Представление субъекта в новоевропейском классическом дискурсе

индивидуализма, пангносеологизма находят свой философский статус в

метафизике, сводящей понятие субъекта как подлежащего, основного,

фундаментального и человека. «То был не просто переход от одной

традиционалистской модели (так или иначе основывающей достоинство

индивидуальности на включении в надындивидуальный Порядок и Путь) к

другой модели того же класса, а переход к новому классу моделей – к

обоснованию индивидуальности из нее же самой: «вот этого» не как части

и производного, но как актуально всеобщего» [5, 11-12].

Подобная перестановка позиций мирового порядка требует нового

пространства главных философских вопрошаний, самой возможности новых

вопросов, связанных с новым самоопределением человека. Интеллектуальная

свобода, выработанная Возрождением в виде критики системы авторитетов

(через теорию «двух истин»), поставила проблему выработки новых,

несанкционированных религией откровения истин, главное – к определению

истока этих истин, что и значит к переформулированию субъекта, их

источающего, служащего инстанцией значений. «Если в средневековом мире

именно путь спасения и способ сообщения истины были фиксированы, то

теперь решающим становится искание новых путей. Вопрос о методе, то

есть вопрос о «прокладывании пути», вопрос о приобретении и обосновании

достоверности, устанавливаемой самим человеком, выдвигается на передний

план. «Метод» здесь надо понимать не «методологически» как способ

изыскания и исследования, но метафизически как путь к сущностному

определению истины, обосновываемой исключительно способностью человека»

[53, 114]. Для того чтобы утвердить себя в качестве субъекта, человеку

необходимо определить свою связь и соотношение с истиной. «Вопрос

первой философии гласит: каким путем придет человек сам от себя и для

себя к первой непоколебимой истине и какова эта первая истина?» [53,

114].

Иначе: каким путем человек превратится в субъект? В то, что всегда

заранее предлежит в основе чего-то и тем самым служит ему основанием?

То есть является той фундаментальной истиной, из которой каким-либо

образом дедуцируются остальные частные истины. Задача состоит в том,

чтобы обеспечить суверенность человека, иное качество свободы, каковое

совпало бы с «субъективностью» как человеческой уникальностью, и с

«субъектом» как истиной, имеющей всеобщий статус, выступающей в функции

закона. Ее (метафизики Нового времени) задачей стало подведение

метафизической основы под освобождение человека к новой свободе как

уверенному в самом себе законодательству.

Процесс самоудостоверения «Я» как источника истины есть

картезианство: метафизическое описание превращения «Я» в субъект.

«Всякое самоудостоверение должно заодно обеспечить себе также и

достоверность того сущего, для которого всякое представление и всякое

предприятие должны стать достоверными и через которое им

обеспечивался бы успех. В основу новой свободы должно было лечь нечто

надежное такой степени надежности и обеспеченности, что оно, обладая

само по себе внутренней ясностью, удовлетворяло бы названным сущностным

требованиям» [53, 121].

Эти требования разрешены тезисом Декарта cogito ergo sum, который

является не столько «первой» истиной сколько фокусом, в котором

реформируется взгляд на истину вообще, и который позволяет видеть в

новом ракурсе самоудостоверяемой достоверности, очевидности, которая

обеспечивается представлением, предоставлением, устанавливаемым перед

нами. Смысл в том, что только представление чего-то делает это что-то

очевидным и, следовательно, достоверным. А достоверность и является

специфически новым ракурсом истины, представление же его фокусом.

«Нечто доставлено, представлено – cogitatum – человеку поэтому впервые

лишь тогда, когда оно ему надежно обеспечено, и он им самостоятельно,

внутри сферы, которой он сам распоряжается, может каждый раз

недвусмысленно, без опаски и сомнения владеть. Cogitare – не только

вообще и неопределенное представление, но то которое само себе ставит

условие, чтобы установленное им не допускало уже впредь никакого

сомнения в том, что оно есть и каково оно» [53, 123]. Здесь стоит

выделить указание Хайдеггера на «сферу», внутри которой распоряжается

человек, область ограничений его «субъектной» деятельности, его не

всемогущества, а также определить чем именно он внутри этой сферы может

владеть, ограниченность самой возможности его манипуляций, новое

«колличество» предоставленного ему. Иначе, факт замкнутости человека на

лишь представленное, или, а что, собственно, можно представить? Ответ

заключается в самой постановке проблемы, в задаче самоудовлетворения

«Я», каковое в представлении мыслится как бы задним числом, но по сути

является главным представляемым, ибо вся переформулировка истины не как

откровения, но как достоверности нацелена на удостоверение «Я». Но «Я»

не может стать достоверным, пока само не стало представлением. Для

Хайдеггера оно не только им стало, но и не может им не стать. «Декарт

говорит: всякое ego cogito есть cogito me cogitare; всякое «я

представляю нечто» выставляет одновременно «меня», меня,

представляющего (передо мной, в моем пред-ставлении). Всякое

человеческое представление есть «само»-представление» [53, 124]. Это

способствует осмыслению того обстоятельства, что человек внутри сферы

представления и, наделенный, конституирующей властью распределять

смыслы и значения и истины по объектам своего представления, он, в

первую очередь, конституирует самого себя. «Речь о сопредставленности

представляющего и его представления во всяком представлении хочет

выразить именно сущностную принадлежность представляющего к конституции

представления» [53, 125]. Тем самым достоверность и, следовательно,

истина предлежат не просто неким смутным, неорганизованным

представлениям, но зависят от точности и продуманности осознанности

моей включенности, моего присутствия в представлении, уровня моего

самосознания моего самопредставления. «Сознание меня самого не

привходит в осознание вещей наблюдателя этого сознания. Это сознание

вещей и предметов есть сущностно и в его основе прежде всего

самосознание, и лишь в качестве такового возможно сознание предметов.

Для вышеописанного представления самость человека существенна как

лежащее в основе. Самость есть sub-iectum?» [53, 125]. Можно сказать,

что человек вынужденно стал субъектом, (заметив свою способность им

стать) для того, чтобы решить задачу нового определения истины,

возникшего в атмосфере культурно-исторического крушения старого.

Исторический контекст позволяет нам понять превращение в субъект как

специфическую структуру мироотношения и поведения человека Нового

времени, новую структуру сознания, для которой трансцендентный пласт

истины переместился из области освященного божеством миропорядка в

порядок индивидного сознания, при этом (что важно подчеркнуть) не

изменив своему трансцендентному характеру. Данный тезис подтверждается

настойчивым акцентированием темы поиска, пути, превращения, метода

определения субъективности в человеческом, то есть ее не очевидности,

но проблематичности. Человеческая задача привести себя в соответствие с

истиной в Новое время формулируется как задача пройдя соответствующий

путь стать субъектом. Императивность такого становления внутри

исключительно философской проблематики не имеет каких-либо дальнейших

оснований и обоснований, а, значит, обнаруживает безосновную суть всего

сущего – волю.

Человек тем самым открывает свое соответствие истоку сущего, когда

волит быть субъектом, волит представление, смысл которого, как

указывалось выше во владении объектами представления, властвовании над

ними. А так как любое представление есть самопредставление в

изначальном владении человеком находится сам собственно субъект,

истина, устрояющая мир в соответствии с собой. Поэтому подлинным

истоком бытия сущего в метафизике Нового времени является воля к

власти, самоутверждение себя в свой истинности, субъективности. «В

сущность власти входит властвование над самой собой» [54, 157]. Именно

в этом самовластвовании базируется установка на самопредставление,

чтобы быть субъектом надо представить себя им, через процедуру

представления как обретения достоверности, то есть знания: «В пределах

метафизики Нового времени бытие сущего определялось как воля, а тем

самым как воление себя самого, самоволение, а самоволение в самом себе

есть ведение самого себя, самоведение, то сущее, subiectum, бытийствует

по способу ведения самого себя, самоведения. Сущее (subiektum)

презентирует себя, и вот как именно: оно презентирует себя себе же

самому по способу ego cogito. Самоведение становится субъектом как

таковым. Такая презентация самого себя, репрезентация (представление),

есть бытие сущего qua subiektum. В самоведении собирается все ведение,

все доступное ведению» [54, 161].

Необходимо подчеркнуть, что в качестве базовой характеристики

структуры представления в рождающейся у Декарта метафизике Нового

времени, выступает не представление чего-то, но представление самого

себя, основой метафизической установки является не субъект воления, но

воление быть субъектом. Здесь же обнаруживается принципиальная позиция:

воля к субъективности есть определение состояния самосознания,

определенный итог определенного пути, то есть не является ни

непосредственным состоянием, ни непосредственным переживанием-

восприятием. Это процесс лепки, созидания-прочитывания своей самости

как субъективности через самопредставление. Подчеркнув этот момент

сделанности, искусственности в самоопределении философской позиции

Нового времени, можно, вслед за Хайдеггером перечислить базовые черты

новоевропейской метафизики, которые он формулирует исходя из

истолкования картезианской философии, а именно, через описание

метафизической позиции, которая определяется:

1) способом, каким человек в качестве человека является самим собой, зная

притом самого себя;

2) проекцией сущего на бытие;

3) ограничением существа истины сущего;

4) тем, откуда человек каждый раз берет и каким образом он задает «меру»

истине сущего [53, 115].

Подобная рубрикация дает матрицу, посредством которой

прочитывается любая метафизика, а не только метафизика представления,

хотя сама же является представляющей моделью, возникающей на основе

фундаментального хайдеггеровского различения бытия и сущего, где через

процессы забвения бытия и подмены его сущим, через историю понимания и

интерпретации сущего демонстрируется, описывается (представляется?)

история западной философии, культуры и, вообще, бытия, именно как

драма, судьба бытия. В этом смысле, через сущее бытие представляет свою

историю, свою судьбу. Это позволяет значительно расширить понятие

метафизики представления за рамки исключительно Нового времени,

объясняя смену исторических контекстов интерпретации сущего,

изменением, по словам М. Фуко, порядков представления. Но, в данном

случае, сохраняя терминологическое поле Хайдеггера, имеет смысл

говорить о смене субъектов представления, то есть структур,

самопредставление которых является порядком представления бытия в его

определенную эпоху, что гарантирует единство этой эпохи, ибо понимание

субъекта как порядка всегда связано с порядком понимания истины.

Поэтому нельзя сказать, что в Новое время истина оказалась связана с

субъективностью, но субъективность как инстанция истины оказалась

связана с человеческим самосознанием, что изменило и характер истины,

характер сущего, поставив их в зависимость от человеческого

представления себя субъектом. Итог картезианской позиции, поэтому

выглядит таким образом:

1) для Декарта человек как самость определяется вбиранием мира в

представление человека,

2) существование означает: представленность субъектом и для него,

3) истина означает достоверность себя представляющего и обеспечивающего

представления,

4) человек есть мера всех вещей в смысле намерения обезграничить

представление до самой себя ограничивающей достоверности; Приложением

этой меры все, что может считаться существующим, ставится под расчет

представления [53, 133-134].

Здесь «меру» можно понять как некое «окно», в котором

безграничность представления будет продемонстрирована убегающим

горизонтом, ограниченность же достоверности – добровольно принятыми

рамками рассуждения, исходящими исключительно из представления.

Метафизическую позицию Нового времени можно определить как

развертывающийся проект, внутри жестко ограниченной сферы своего

действия. Соответственно любые события, базирующиеся на этой позиции

(то есть то, что связывается с развитием естественно-научной ориентации

человеческого вопрошания) будут иметь смысл в рамках этой сферы. На

данном этапе важно различение исторической формы развертывания проекта

Нового времени (науки в современном смысле слова) и позиции, из которой

эта форма происходит, то есть собственно философии, того, что

спекулятивно организует взгляд практического исследователя. Если

попытаться методически последовать за манерой мыслить Хайдеггера, то

можно сказать, что окно, раскрывающее нам мир, предстанет для нас

картиной мира.

Хайдеггер указывает на первичность картины мира, как рамки

развертывания новоевропейского проекта: «…познание учреждает само себя

в определенной области сущего, природы или истории в качестве

предприятия. В такое предприятие входит больше, чем просто метод, образ

действия; ибо всякое предприятие заранее уже нуждается в раскрытой

сфере своего развертывания» (курсив мой – Н. Н.). Иначе – заранее

существует набросок общей схемы предметности, которая поставляет

исследователю его объекты. «Благодаря этому наброску, этой общей схеме

природных явлений и обязательной строгости научное предприятие

обеспечивает себе предметную сферу внутри данной области сущего» [53,

42-43]. Наука есть, следовательно, определенный тип деятельности,

обеспеченный определенной структурой предшествующего созерцания: «Если

наука как исследование есть сущностное явление Нового времени, то

установка, составляющая метафизическое основание исследования, должна

была заранее и задолго до того определить существо Нового времени

вообще. Можно видеть существо Нового времени в том, что человек

эмансипируется от средневековой связанности, освобождения себя себе

самому. Однако эта верная характеристика остается еще поверхностной.

Решающее здесь не то, что человек освобождает себя от прежних связей

себе самому, а то, что меняется вообще существо человека и человек

становится субъектом» [53, 48]. Для человека – субъекта, в его

опредмечивающем представлении мир становится картиной, воспринимается

им как картина. «То, что сущее становится сущим в своей

представленности, делает время, когда это происходит, новым по

сравнению с прежним…не картина мира превращается из прежней

средневековой в новоевропейскую, а мир вообще становится картиной, и

этим отличается существо Нового времени» [53, 49]. Мир, воспринимается

как картина, - данное положение вводит эстетическое измерение в самую

суть позиции новоевропейского мышления, каковое мы привыкли связывать

не с эстетизмом, но с гносеологизмом и утилитаризмом.

Эти измерения оказываются структурно вторичными по отношению к

хайдеггеровскому описанию фундамента (в терминах Хайдеггера – субъекта)

данного мышления – представления. Деятельность познания, использования,

манипулирования миром предметов, соответствующим образом описанная,

регламентируемая становится возможной в логическом «после»

состоявшегося представления, это жизнь уже внутри «картины мира». Эти

деятельности сопровождаются появлением новых областей активности, из

которых ведущие – наука («Большая наука» - термин, которым современная

наука обозначает использование рационально-экспериментального метода в

качестве собственного начала) и антропология, - новые психология и

этика описывающие состояние человека в мире, где он оказывается

инстанцией активности, самополагающей смысл этой активности.

Однако все эти взаимоописания и взаимофункционирования возможны

лишь, как уже встроенные в контекст активности особого рода, не

технического, но творческого преображения мира в, предшествующий

инструментальному, эстетический объект – картину, и себя в созерцателя

этой картины, посредством представления. «Смысл (новоевропейского

представления) всего лучше выражен в слове repraesentatio. Представить

означает тут: поместить перед собой наличное как нечто противостоящее,

соотнести с собой, представляющим, и понудить в это отношение к себе

как в определяющую область. Где такое происходит, там человек

составляет себе картину сущего. Составляя себе такую картину, однако,

человек и самого себя выводит на сцену, на которой сущее должно впредь

представлять, показывать себя, то есть быть картиной. Человек

становится репрезентантом сущего в смысле предметного» [53, 50].

Человек оказывается тем местом, где разворачивается картина мира,

точнее знаком, иероглифом, обозначающем «картинность» мира, сам

становится произведением, позволяющим понимать мир таким образом, то

есть чем-то отличным от того неопределенно наличного, чем он в этом

мире являлся. (терминологическая темнота здесь – условие дальнейшего

продвижения).

Само сознание как самопредставление есть не только логически-

генетическая причина становления новоевропейской метафизики, но и

результат неких предшествующих усилий. Внутренняя

неотрефлектированность данного факта, или забвение экзистенциального

истока позволяет интерпретировать эпоху как механистическое

истолкование наличного (предметного), но не как предшествующее

творчество новых предметностей (здесь «новое» надо понимать не в

историческом смысле, не по отношению к «старому» средневековому, но как

«новое» (в результате самоосознанности) отношение к миру). Что, как

всегда, когда речь заходит о творчестве, придает событию характер

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14