Социальная структура общества: эволюция теорий социального неравенства

акцентирующему проблемы нормативного регулирования. Вместе с марксистами

веберианцы оказываются в конфликте с функционализмом благодаря своему

конкретно-историческому подходу, вниманию к властным основам отношений,

выделению дискретных экономических классов. С функционалистами же против

марксистов их объединяет осознание принципиальной важности статусных

различий и социальной мобильности. В то же время марксисты и

функционалисты, в своем стремлении к монизму, предлагают более стройные

логически и более влиятельные в идеологическом отношении модели социального

порядка.

Каждое направление рисует свои стратификационные картины. У марксистов

традиционная схема выглядела так: отношение двух основных классов образует

основную ось. Прочие средние слои тяготеют к тому или другому полюсу.

Функционалистами конструируются более или менее длинные непрерывные шкалы

социально-профессиональных позиций, обладающих различным престижем. А у

веберианцев появляется множество относительно самостоятельных иерархий. И

каждая социальная группа занимает сложные, комбинированные классовые и

статусные позиции. Картина все более усложняется с появлением новых

стратификационных подходов.

НОВАЯ ТЕМАТИКА СТРАТИФИКАЦИОННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Последние три десятилетия ознаменовались своеобразным всплеском

разработок. В эти годы оформился целый ряд направлений, которые не являются

прямым продолжением классических традиций, идут вразрез или отходят в

сторону, захватывая новые поля смыслового пространства. Хотя, возможно,

материал, с которым они работают, новым и не назовешь.

Гражданство и класс (Т.Маршалл и др.) В противовес марксистам, в глазах

которых государство благосостояния только воспроизводит, а то и усугубляет

классовые различия, в теории гражданства утверждается, что достигаемое в

результате универсализирующей демократической политики уравнивание

социальных статусов не только противостоит, но во многом способно

«погасить» огни классового неравенства или серьёзно «перекроить» ткань

классовых отношений.

Гражданство как полноправное членство в сообществе или государстве,

действительно, изначально противоречит основам классового расслоения. И

демократическая борьба низших классов за утверждение гражданских прав

всегда была отчасти и борьбой за своё уничтожение как класса.

Домашняя собственность и переструктурированис классов (Питер Саундерс и

др.)

С накоплением домашней собственности (собственности на предметы

потребления и, в первую очередь, на жилье) возрастает дифференцирующая роль

этой собственности. Это позволяет некоторым исследователям даже поставить

вопрос о так называемых «жилищных классах» или о «среднем собственническом

классе», имея в виду именно обладателей домашней собственности. (В

Великобритании с конца 1970-х годов вопрос приобрел дополнительную

актуальность в связи с политикой консерваторов по приватизации жилья).

Заслуживает внимания позиция П.Саундерса. который призывает не смешивать

потребительские и классовые различия (относя последние преимущественно к

сфере производства). При этом Саундерс считает, что значение различий в

обладании домашней (прежде всего, жилищной) собственностью способно

превзойти роль профессионально-трудовых различий. Жилищная собственность

становится объектом столкновений материальных интересов по поводу

использования земли, распределения дотаций и кредитов. Она также формирует

самостоятельную основу дифференциации жизненных возможностей групп –

например, через накопление богатства в условиях опережающего роста

стоимости жилья. Это и позволяет говорить о процессах «перестратификации».

Саундерс, таким образом, пытается противопоставиться марксистам, для

которых условия потребления принципиально вторичны по отношению к классовым

(производственным) условиям, и радикализовать позицию веберианцев, для

которых потребительские различия остаются преимущественно вопросом сферы

престижа и стиля жизни страт.

Новое звучание старых тем. Непропорционально высокая доля исследований по-

прежнему посвящена проблемам рабочего класса. В их числе возродились

этнографические исследования местных сообществ, концентрирующие внимание на

формировании разделяющих культурных границ.

Произошло своего рода новое «открытие» явления бедности. Наиболее

известная и фундаментальная работа в этом направлении принадлежит Питеру

Таунсенду. Он отходит от традиционных измерений дифференциации доходов и

накопленного имущества, раскрывая проблему бедности с точки зрения

обладания/необладания ресурсами, необходимыми для нормативного социального

воспроизводства.

Позиции самых нижних слоев подаются в обретших немалую популярность

концепциях «андекласса». Эту массовидную совокупность, устилающую

социальное «дно», отличает сложное сплетение структурных позиций и

субъективных ориентаций, связанных с проблемами застойной безработицы и

зависимости от выплачиваемого пособия, хронической материальной

необеспеченности и кристаллизующейся «культуpы бедности», жизни в

нуклеарных семьях и презрения к общественным нормам, моральной деградации и

преступности.

Наконец, особняком стоит еще один аспект анализа социальной структуры,

привлекший к себе особое внимание и связанный с территориальными

особенностями структурного формирования, происходящего в разных регионах

одной и той же страны. Этот аспект сопряжен с использованием методов,

остававшихся до последней поры в ведении географической науки.

Подытоживая короткий обзор новых сюжетов в стратификационной теории

1970–1980-х гг., нельзя не обратить внимания на то, что в упоминаемых

работах большей частью используются хорошо знакомые стратификационные

переменные, которые просто выводятся со вторых ролей на приоритетные

позиции. Одновременно делаются попытки отодвинуть в сторону экономический

класс и социально-профессиональную статусную группу. Переменные порою

заимствуются из смежных областей социальной дифференциации.

Указанные подходы пытаются, каждый по-своему, уловить качественные

сдвиги, уже произошедшие и происходящие ныне в социальной структуре

современного общества. Нет особой нужды доказывать, что буквально все

затронутые выше проблемы не являются чем-то потусторонним для сегодняшней

России.

Заметим, что перечисленные доселе подходы не посягают на принципиальные

основы стратификационного анализа. Иной поворот – в работах современных

пост-структуралистов.

КЛАССЫ В РАБОТАХ ПОСТ-СТРУКТУРАЛИСТОВ

Последние не укладываются сколь-либо явно ни в одно из классических

направлений. Французские социологи в лице М.Фуко (1926–1984), П.Бурдье

(1930 г. рождения), А.Турена (1925 г. рождения) пытаются найти свой путь,

лежащий в стороне как от позитивизма заокеанских функционалистов, так и от

идеологизаторства европейского ортодоксального марксизма.

Непременной ревизии подвергается экономический детерминизм с перенесение

акцентов в сферу знания и культуры. Преодолевается традиция прямолинейного

структурализма в пользу анализа социального действия и социальных

отношений. Одновременно объявляется непримиримая методологическая война

позитивистскому противопоставлению субъекта и объекта исследования.

Включенность, ангажированность исследователя рассматривается как

неотъемлемый момент производства знания.

Бросается вызов и традиционным классовым теориям. Что совершается,

однако, без разрыва с проблематикой классовой борьбы.

Классовая борьба без классов (Мишель Фуко) Фуко дает своеобразное

философско-историческое описание стратегий, реализующих интересы

европейской буржуазии в период с XVIII столетия. Эти стратегии связаны не с

прямым классовым угнетением и экономической эксплуатацией, но с выработкой

механизмов так называемого паноптизма или всеобщей поднадзорности и

дисциплинирования масс в практиках их повседневной жизни. «Необходимы

именно механизмы исключения как таковые; аппараты надзора, медикализация

сексуальных отношений, контроль за сумасшествием, преступностью – все те

микромеханизмы власти, которые возникают с определенного момента, чтобы

выразить интересы буржуазии». Школа и больница, фабрика и армейский барак –

все они становятся институтами мощного дисциплинирующего воздействия,

причем, отнюдь не только на «отклоняющиеся» группы.

Ключом к анализу всей социальной структуры для Фуко становится особое

(внеполитическое) понимание власти. В его построениях принципиально

отсутствуют централизованная власть и вообще всякое обладание властью.

Власть – это не атрибут государственного аппарата или какого-то отдельного

класса. Это отношения, причем, не эксплуатации и подавления, а

взаимоотношения индивидов в процессе производства знания и информации. Это

отношения борьбы за истину, а более точно, за режим производства дискурсов,

которые считаются истинными (научными) или ложными, за правила отделения

истинного от ложного. Власть, таким образом, не только утилизирует, но и

производит знание. «Мы подчинены производству истины посредством власти, –

пишет М.Фуко, – и мы не можем утверждать власть иначе, как через

производство истины».

Власть не присваивается, подобно товару, отдельными индивидами или

классами. И в то же время никто не отчужден от власти. Она циркулирует

через цепные и сетевые сплетения социальных связей. Фуко обращает наше

внимание на капиллярные, постоянно реконструирующиеся формы микровласти,

возникающие из локальных, специфических условий жизни. Он не отвергает

возможности функционирования власти и в пирамидальных формах, при

осуществлении властных воздействий сверху. Но любая властная стратегия, по

его убеждению, есть отношение взаимодействия, невозможное без автономного

движения снизу. Формой же её реализации становятся самые разные

пространства и тела (в том числе, физические тела людей, как в случае

социального контроля за внешностью)

Как при таком понимании выглядят социальные классы? По мнению Фуко, не

существует никакой предзаданной структурной решетки, как нет каких-то

глобальных стратегий классового господства, навязываемых прочим

(угнетённым) классам. Классы оформляются как результат локальных программ и

стратегий, реализуемых в сетях повседневных взаимодействий.

«Господствующий класс – не просто абстракция, но и не предзаданная

общность. Чтобы стать господствующим классом, чтобы это господство

воспроизводилось, класс должен выступить результатом набора заранее

продуманных тактик, осуществляемых в русле больших стратегий по утверждению

этого господства. Однако, между стратегией, которая фиксирует,

воспроизводит, мультиплицирует и акцентирует существующие силовые

отношения, и классом, обнаруживающим себя в правящей позиции, находятся

взаимные отношения производства».

Фуко охотно употребляет слова типа «война», «борьба», «поле битвы». Но

классовая борьба обретает у него особое содержание. Она, собственно,

ведется вне классов, не как большая битва, но как множество мелких схваток,

порожденных местными условиями труда и жизни. По существу это борьба всех

против всех. По его словам: «Нет непосредственно данных субъектов борьбы (с

одной стороны – пролетариат, с другой – буржуазия). Кто против кого

борется? Мы все боремся друг с другом». Причем появление гоббсовского

Левиафана – этого примирителя-узурпатора – не предполагается.

Чем определяется положение интеллектуала в этой борьбе? Его классовым

положением, но также специфическими условиями труда и жизни и

наличествующим в данном сообществе режимом производства знания. Основная же

роль интеллектуала – в постоянном изучении поля сражения в доступном ему

секторе этого поля.

Класс и хабитус (Пьер Бурдье) П.Бурдье, один из учеников М.Фуко, также

порывает с экономизмом. Он определяет класс как совокупность агентов со

сходной позицией в социальном пространстве. Само же социальное пространство

образуется, по его мнению, целым рядом силовых полей – политическим,

экономическим, социальным, культурным и символическим. Замечается, что

экономическое поле всегда стремится навязать свою структуру другим полям.

Но последние все же сохраняют свою относительную автономию.

В противовес марксистам, Бурдье не считает возникающие в социальном

пространстве группы «реальными классами». По его словам, это лишь

«возможные классы». Вероятность же мобилизации класса, превращения его в

«класс-для-себя» зависит от дистанции между агентами в социальном

пространстве и способов восприятия этого пространства. Последние, в свою

очередь, являются продуктом социальных институтов и предшествующей

символической борьбы.

Борьба за формирование здравого смысла ведется непрерывно. Успех в этой

борьбе дает, по выражению Бурдье, чудовищную, почти магическую власть

именовать и стратифицировать группы. Восприятие, таким образом, есть не

простое отражение объективных условий, но конструктивный акт по выработке

чувства социальных границ.

Любое социальное деление, таким образом, есть продукт длительной работы

по коллективной идентификации. И ученый, желающий объективировать оценки,

даваемые самоклассифицирующимися агентами, должен каждый раз

реконструировать работу истории, в ходе которой складывается данное

деление.

Власть группы, особенно в политическом поле, часто учреждается через

процесс делегирования её официальным представителям. В результате группа

начинает определяться через того, кто говорит от её имени. Так происходит

объективное объединение класса как «воли и представления», или «класса на

бумаге» – как возможной группы, которая часто выдается марксистскими

теоретиками за реально мобилизованную группу.

Пожалуй, наиболее интересным элементом позиции Бурдье является вводимое

им понятие хабитуса – системы присущих индивиду диспозиций мышления и

действия, результирующей его знаний и опыта. Хабитус как матрица восприятий

и классифицирующих практик выдвигается как важнейший опосредующий элемент в

формировании любой коллективной идентификации. Хабитус – это

«инкорпорированный класс». Но он не простой результат структурации

классовых условий, а также и активное структурирующее начало.

Хабитус оказывает воздействие на политические мнения и поведение данных

классов, а также на образующиеся в рамках этих классов стили жизни и

способы потребления. По мнению Бурдье, деятельностным практикам, из которых

складывается стиль жизни, предшествует совокупность вкусов – схем приятия и

восприятия. А вкусы, в свою очередь, базируются на хабитусе, на который

влияют прежде всего такие факторы как социальное происхождение и

образование. Одна из характерных логических цепей представлена Бурдье в

следующем виде:

объективные условия существования ( хабитус ( вкусы ( практики ( стиль

жизни

Вдоль подобных цепей оформляются различия между классами – в восприятии

литературы и искусства (особенно, музыкального), потребительских привычках,

спортивных занятиях. Так, что касается искусства, люди из рабочего класса

более склонны к этическому восприятию образов, склонны приписывать

искусству выполнение социальных функций. Их вкусы формируются в большей

мере потребностями в соучастии. В то время как для интеллектуалов более

характерно эстетическое восприятие чистых форм искусства. Последнее для

них, напротив, становится формой отрицания социального мира. Бурдье

пытается сравнивать классовые позиции и стили жизни и придавать им

пространственное изображение.

Итак, класс и хабитус в понимании Бурдье превращаются в ключевые понятия

социальной структуры. Причем, между классовой позицией, вписанной в

структуру должностей, и наклонностями, вписанными в хабитус, могут

возникать несоответствия и острые противоречия, в которых проявляются зоны

неустойчивости социальной структуры. Изобилуют такими примерами

революционные и постреволюционные ситуации.

В поисках социальных акторов (Ален Турен) Подобно своим коллегам, А.Турен

исходит из того, что в новом обществе (он его называет «программируемым»)

«экономические решения и экономическая борьба более не обладают ни

автономией, ни центральным местом, как это было в предшествующем обществе».

Конфликтность по-прежнему лежит в основе всех социальных отношений,

каковые суть отношения власти. Но власть определяется не как обладание, а

как господство, способность контролировать «области неопределенности». С

дисперсией власти конфликты становятся более многомерными. Трудящиеся

участвуют в них уже не только как работники, но как потребители, жители

определенных районов и территорий.

Вместе с конфликтностью сохраняется и классовый характер общества.

Однако, Турен достаточно жестко отделяет классовый анализ от проблематики

социальной структуры.

«Мы наблюдаем исчезновение классов как социальных «существ», как реальных

социальных и культурных слоев, – заявляет Турен, – и соответственно,

возрастает значение классовых отношений как аналитического принципа,

приемлемого для раскрытия социальных конфликтов... Говорить о социальных

классах – значит, скорее указывать на классовые проблемы, нежели определять

какие-то группы».

Основные формы господства в пост-индустриальном (программируемом)

обществе базируются в первую очередь на знаниях и образовании. А

технократия превращается в новый господствующий класс.

«Новый господствующий класс, – подчеркивает Турен, – определяется

наличием знания и определенного уровня образования». Другое определение:

«Правящий класс – есть группа осуществляющих свое господство инноваторов.

Доминируемые же классы более не эксплуатируются, но интегрируются в общую

систему и подвергаются манипулированию. И потому ключевым вопросом для них

является борьба за свое самоопределение. В авангарде этой борьбы за

самодетерминацию оказываются сегодня не профсоюзы и вообще не традиционные

слои рабочего класса, но образованные специалисты, техники, студенты. А

центром социокультурного сопротивления становятся университеты.

«Университет, – по мнению Турена, –сегодня становится привилегированным

центром оппозиции технократии и всем связанным с нею силам».

Когда же возникают классы, которые при этом не являются элементами

социальной структуры? Только когда индивиды превращаются в социальных

акторов, т.е. самоопределяются на основе присущих им культурных ориентаций

в процессе собственной деятельности. По мнению Турена, «невозможно отделить

класс, классовое сознание и социальное движение, т.е. классовое действие».

При таком подходе все общество представляется как «иерархизированная

совокупность систем действия». Под действием же понимается следующее:

«Действие есть поведение актора, управляемое культурными ориентациями и

утверждаемое внутри социальных отношений, посредством которого ведётся

борьба за контроль над историчностью (культурными моделями и ориентациями)

в данном идентифицируемом историческом контексте»; «Социальное движение

есть коллективное организованное действие».

Социальные движения, по Турену, не аномалия и не приложение к структуре,

но сама ткань социальной жизни. «Социальные движения не являются какими-то

исключительными и драматическими событиями, они постоянно образуют

сердцевину общественной жизни».

Так совершается попытка поворота от чистого изучения классов к их

активному формированию.

При всей сложности взаимоотношений, эти три яркие и самобытные фигуры

многое объединяет. Их всех можно отнести к «пост-структуралистам» как по

нынешним позициям, так и по эволюции взглядов (пройдя через структурализм,

они обращают его в объект своей критики). А наблюдаемая взаимная

непримиримость позиций (речь идет в первую очередь о Бурдье и Турене) во

многом является результатом близости исходных методологических установок.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В современной ситуации практически невозможно представить

стратификационные исследования в виде стройного, хорошо структурированного

потока. Напротив, происходит его распадение на отдельные ручейки, мало

помалу удаляющиеся от истока и при этом постоянно пересекающие на своем

пути чужие русла, забирая воду из других направлений. На этот сложный

процесс фрагментации и реинтеграции следует обратить особое внимание при

анализе современных стратификационных подходов.

Многообразные связи между членами общества, социальными группами, а также

внутри них, возникающие в процессе жизнедеятельности, именуемые нами

общественными отношениями, претерпевают постоянные изменения. Сегодня

процесс их развития идёт по линии усложнения. Но не исключено, что завтра

он повернёт совсем в другое русло.

Несомненно одно: в учёном мире всегда найдётся его провозвестник, у

которого непременно найдутся сторонники и оппоненты. Социальные философы,

социологи, политологи и представители других общественных наук уже не

первый год и век идут по одной дороге с обществом, будучи его неотъемлемой

частью, при этом исследуя все дорожки и тропинки, ответвляющиеся от этого

сложного пути, то забегая вперёд, предвосхищая события, то возвращаясь

назад в поисках ранее оставленных без внимания деталей.

Этому, надо сказать, не маленькому обществу исследователей также

свойственны разделения, расслоения, непримиримая борьба теорий за

доминирующее положение в своей области. И сколько будет существовать

общество, столько будут вестись его всесторонние исследования, рождаться и

умирать новые теории его устройства. И уж тем более безграничными

представляются наши возможности изучать, описывать и сопоставлять

составляющие этого многовекового наследия.

Список литературы:

1) Барулин В.С. Социальная философия, М. 1999

2) Весоловский В. Классы, слои и власть, М. 1981

3) Ерёмин Ю.Е. Классы и демократия, М. 1974

4) Замогильный С.И. Эволюция теорий классов и современность, Саратов 1989

5) Мокляк Н.М. Социальные отношения: структура и формы проявления, Киев

1986

6) Радаев В.В., Шкаратан О.И., Социальная стратификация, М. 1996

7) Ранние формы социальной стратификации, М. 1993

8) Социальная структура и социальная стратификация, М. 1992

9) Философская энциклопедия, м. 1962.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5