Внутренний человек в русской языковой картине мира

психических феноменов авторы иногда опускают вспомогательный субъект

сравнения, уподобления. При этом, однако, понимание высказывания никоим

образом не затрудняется, поскольку последний легко восстанавливается из

макро- и микроконтекстных условий (лексическое окружение, ближайшие

высказывания, содержащие ключевое слово, тематика и в том числе

стереотипные национально-языковые образы внутреннего человека). См.,

например, выражение, в котором вспомогательный субъект пространственной

репрезентации человека имплицирован (…Важно не выпустить на свободу «джина»

совести, испепеляющего русскую душу со скоростью света (А. Битов.

Пушкинский дом)): на него «намекает» лексико-семантический состав

высказывания, его «подсказывает» идиома выпустить джина из бутылки. Человек

уподобляется сосуду (бутылке), вмещающему в границах своего тела некие

психические феномены: в национально-языковом сознании - отрицательные,

неуправляемые страсти, негативные эмоции; в авторском варианте - совесть,

так же мучащую человека изнутри, как и указанные эмоции.

Выводы.

1. Разнообразные лексико-грамматические средства пространственной

интерпретации явлений внутреннего мира человека, предоставляемые русским

языком, позволяют изобразить последние либо как внутрипространственные,

либо как внешнепространственные. Для первых характерно использование как

номинаций целостного человека – вместилища, так и частичного (обозначенного

партитивами), причем для соответствующих образов-форм с пространственно-

предметной семантикой характерен метаморфизм (превращение) одного вида

локализации психических явлений в другой.

2. Внешнепространственная образная репрезентация внутреннего человека

опирается на номинации мира небесного и мира земного. В художественной речи

соответствующие метафоры, как правило, развернуты, актуализированы, так что

национально-языковые образные модели репрезентации психических феноменов

получают яркие, экспрессивно переосмысленные, актуализированные, часто

оценочные смыслы. Среди внешнепространственных моделей психики явно

преобладают микро- (а не макро-) пространственные, в частности образы

жилищ, хранилищ, очагов, сада, леса и др.

3.Наш материал позволяет выделить и систематизировать основные

семантико-синтаксические пропозитивные модели как средства образной

репрезентации явлений внутренней жизни человека. Представлены

пространственно характеризующие модели (в этих моделях внутренний человек

характеризуется за счет приписывания ему конкретного пространственного

признака, названного предикатом с первичным дименсиональным или

дистанционным значением, или в результате уподобления внутреннего мира

человека некоторому предмету, имя которого коннотирует определенные

пространственные признаки); модели локализации, хранения, бытия психических

феноменов (модели организуются номинациями предикатов и пространственных

определителей – целостных или частичных наименований человека, причем

прагматически (аксиологически) значимыми в этих моделях являются оппозиции

заполненность - незаполненность «вместилища»; наличие – отсутствие

уникальных органов «душевной» жизни. Упомянутым статическим образным

семантическим моделям противостоят пропозитивные модели движения /

перемещения, представляющие динамический аспект пространственных отношений

субъектов и объектов внутреннего мира. Для семантической интерпретации

явлений психики в рамках упомянутых образных субкатегориальных моделей

пространственного перемещения значим дифференциальный признак

«произвольность – непроизвольность» описываемых состояний человека,

«замкнутость – открытость» квазипространств (переход вовне / извне).

Глава 3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

актантных семантических категорий как способов

языковой репрезентации внутреннего человека

3. 1. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

семантической категории и субкатегории субъекта

В структуре пропозиции высказываний о внутреннем человеке выделяется два

обязательных смысловых компонента, формирующих денотативную ситуацию: лицо

+ приписывамое ему психическое состояние (действие, качество, реакция),

подвергающуюся в процессе формирования речевого сообщения определенной

понятийно-языковой интерпретации. Наш материал показывает, что образная

пропозитивно-событийная структура значительного числа речевых сообщений о

внутреннем человеке организуется при помощи непространственных актантных

семантических категорий, обозначающих различных, активных и неактивных,

«участников» ситуации – субъекта, объекта и инструмента.

Реальным (так называемым денотативным) субъектом описываемых в речи

психологических ситуаций является человек, и именно ему приписываются

разнообразные эмоции, чувства, мысли, желания. Даже не будучи

вербализованным в высказывании, субъект состояния (внутренний человек)

неизменно остается смысловым компонентом пропозиции: он подразумевается, на

него указывают личные окончания глаголов (Люблю его; Тебя не поймешь),

контекст (Я проводил гостей, оглядел опустевшую комнату. И вдруг стало так

тоскливо).

Образно-ассоциативный потенциал категории субъекта внутреннего мира

человека. Замечено, что вербализация рассматриваемого смыслового

компонента пропозиции осуществляется одним из двух лексико-грамматических

способов - целостно-субъектным и частично-субъектным, противопоставленных

друг другу как прямой и косвенный (метафорический, метонимический)

(Цейтлин 1976; Телия 1987; Арутюнова 1999; Одинцова 2000; Седова 2000(.

Субкатегория целостного внутреннего человека объединяет высказывания,

в которых субъект состояния назван прямо - именем или именной группой:

Коткин устал, и в нем накапливалось странное, тяжелое раздражение… (К.

Булычев. Глаз); Княжна любила его, он это знал; любила самого без титулов,

любила Петра Алексеевича Романова (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим)).

Субкатегория частичного внутреннего человека объединяет высказывания,

в которых реальный субъект состояния (человек) метонимически замещен

партитивом, называющим одну из его «частей», формирующих представление об

анатомическом составе человека. Органы психической жизни (сердце, мозг,

душа, совесть и др.), функционирование которых обеспечивает, с точки зрения

наивного сознания, протекание определенных психические процессов, выступают

в качестве ипостасей внутреннего человека и становятся, благодаря семантико-

синтаксическому приему «расщепления духовного «Я» человека», особым

предметом его внутренней рефлексии, предметом относительно автономным и как

бы наблюдаемым со стороны» [Одинцова 2000: 16]. Отчужденные от человека

«части» выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду с реальным

субъектом состояния или в роли его метонимического заместителя, ср.: Он

тоскует – Душа его тоскует; Меня посетила мысль – Мысли пришли мне в

голову; Ее терзает страх – Страх терзает ее душу; Он полюбил – В сердце его

пробудилась любовь. См. Ппимеры реализации частично-субъектного способа

репрезентации внутреннего человека в речи: Старому сердцу не под силу ждать

и ждать удара невесть откуда (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим.); Память

отбросила все тягостное, обыденное и явила им прошлое очищенным и

возвышенным (В. Токарева. Центр памяти); Ему [В. Высоцкому. - Е.К.] скучно,

он прожил жизнь Жеглова, его творческое нутро требует нового… (из газ.

интервью со С. Говорухиным).

В высказываниях с частично-субъектной репрезентацией внутреннего

человека регулярно используется понятие души, которая, в отличие от прочих

органов внутренней жизни человека, имеющих достаточно узкую «специализацию»

(ум – думать, понимать; память – запоминать, припоминать; сердце –

чувствовать и т. д.), является средоточием всей внутренней жизни человека.

Ее роль «не сводится к функционированию в качестве вместилища чувств»

[Шмелев 2002: 315] – «душа – в общенародном языке – и чувствует, и мыслит»

[Одинцова 2000: 17]. Отождествляясь с личностью человека, с его внутренним

«я», с его сущностью [Урысон 1995: 4], душа легко занимает позицию

целостного субъекта внутреннего состояния. Ей противостоит дух, особый

компонент внутреннего мира личности – сверхлегкая нематериальная

субстанция, которая, будучи частицей нематериального, высшего,

потустороннего мира внутри человека, ассоциируется с началом жизни в целом

(см. выражения со значением конца человеческой жизни: испустить дух, дух

вон), но ни с каким бы то ни было психическим процессом [Урысон 1999].

(«Анатомические» признаки понятия дух обнаруживаются лишь в некоторых

устойчивых выражениях, указывающих на его тесную связь с процессом дыхания,

ср.: затаить дух – затаить дыхание, перевести дух – перевести дыхание, дух

захватывает – дыхание захватывает). Таким образом, духу отказано в статусе

функционирующего внутри человека органа психики (Е.В. Урысон, А.Д.

Шмелев). Лишенный определенной функциональной нагрузки, связанной с

психическим, дух, «в отличие от души, не мыслится как средоточие внутренней

жизни человека, не отождествляется с личностью субъекта» [Урысон 1999: 20]

и, следовательно, не может выступать в качестве метонимического заменителя

человека (Мне радостно – Моей душе радостно - ?? Моему духу радостно; Я

тоскую – Душа тоскует - ?? Мой дух тоскует, Я хочу чего – Моя душа просит

чего – ?? Дух просит / хочет чего; У меня тоска – На душе / в душе тоска -

?? В духе / на духе тоска). (Позиция субъекта для слова «дух» возможна лишь

в тех случаях, когда последнее означает бесплотное существо из

потустороннего мира, сверхъестественную субстанцию (абсолютный дух, дух

добра, злой дух, духи леса и др.), то есть не имеет отношения к составу

внутреннего человека.)

Внутренний человек, репрезентированный одной из указанных ипостасей –

как целостный или частичный – включен в систему более частных семантических

субкатегорий. Так, в зависимости от пространственно-временной

дистанцированности субъекта состояния от субъекта речи, определяемой

автором высказывания, выделяются такие категориальные смыслы, как

инклюзивность и эксклюзивность (термины предложены авторским коллективом

кн.: (Золотова, 1998(), формирующие субкатегорию включенности.

В высказываниях, маркированных по признаку инклюзивности (от англ.

inclusive – содержащий, включающий), состояние представлено как

переживаемое: говорящий отождествляется с мыслящим, чувствующим субъектом

(или его метонимическим представителем) – они имеют одного референта, ср.:

Я радуюсь; (Мое) сердце радуется; Мне радостно и т. д. В высказываниях с

обобщенно-личным значением описываемое внутреннее состояние представлено не

просто как инклюзивное, но и как узуальное, типичное, закономерное,

повторяющееся. Оно приписывается различным лицам, включая самого

говорящего, адресата и любого другого человека. Внутренний человек в таких

сообщениях обычно обозначен именем (именной группой), называющим не

индивидуализированного представителя множества субъектов (человек, молодые,

влюбленные и т.п.) или указывающим на них (кванторами типа все, всякий,

каждый из нас, один из нас), ср: Там бережно хранятся исследуемые рукописи

и даже личные вещи, принадлежащие давно почившим, от одних имен которых не

может не забиться всякое русское сердце (А. Битов. Пушкинский дом); Но вот

формируется образ [идеального партнера. – Е.К.] и начинается чистая химия,

в просторечье называемая романтической любовью. Влюбленные в этот период

испытывают чувство Икара, впервые поднявшегося в воздух (из газ.); Не

всякому болезнь чужая в сердце входит, не всякого в жалость вводит (посл.).

В неопределенно-личных конструкциях решающим является наличие

лексических элементов, указывающих на говорящего и позволяющих отнести его

к числу субъектов состояния, ср.: Вам рады. – В моем доме (в нашей семье)

Вам рады. (Вероятнее всего, что именно во втором случае говорящий разделяет

радость третьих лиц.)

В высказываниях, маркированных по признаку эксклюзивности (от англ.

exclusive – исключительный, составляющий исключительную принадлежность),

состояние представлено как наблюдаемое со стороны и интерпретируется так,

как это сделал бы субъект состояния, заглянув внутрь другого человека и

обнаружив недоступное для других – то, что происходит в душе, сердце, уме

(Он радуется; Его сердце радуется; У него радость). Субъект речи в данном

случае не совпадает с денотативным субъектом, но выступает как всевидящий и

всезнающий наблюдатель.

В тех случаях, когда перед автором сообщения поставлена задача описать

человека «изнутри», построив высказывание таким образом, чтобы реципиент

мог взглянуть на внутреннего человека глазами другого человека (не

отождествляя при этом себя с наблюдетелем), используют прием, получивший

название отстранения (Б.А. Успенский). Он обнаруживает себя, в частности, в

тех высказываниях, где используются модальные слова типа казалось, как

будто, видимо и т. п., функция которых – «оправдывать применение глаголов

внутреннего состояния [как, впрочем, и всех других языковых единиц,

участвующих в изображении психической сферы. – Е.К.] по отношению к лицу,

которое, вообще говоря, описывается с какой-то посторонней («отстраненной»)

точки зрения [Успенский 1995: 113-114]. В семантическую структуру

высказываний о «внутреннем» человеке, помимо указанных модальных слов и

частиц, могут входить и другие «операторы отстраненности» - компоненты,

формирующие рамку наблюдения, так называемую модальную рамку «второго

порядка» [Вольф 1989: 69-71]. Это номинации наблюдателя, предикаты

восприятия (видеть, слышать, замечать и др.), а также лексемы со значением

внешней выраженности внутренних состояний (светиться, выражать,

изображаться и др.) в сочетании в номинациями «деталей» внешнего облика

человека (лицо, глаза, улыбка и др.). Например: Она огорчена приходом

гостя. – Мы заметили, что она огорчена приходом гостя, Она как будто

огорчена приходом гостя; Она была обрадована. – Она сияла от радости, В ее

голосе слышалась радость (в высказываниях справа от тире использованы

средства, подчеркивающие наблюдаемость эмоциональных состояний денотативных

субъектов, в высказываниях слева компоненты «рамки наблюдения»

имплицированы).

Как и в сфере сигнификативного отражения «внешних» (физических,

физиологических, социальных и др.) проявлений человека, исходная

психологическая ситуация допускает один их двух основных способов

интерпретации, которые могут быть условно названы агентивным (от лат.agens,

agentis – действующий) и экспериенциальным (от англ. experience -

испытывать) [Вежбицкая,1996: 40-44; Одинцова 1991; Арутюнова 1999: 386;

Стексова 2002: 10-14; Пименова 1999: 81]. Они противопоставлены друг другу

по признакам активности - пассивности денотативного субъекта, присутствия –

отсутствия волевого, сознательного начала в осуществлении происходящего с

ним события (будь то процесс, состояние, действие, положение дел – все то,

что происходит с субъектом).

В одних случаях то или иное эмоциональное, ментальное событие

репрезентируется как осознанное, контролируемое человеком, берущего на себя

ответственность за осуществление этого события. В результате такого взгляда

на исходную ситуацию денотативный субъект репрезентируется как агенс –

активный субъект, владеющий собственным поведением, своими стремлениями,

желаниями, чувствами, эмоциями, берущий на себя ответственность за них.

В других случаях событие во внутренней сфере личности представляются

как осуществляющиеся без участия / помимо воли и желания человека,

возникающие спонтанно, непроизвольно, а денотативный субъект при этом

осмысляется как «инертная вещь» [Одинцова 1991: 65], «пассивный

экспериенцер» [Вежбицкая 1996: 44; Пименова 1999: 81]. В зависимости от

выбранного средства языковой семантической интерпретация данного

субкатегориального смысла человек предстает в речи «то как орудие или

объект действия неведомых сил… то как локус, в котором движется поток

сознания, происходят события, пребывают свойства или состояния» [Арутюнова

1999б: 8], «вместилище разнообразных предметов, субстанций, материальных

(физических) и идеальных (духовных)» [Одинцова 1991: 65].

Агентивный способ интерпретации психологического субъекта в русском

языке опирается прежде всего на глагольную структурно-семантическую модель

с типовым акциональным значением, которое представляет собой обобщенный

смысловой результат предикативного сопряжения субъектного и предикатного

компонентов [Золотова 1998: 104] и в самом общем виде, схематично, может

быть представлено как Х делает (совершает) что. Денотативный субъект (в

нашем случае субъект психического состояния, носитель некоторых внутренних

качеств) получает форму именительного падежа, имеющую языковое

синтаксическое значение независимой субстанции – носителя предикативного

признака, и занимает в структуре пропозиции позицию активного субъекта

(агенса). Позиция предиката отводится глаголам ментального воздействия,

значение большинства из которых включает интенцию (накладывающую

ограничения на сочетаемость с наречиями невольности, ср.: * нечаянно

замыслил, * невольно решил, * бессознательно придумал, - которые снимаются

только благодаря частице «почти», снижающей категоричность утверждения о

невольности осуществления события [Стексова 2002: 93]), а также глаголам

желаний и эмоций. Последние, как известно, называют психические реакции,

переживания, а также потребности человека, возникающие у человека

непроизвольно, без участия его воли – в результате воздействия на него

внешних и внутренних раздражителей. Занимая позицию предиката в

пропозитивной структуре данного типа, они заметно влияют на семантику

высказывания в целом, как бы заведомо программируя экспериенциальный

взгляд на ситуацию в целом, определяя инактивность субъекта.

В свое время А. Вежбицкая обратила внимание на скрытый образный

семантический потенциал подобных глаголов, позволяющий человеку

репрезентировать свои чувства и желания как в некоторой степени активные,

вполне осознанные, что и обеспечивает им позицию предиката в активных

конструкциях. Проанализировав их сочетаемость и деривационные способности,

она, в частности, обратила внимание на способность глаголов эмоций

управлять словоформами с объектным значением (возненавидеть кого, пожелать

чего, скучать по кому, любить кого и т.п.), с одной стороны отличающую их

от однокоренных наречий и прилагательных, употребляющихся в сообщениях о

пассивных, невольных эмоциональных состояниях, а с другой – сближающую их с

глаголами активного физического действия, которые, как правило, имеют при

себе зависимую грамматическую форму имени, называющую обязательного

участника ситуации – актанта «объект». Из рассуждений исследовательницы об

«активности» эмоциональных предикатов становится ясным следующее.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20