Дипломная работа: Консерватизм Н.М. Карамзина в отношении реформ и революций

1. МТЗ способствовало расхождению исторических путей России и Европы. Сравнивая развитие двух данных регионов на протяжении XI – XIII веков, Карамзин создает следующую схему:1) время Ярослава Мудрого: равенство и даже некоторое превосходство общего уровня развития России над Европой («Россия не только была обширным, но в сравнении с другими и самым образованным государством» [64]); 2)период феодальной раздробленности: замедление темпов развития и постепенное отставание от Европы; 3) нашествие Батыя нарушает естественные связи между Россией и Европой, что усугубляет отставание [65]. В подобном сравнении общих уровней развития России и Европы первостепенную важность имеет вопрос о критерии, на основе которого выносятся суждения об отставании одного из двух данных регионов от другого. Для Карамзина этот критерий – уровень развития просвещения. Само это понятие автор трактует достаточно широко. Характеризуя расхождение исторических путей Европы и России после Батыева нашествия, он раскрывает понятие просвещения на примере тенденций развития в первом регионе. Оно включает в себя и «благодетельные сведения и навыки», процессы, в результате которых «народ освобождался от рабства, города входили в тесную связь между собой» и т.д. [66].

2. МТЗ вызвало «нравственное уничижение» людей. Учащение преступлений и мятежей, приходящая на смену былой храбрости хитрость и раболепие, введение телесных наказаний – все это Карамзин считает проявлениями общего упадка нравственности народа. Однако на фоне этой картины регресса в общественном развитии автор отмечает положительное действие веры, которая не дала угаснуть «всей нравственности, любви к добродетели, к Отечеству», «мы возвышали себя именем христиан и любили Отечество как страну православия» [67]. Перед нами проявление того же двоякого действия веры, о котором говорилось выше. С одной стороны, она не давала угаснуть нравственности каждой отдельной личности, с другой, через свое действие на каждого человека оно способствовало тому, что и все государство не лишилось окончательно некоторых плодов просвещения.

3. МТЗ вызвало все большее стеснение исчезновение былых гражданских свобод и прав, ослабление политической роли бояр, способствовав возникновению самодержавия [68]. Карамзин замечает: «Самодержавие … устранило важные препятствия на пути России к независимости, и таким образом возникало вместе с единодержавием до времен Ивана III, которому надлежало совершить то и другое» [69]. Эта мысль автора наряду с общим характером его размышлений об освобождении от монголо-татарского ига позволяет сделать некоторые выводы. Карамзин отделяет (до времени Ивана III) понятия самодержавия от единодержавия. Подразумевая под первым характер власти, второй термин он использует скорее для подчеркивания территориального аспекта: наличие единственного правителя над всей территорией тогдашней России. Таким образом, и здесь налицо значение фактора территории, о котором говорилось выше, в процессе формирования монархической власти.  В «Записке», раскрывая во многом схожие идеи, Карамзин подходит к выводам более общего характера. Характеризуя два параллельных процесса (становления самодержавия и угасания народной вольности), автор пишет: «… история наша представляет новое доказательство двух истин: 1) для твердого самодержавия необходимо государственное могущество; 2) рабство политическое несовместимо с гражданскою вольностию»[70]. Учитывая выводы, полученные на основе мыслей из «Истории» Карамзина, и данные его размышления можно предположить, что он стремится показать объективный характер процесса становления самодержавия. Его логика представляется таковой: МТЗ поставило объективную задачу восстановления независимости. В ходе ее решения происходило, с одной стороны, формирование самодержавия, с другой, утеснение былых гражданских прав. Оставаясь в пределах подобной логики Карамзина, можно понять, почему автор столь тесно сближает понятия самодержавной власти и исторической судьбы. Формирование самодержавия для него происходит в ходе решения объективных исторических задач, стоявших перед Россией и поэтому этот процесс носит естественный и объективный характер. Говоря словами самого автора, самодержавие «было произведено … умною политическою системою, согласною с обстоятельствами времени (курсив мой – М.И.). Россия основывалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием»[71].  Закончив анализ различных влияний МТЗ на последующую историю России, Карамзин приступает к рассмотрению правления Ивана III, который является для него своего рода идеалом монарха. Характеризуя общие особенности данного периода, автор отмечает то, что теперь «каждое особенное предприятие есть следствие главной мысли, устремленной ко благу Отечества». Мы уже встречались с характерным для Карамзина постоянным соотнесением понятий блага и власти. В дальнейшем характер этого соотношения раскрывается наиболее четко, но даже указанной фразе видна мысль: лишь монархическая власть в форме самодержавия способна действовать не в интересах какого-либо «частного» блага (примером чего являются, например, боярские смуты), но направлять каждое «особенное предприятие» к цели достижения общего блага, блага Отечества. В данном месте работы хотелось бы сделать отступление, которое на первый взгляд, мало относится к анализу общественно-политических взглядов Карамзина на основе исторического материала.  Ю.М. Лотман в работе «Эволюция мировоззрения Карамзина (1789 – 1803)» [72] высказывает ряд интересных мыслей относительно мировоззрения Карамзина на начало XIX века. Он определяет этот период как время политической активности Николая Михайловича, перехода от «мятежного» субъективизма к агностицизму, что в свете общественно-политических течений можно определить как переход от дворянского либерализма к умеренному консерватизму. Карамзин в это время стремится отыскать такую форму государственного правления, которая бы согласовывала бы интересы человеческой личности и необходимости сосуществования люде в обществе. Подобная постановка вопроса происходит на фоне представлений Карамзина об обществе как сумме эгоистов, в котором все побуждения человека объясняются его личной корыстью. Решений указанного вопроса можно увидеть несколько. С одной стороны, это обще сословное просвещение, которое может помочь преодолеть сословный эгоизм. Просвещение в этом смысле является, как его выше определяет Ю.М.Лотман, путем овладения собственными страстями, как самопознание [73], что относится как к личности, так и к обществу, которое является для Карамзина суммой эгоистов. С другой стороны, решение данного вопроса связано с понятием государственного эгоизма, который выражается в лице монарха и который одновременно совпадает с государственными интересами.  Попытаемся теперь сравнить эти общемировоззренческие концепции Карамзина с его представлениями о самодержавии, которые мы рассматривали на примере Ивана III. Учитывая вышесказанное, мы по сути, встречаем ту же мысль о том, что монарх, преодолевая стремления к частному благу, направляет каждое «особенное предприятие» на благо общее, выразителем которого он сам и является. Таким образом, та модель государственного эгоизма, когда интересы монарха совпадают с общим благом, переносится его волей на все общество, чтобы интересы каждого отдельного индивида, сословия совпадали с благом Отечества [74].  Подобными параллелями мы стремились показать, что те или иные политические концепции Карамзина подчас имеют корни и основания в его общемировоззренческих взглядах и представлениях. Это демонстрирует взаимосвязанность отдельных идей в сочинениях автора.  Продолжая рассматривать идеи Карамзина о правлении Ивана III, перейдем к его оценке такого важного события как покорение великим князем Новгородской республики. Особо автор отмечает постепенность и политическую грамотность, с которой Иван III лишал новгородцев их прежней свободы: «… должно старые навыки ослаблять новыми и стеснять вольность прежде уничтожения оной, дабы граждане … утомляемы страхом будущих утеснений, склонились предпочесть ей мирное спокойствие неограниченной государевой власти» [75]. Характерно, что Карамзин не выступает за скоропостижную ломку старой традиции новгородской вольности - он скорее хочет противопоставить ей новую, самодержавную традицию, которая постепенно будет все более превозмогать над первой. Главный интерес представляют размышления Карамзина о природе о особенностях республиканского строя, которыми он хочет объяснить причины покорения Иваном III Новгорода. «Летописи республик обыкновенно представляют нам сильное действие страстей человеческих…»[76]. Думается, подобная мысль далеко не случайна. Учитывая высказанные выше размышления о концепциях Карамзина относительно частного и общего блага, можно заметить, что в республиках, где власть не сосредотачивается в руках одного человека, чья воля могла бы быть эквивалентом общего блага, многие люди продолжают стремиться к своим частным благам, что порождает, в свою очередь, часто отмечаемые автором проявления бурных страстей и беспорядки. Далее Карамзин замечает: «Республика держится добродетелью и без нее упадает» [77]. Среди проявлений этой добродетели он выделяет мужественную борьбу посадников и тысяцких за Святую Софию, деятельность архиепископов, истощавших свою казну ради общего блага, великодушие народа. Упадок же республики, а, следовательно, и присущей ей добродетели, Карамзин объясняет «утратою воинского мужества», связанного, в свою очередь, с развитием торговли. Интересный аспект подобной аргументации раскрывают Д.В. Ермашов и А.А. Ширинянц [78]. Они отмечают, что для карамзинского монархизма, возникающего на почве анти просветительских взглядах, основанных на простом эмпирическом анализе европейских событий (имеется в виду Французская революция), характерно неприятие индивидуализма, новых капиталистических отношений. В столкновении экономических интересов Карамзин видит корни новых войн, также он отмечает растлевающий дух торговли. Учитывая данные размышления исследователей, разберем следующую мысль Карамзина. Характеризуя «цветущую для торговли» эпоху, наступившую со времен Калиты, он пишет: «Богатые новгородцы стали откупаться серебром от князей московских и Литвы; но вольность спасается не серебром, а готовностию умереть за нее …» [79]. Интерпретируя карамзинскую критику развития торговли, в том числе в аспекте неприятия индивидуализма, прогрессирующего на данной почве, можно предположить, что Карамзин хочет показать, что готовность выкупить свободу серебром является свидетельством того, что частное благо стало для людей важнее общего благоденствия государства, что привело, в конечном счете, к ее исчезновению. Другими словами, автор хочет еще раз продемонстрировать приоритет государственных начал над частными, необходимый для самого существования той или иной формы власти. Поэтому логичным выглядит вывод Карамзина о том, что ликвидация новгородской вольности Иваном III была прогрессивным шагом с точки зрения дальнейшего развития государства. «… государственная мудрость предписывала ему усилить Россию твердым соединением частей в целое, чтобы она достигла независимости и величия …» [80].  Важное значение имеет вопрос о внешнеполитическом положении России и ее связях с Европой. Выше говорилось, что монголо-татарское иго, по мнению Карамзина, заслонило Россию от Европы, во многом «выбив» ее из общей колеи развития просвещения. При Иване III ситуация меняется: «Россия … как бы вышла из сумрака теней, где еще не имела ни твердого образа, ни полного бытия государственного» [81]. Подобное положение требовало выработки собственной стратегии внешнеполитической деятельности. Оценивая ее вариант, сложившийся при Иване III как «благоразумнейшую, на дальновидной умеренности основанную для нас систему войны и мира», он определяет ее следующим образом: великий князь «не хотел мешаться в дела чуждые; принимал союзы, но с условием ясной пользы для России; искал орудий для собственных замыслов и не служил никому орудием, действуя всегда как свойственно великому, хитрому монарху, не имеющему никаких страстей в политике, кроме добродетельной любви к прочному благу своего народа» [82]. В этой фразе важно многое. С одной стороны, перед нами, по сути, основные тезисы внешнеполитической доктрины самого Карамзина, которые он твердо отстаивает и в других своих сочинениях (см., например, его анализ политики Александра по отношению к Наполеону). Многозначительно звучат его слова о созданной Иваном III системе войны и мира, «которой его преемник долженствовали единственно следовать постоянно, чтобы утвердить величие государства» [83]. Здесь отражается воспитательный аспект «Истории» Карамзина, о котором будет сказано ниже. С другой стороны, указанная фраза содержит уже знакомую нам антитезу «страсти – благо народа». В данном случае автор раскрывает ее таким образом, что подчеркивает, что деятельность Ивана III как истинного самодержца не направлена на преследование частного блага, напротив, она соответствует благу всего народа, что является идеалом действий монарха.  Продолжая тему взаимоотношений России и Европы, Карамзин отмечает, что усиление монархической власти было общей тенденцией этого времени. «Иоанн явился на театре политическом в то время, когда новая государственная система вместе с новым могуществом государей возникала в целой Европе на развалинах системы феодальной» [84]. Наряду с усилением власти монархов, эпоха характеризуется, по мнению Карамзина, усилением различных контактов между различными странами и новыми научными открытиями. Все это демонстрирует, что Карамзин склонен считать, что и Россия в дано время развивалась вполне в русле общемировых тенденций.  Наконец последней проблемой взаимоотношений Европы и России, анализ которой Карамзиным хотелось бы рассмотреть является вопрос о заимствованиях. Автор решает этот вопрос на основе сравнения политики по данному направлению, которую проводили Иван III и Петр I. Первый из них, по мнению историка, «включив Россию в общую государственную систему Европы и ревностно заимствуя искусства образованных народов, не мыслил о введении новых обычаев, о перемене нравственного характера подданных; не видим также, чтобы пекся о просвещении умов науками…» [85]. Таким образом, рассматривая Россию в русле общемировых связей и тенденций развития, Карамзин четко показывает, что это ни в коей мере не должно лишать ее собственной специфике, собственных исторических особенностей.  Эта специфика подробнее раскрывается им в «Записке». Карамзин пишет, что Россия, «возвысив главу свою между азиатскими и европейскими царствами … представляла в своем гражданском образе черты сих обеих частей мира» [86]. Представления автора о различных влияниях и их последствиях покажем в виде таблицы.

Таблица № 2.

Показав эту пеструю картину взаимодействия различных обычаев и нравов, автор делает важный вывод: «Такая смесь в нравах … казалась нам природною, и россияне любили оную, как свою народную собственность»[87]. Этот вывод очень важен для карамзинской оценки петровских реформ. Здесь же отметим, что в «Письмах» вопрос о смешении нравов рассматривается во многом иначе. Карамзин пишет: «Сие смешение для меня противно. Целость, оригинальность! Вы во всем драгоценны; вы занимаете, питаете мою душу – всякое подражание мне неприятно» [88]. Как можно увидеть, в более раннем произведении мы не встречаем указания на роль исторической традиции в процессе становления нравов определенного народа. Таким образом, позиция Карамзина по данному вопросу претерпевала эволюцию.  Важный материал для оценки общественно-политической позиции Карамзина представляют его размышления об исторической роли проведенных Иваном III политических преобразований. «Два государя, Иоанн и Василий, умели навеки (курсив мой – М.И.)решить судьбу нашего правления и сделать самодержавие как бы необходимою принадлежностью России, единственным уставом государственным, единственною основою целости ее, силы, благоденствия» [89]. Автор с предельной точностью и ясностью говорит о неразрывности судеб самодержавия и России, которое становится своего рода неотъемлемым атрибутом ее исторической судьбы. Однако Карамзин находит необходимым подчеркнуть различие между самодержавием и тиранией, которого не замечали европейские путешественники, которые писали о неограниченной власти московских князей. «… тирания есть только злоупотребление самодержавия, являясь и в республиках, когда сильные граждане или сановники утесняют общество. Самодержавие не есть отсутствие законов, ибо, где обязанность, там и закон, никто же и никогда не сомневался в обязанности монархов блюсти счастие народное» [90]. Тирания, таким образом, заключающая в утеснении общества, характеризуется также отсутствием законов, в соответствии с которыми монарх должен это самое общество оберегать и блюсти его счастье. Однако вместе с тем подобная обязанность монархов формулируется Карамзиным чрезвычайно широко, не сводится к ряду конкретных задач. Как будет показано ниже, автор и в других своих сочинениях будет подчеркивать абстрактность подобной обязанности.  Конечным выводом автора об итогах правления Ивана III являются слова: «Внутри самодержавие укоренилось … Наконец царь сделался для всех россиян земным Богом» [91] Бегло затронутый выше Карамзиным вопрос о различии между тиранией и самодержавием, развернется в широкомасштабную историческую картину при анализе им правления Ивана IV.  Важные для характеристики общественно-политической позиции Карамзина мысли можно найти в его размышлениях о периоде регентства Елены Глинской. «Елена опиралась на Думу Боярскую: там заседали опытные советники трона; но Совет без государя есть как тело без главы: кому управлять его движением, сравнивать и решать мнения, обуздывать самолюбие лиц пользою общею?» [92]. Размышления автора о необходимости единоличной власти, выражающей общие интересы в противовес частным стремлениям, детализируются вплоть до отношений монарха и его ближайших советников. Одновременно можно заметить, что Карамзин склонен переносить общие философские представления о человеке и обществе (общее и частное благо) на политическую систему (необходимость единоличной, монархической власти) и далее, в свою очередь, на организацию верхов власти (полное превалирование монарха над советниками трона). От этого замечания о самом начале правления Глинской перейдем к его общей оценке данного периода. Карамзин полагает, что «Елена считала жестокость твердостию; но сколь последняя, основанная на чистом усердии к добру, необходима для государственного блага, столь первая вредна оному, возбуждая ненависть; а нет правительства, которое для своих успехов не имело бы нужды в любви народной» [93]. Важно отметить, что, подчеркивая приоритет того или иного характера самодержавного правления, Карамзин исходит именно из государственных интересов. Более того, он четко показывает, что «любовь народная» является лишь средством для большей твердости правления. По сути, интересы народа (которые являются частным благом) в лучшем случае используются для осуществления государством политики, направленной на достижение общего блага. Данные размышления еще раз подчеркивают специфику трактовки Карамзиным теории общественного договора с минимальным учетом народного суверенитета.  Одним из важных событий последующей истории, на котором останавливается Карамзин, является момент отдаления от власти боярского рода Глинских и начало самостоятельного правления Ивана IV. Он связывает его влиянием монаха Сильвестра. Подобное обстоятельство позволяет Карамзину высказать свою точку зрения относительно роли и значения своего рода наставника у трона. Эта проблема очень волновала автора и была одной из тех его идей, которые он сам стремился претворить в жизнь [94]. Поэтому неслучайно, что Карамзин столь ярко пишет о Сильвестре: «… он искал Иоанновой милости не для своих личных выгод, а для пользы Отечества, и царь нашел в нем редкое сокровище, друга необходимо нужного самодержцу, чтобы лучше знать людей, состояние государства … друг его как подданный … смотрит прямее в сердца и вблизи на предметы» [95]. Подобный наставник как бы совмещает две функции: с одной стороны, его деятельность направлена на общее благо (также как у самодержца), с другой, он находится «ближе» к обществу, что позволяет собирать информацию, мало доступную непосредственно для монарха. Таким образом, идея большой роли наставника при царе является своего рода ответом Карамзина на важный для первой четверти XIX века (и в более поздние времена) вопрос о получении верховной властью достоверной информации «снизу». Среди иных способов решений этой же проблемы можно указать, например, на «Введение к Уложению» Сперанского М.М., предполагающее создание Государственной Думы.  Последующий период правления Ивана IV (до введения опричнины) является для Карамзина во многом идеалом соотношения между непосредственной властью царя и ролью его советников. Историк рисует следующую картину политического устройства. Царь опирается на круг доверенных советников (Избранная Рада), одновременно сам активно участвует в государственном управлении. По поводу смены прежних чиновников и замены их новыми Карамзин замечает: «… злоупотребления в частной власти бывают обыкновенным неминуемым следствием усыпления или разврата в главном начальстве…» [96]. Таким образом, верховная власть, ответственная за претворение в жизнь принципа общего блага, должна четко контролировать деятельность ее аппарата чиновников. Более того, злоупотребления в нижних эшелонах власти Карамзин считает прямым просчетом действий власти верховной. Таким образом, прослеживается позиция автора о необходимости существования централизованного чиновничьего аппарата, четко контролируемого монархом. Поэтому благополучное положение в государственных делах видится Карамзину следующим образом: «Только в одних самодержавных государствах … все зависит от воли самодержца, который подобно искусному механику (курсив мой – М.И.), движением перста дает ход громадам, вращает махину неизмеримую и влечет ею миллионы ко благу или бедствию» [97].  Также Карамзин обращает внимание на эпизод относительно престолонаследия и планов бояр относительно кандидата на трон, произошедший во время болезни царя в 1560 г. Его вывод относительно произошедших событий таков: «Все человеческие законы имеют свои опасности, неудобства, иногда вредные следствия; но бывают душою порядка, священны для благоразумных, нравственных людей и служат оплотом, твердынею держав» [98]. Таким образом, налицо консервативная позиция автора по вопросу об изменении коренных законов государства: необходимо ради благополучия страны в целом сносить неудобства существующих законов, чем менять их, создавая опасность тем самым опасность «ввергнуть отечество в бездну всегдашнего мятежа» [99].  Обратимся, наконец, к анализу периода царствования Ивана IV, который принято называть опричниной. Прежде всего, необходимо определить, какие причины изменения политического курса царя Карамзин выдвигает на первый план. Таковыми причинами, по его мнению, являются, с одной стороны, природные свойства Ивана IV , соединенные с порочным воспитанием, с другой – разрыв отношений с его советниками. Карамзин говорит немало слов о благом влиянии Адашева и Сильвестра на царя, о несправедливой с его стороны политики их угнетения и т.д. Все это еще раз подчеркивает, сколь большую роль Карамзин отдавал своей идее о необходимости присутствия мудрого наставника и советника при монархе. Однако наиболее известными страницами об Иване IV являются те из них, которые посвящены описанию ужасов и террора во время опричнины. А.С. Пушкин писал о них: «… несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий» [100]. Главный протест и осуждение тирании Ивана IV Карамзин выражает скорее не в виде отдельных тезисов и рассуждений, а постоянным и настойчивым упоминанием и анализом конкретных казней и ужасов его правления.  Рассмотрение проблемы тирании закономерно ставит вопрос об отношении автора к протесту против нее. Здесь позиция Карамзин очень четкая. Если царь, по его мнению, «всех превзошел в мучительстве, то они превзошли всех в терпении, ибо считали власть государеву властию божественною и всякое сопротивление беззаконием…гибли, но спасли для нас могущество России, ибо сила народного повиновения есть сила государственная» [101]. А также в другом месте: «Россия устояла с любовию к самодержавию … чтобы в лучшие времена иметь Петра Великого, Екатерину Вторую» [102]. Характерное для Карамзина превознесение государственных интересов над народными достигает здесь, пожалуй, апогея. Принцип самодержавия, соединяемый автором с понятием могущества и блага России, ставится несравнимо выше, чем любые жертвы. Возможность его трансформации в тиранию не означает для Карамзина наличие каких-либо коренных недостатков и изъянов в самом институте (что подчеркивает его фраза о Петре I Екатерине II) – такая возможность относится им скорее к личностному фактору, роли провидения в истории.  Одним из важнейших политических преобразований в истории России, которое не могло пройти мимо внимания Карамзина, является указ о 5-летнем сроке сыска беглых крестьян 1597 г. и реконструируемый автором указ 1592 или 1593 г. Вместе с тем нельзя не отметить, что историк считает их лишь довольно узкими частными мерами, которые лишь в последующем привели к возникновению крепостного права. Поэтому его характеристика достаточно краткая и сводится к тому, что правитель «желая утвердить между ними (владельцами и работниками сельскими – М.И.) союз неизменный … уничтожил свободный переход крестьян» [103]. В ответ же на недовольство крестьян и богатых землевладельцев, по мнению Карамзина, вводится указ 1597 г., причем «законодатель благонамеренный … не предвидел … всех важных следствий сего нового указа» [104]. Таким образом, из размышлений автора следует, что он считает мероприятия правительства по пресечению перехода крестьян от одного владельца к другому закономерными, удовлетворяющими целям благополучия, как крестьян, так и помещиков. Он не видит в них коренных изменений в общественно-политической системе.  Наконец последним политическим преобразованием, анализ которого Карамзиным, хотелось бы осветить в данном разделе является восшествие на престол Бориса Годунова, связанные с ним обстоятельства и анализ самого его правления.  Размышления автора об особенностях начала правления Годунова дают немаловажные сведения о его собственной общественно-политической позиции. В первую очередь он характеризует специфичность условий восшествия на престол нового царя. Земский собор собрался «для дела, небывалого со времен Рюрика: для назначения венценосца России, где дотоле властвовал непрерывно, уставом наследия род варяжских князей и где государство существовало государем; где все законные права истекали из его единственного самобытного права: судить и рядить землю по закону совести» [105]. В этой фразе важно практически каждое слово. Во-первых, Карамзин подтверждает схожесть ситуации выбора государя на царство в 1598 году с призванием варягов. Учитывая, что мы оценили второе из указанных событий в рамках теории общественного договора, то можно предполагать, что Карамзин должен вновь решить тем или иным способом проблему суверенитета народа, которая после Рюрика находится в тени суверенитета самодержавной власти. Во-вторых, Карамзин предельно четко высказывает свою позицию относительно роли монарха в государстве. Он есть не просто его глава, носитель власти – монарх является своего рода воплощением самого государства. Он выражает государственные интересы (см. предположения о концепции «общего блага» Карамзина, высказанные выше), управляет им как опытный механик (см. слова историка об Иване IV).

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7