этом плане и ввиду уяснения дискурсных связей как
«Феноменологии духа» Гегеля, так и рецепции её в отечественной философии с
фактами истории поэтических направлений в России упомянем о выясняющейся
возможности трактовки поэтики ОБЭРИУ с опорой на гипотезу восприятия авторами
этого объединения - Н.А. Заболоцким и А.И. Введенским – непосредственно
определённых логико-ситуационных схем «Диалектики духа» в качестве когнитивной
базы их нарратологии. Полученное Н.А. Заболоцким систематическое высшее
филологическое образование прослеживается, как пишет И.Е.Лощилов, уже в теме,
стиле и методе его очерка студенческих лет «О сущности символизма». Это эссе
свидетельствует о профессиональном уровне проработки Заболоцким вопросов
психологии познания и психологии творчества, актуальных в начале прошлого века,
с овладением философской стороной проблем. Новые ориентиры в методологии,
предложенные эпохой, надо полагать, тоже не могли остаться вне поля зрения
молодого и вдумчивого специалиста, тем более в Петрограде, где директором
Публичной библиотеки и председателем философкого общества при университете был
в те годы Э.Л. Радлов, редактор русского перевода (издания 1913 г.)
«Феноменологии духа» Гегеля. Следует, вероятно, учитывать и присутствие в
дискурсе философской культуры тех лет вышедшего в 1918 году труда И.А. Ильина
«Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека». Созвучность
некоторых деталей формулировок программной статьи «Общественное лицо ОБЭРИУ.
Поэзия обэриутов» с текстом «Предисловия» к «Феноменологии духа» открывает
новый аспект отношения Заболоцкого к стоявшей перед ним задаче, в выполнении
которой, очевидно, гармонично сочетались творческий потенциал поэта и
фундированность концепции исследователя. Для собственно филологической
интерпретации творчества Заболоцкого существенна связь одной из характернейших
фигур смысла «Столбцов» – «выстрела из ружья» в стихотворении «Свадьба» или из
«пистолета» в стихотворении «Фокстрот» – с иллюстративной фигурой текста
«Предисловия» Гегеля в «Феноменологии духа», поясняющего ею отличие труда в
объективной науке от паранаучных претензий. В драме А.И. Введенского «Ёлка у
Ивановых» прослеживается тот же сюжет конфликта старого и нового законов
эволюции духа по Гегелю, связанных с диалектикой изначальным разделением
сотворённого человека (мужчину и женщину сотворил их – Быт., 1,27).
Ироническая трактовка у Введенского не снимает философской значимости проблемы
взаимоотношения знания и нравственности как основы человеческого бытия.
Заслуживают внимания те моменты построения характеристик «агентов» пьесы,
которые оказываются созвучными проблематике современных поисков и проблем в
социальной теории гендера.
Драматический текст А.И. Введенского «Ёлка у Ивановых»,
датируемый 1938 годом, в начале анализа мог бы быть в плане жанровой
отнесённости определён как фарс, исходя из некоторого минимального набора
признаков этого жанра, следуя, например, концепции Эрика Бентли, представленной
в его известной книге «Жизнь драмы» [3]. Действительно, по крайней мере такие
составляющие внешнего плана содержания текста, как «насилие» и «осмеяние
супружества», необходимые, по Э. Бентли, в традиционном фарсе, образуют
совершенно эксплицитную подструктуру текста пьесы А.И. Введенского, дающую
достаточно объективную основу для продолжения заданной интерпретации и
идентификации на её основе авторских форм и способов репрезентации прочих
характеристик жанра. Но, согласно конструкционным схемам, предлагаемым Э.
Бентли, в некотором последующем слое содержания фарса необходим «анекдот»:
«… искусство фарса представляет собой не что иное, как театрализованное
рассказывание анекдотов, то есть рассказывание анекдотов, получающих полное и
связное выражение в форме театральных персонажей и сцен»[3, c. 218]. И здесь возникает первая
проблема исследования: является ли абсурдистский метод Введенского средством
создания анекдотов достаточно плоского сорта, но хорошо опознаваемых во фрейме
«абсурдизации языка и философии повседневности», или же абсурдизации
подвергается и сам «принцип анекдота» ? В последнем случае пьеса перестаёт быть
собственно фарсом, а становится либо, так сказать, «мета-фарсом» с творческим
заданием, ясно преполагаемым идеологией театра абсурда, схематически
представимым герметизацией текста, замыканием его на себя в пространстве
дискурса, чистой аутореферентностью. Первая гипотеза отвергается на основании
корпусно-контекстных связей: стиль автора и проблематика его творчества не
могут быть сведены к прагматике действительного театрального жанра. Отвержению
подлежит и вторая гипотеза, нарушающая хронологию культуры и так же мало
соответствующая идеопоэтике Введенского, как и первая.
«Вагиновский след» в содержании пьесы, указанный в статье
И.Е. Лощилова, трактуется исследователем как «парадоксальная реминисценция»:
«…"подхватывая" в 1938-м году размер первой строки вагиновского
стихотворения, Введенский возвращает стиху внутренне присущую, но трагически
утраченную им "классичность", еще более эффектную на общем фоне
авангардистской поэтики пьесы» [4]. Таким образом, И.Е. Лощилов обнаружил
истинный глубинный слой содержания пьесы – историческую память культуры; монтаж
(blending), осуществляемый здесь
автором пьесы, типологически подобен приёму символистской пьесы («Балаганчик»
А. Блока), когда герой неадекватен фоновым экзистенциалам действия, но
заявляет либо проявляет его движущие идеи.
К новаторским элементам техники авангарда относится замена
символа на репрезентацию, цитацию текста, содержащего символ; но следование
этому приёму позволяет видеть невербальную цитацию и в репрезентации символа
его предметным знаком. Следовательно, предмет, вынесенный в заглавие пьесы, в
интерпретации может быть наделён символической функцией – тем более, что
содержание данной репрезентации не затемнено в преемственности эпох;
трансформированная система внешних смыслообразующих связей и коннотаций
социокультурного плана синхронии всё же сохраняет след традиции.
В поэтике ОБЭРИУ предметы, несущие функции репрезентации,
являются участниками действия; в сцене внесения ёлки в дом Пузырёвых Введенский
хотя и отрицательной предикацией, но вводит её в число участников,
виртуального, таким образом плана: «Дверь открывается нараспашку. Входит
Пузырев - отец. За ним Федор. За ним лесорубы. Они вносят елку. Видят гроб, и
все снимают шапки. Кроме елки, у которой нет шапки и которая в этом ничего не
понимает». Фон виртуальной онтологии действия уже задан именованием топоса
сцены, отсылающим к блоковским «пузырям земли» [1], а её композиция в
схематическом представлении оказывается близка, подобна схеме композиции
знаменитой заключительной строфы «Двенадцати». Сцена у Блока дана актуально, в
движении, а картина в пьесе Введенского иммобилизирована сразу же в момент
становления; здесь обнаруживается приём, адекватный вышесформулированному
творческому заданию восоздания памяти традиции. Миф «Ёлки у Ивановых» не
«энтузиастический, с перевесом вдохновения над учительной интенцией» - как в
«Двенадцати», а «воспитательный», «иносказание философского свойства» [2, с.
160].