Финансовые аспекты экономики рэкета

американский советолог Стивен Фиш называет “экономикой рэкета”:

вымогательство у предпринимателей, постоянные посягательства на их права

собственности становятся нормой действий и нелегальных, и легальных

структур. “Экономика рэкета” — это институциональная форма российского

бизнеса второй половины 1990-х годов.

3.2. Препятствия для легальной защиты прав собственности

Негативный имидж российского бизнеса. Почему же отечественные

предприниматели оказались в столь незавидном положении, когда все

рассматривают их как объект вымогательства, но никто не спешит на помощь?

Можно назвать много причин, препятствующих нормальной, легальной защите

прав предпринимателей: низкая законопослушность россиян (традиция

неправовой свободы); слабость и малоэффективность самих законодательных

норм, направленных на защиту прав собственности; низкие ресурсы органов

правопорядка, которые не в силах поддерживать даже те законодательные

нормы, которые уже есть. Однако по большому счету все эти факторы трудно

назвать первостепенными. Главная причина заключается в том, что большинство

россиян (включая законодателей и стражей закона) просто не считают защиту

бизнеса первостепенной задачей. В самом деле, с начала радикальных рыночных

реформ прошло почти десятилетие, а степень защищенности предпринимателей

если и улучшилась, то отнюдь не качественно.

Почему же беды предпринимателя в постсоветской России не считают

объектом первостепенных забот? Для любого россиянина ответ не составит

особого труда: в бизнесменах видят не трудолюбивых производителей, а

нахрапистых и аморальных хищников, грабить которых — не преступление, а

своего рода восстановление социальной справедливости (“экспроприация

экспроприаторов”).

Негативный имидж бизнесменов в глазах основной массы россиян можно, в

принципе, принять за аксиому, не требующую доказательств в силу ее

постоянного подтверждения повседневным опытом.

Таблица 5 Мнения россиян о том, что необходимо для занятия бизнесом

(по данным социологического обследования в Санкт-Петербурге, 1998 г.)

Примечания: В рубрику “Неопределенные факторы” сведены те ответы, в

которых названы качества предпринимателей, не определяемые однозначно как

позитивные или негативные.

Таким образом, спустя десятилетие после начала “воспитания” уважения к

предпринимательской деятельности во “второй столице” России примерно

половина людей считает бизнесменов скорее “проклятыми буржуями”, чем “солью

земли русской”. Понятно, что в провинции, где народ живет победнее, и где

либеральная ментальность укоренилась гораздо слабее, имидж бизнесменов еще

менее привлекателен.

Если “бизнес” прочно ассоциируется с “криминалом” и “воровством”, то

вполне понятно, почему никто не торопится протянуть молодому российскому

бизнесу руку помощи. Большинство явно или неявно считает предпринимателей

своего рода “легальными преступниками” и уверено, что относиться к ним надо

именно в соответствии с криминальными “понятиями”, то есть по принципу

“права силы”.

Криминальность российского бизнеса. В какой степени, однако, оправдан

негативный имидж российского бизнеса? Быть может, отечественные

предприниматели — “без вины виноватые”? Нет, российских предпринимателей

трудно назвать невинными овечками. Представления “простых людей” о

предпринимателях как о жуликах, увы, не слишком расходятся с реальным

положением дел.

Действительно, в 1990-е годы главным генератором криминогенности в

России стал именно молодой бизнес. Кажется, будто отечественные

предприниматели задались специальной целью подтвердить крылатую фразу из

“Золотого теленка”, что “все крупные современные состояния нажиты самым

бесчестным путем”. Впрочем, складывается впечатление, что и не слишком

крупные наживаются примерно таким же образом.

Криминальность в поведении российских бизнесменов можно проследить по

трем направлениям: отношения с клиентами, отношения с государством,

отношения с коллегами по бизнесу.

Что касается отношений с клиентами, то здесь на поверхности наиболее

заметен банальный, но массовый их обман. Хрестоматийным примером может

служить история с “МММ”, после которой у десятков тысяч людей ненависть к

бизнесменам стала своего рода условным рефлексом. Если, однако, глубже

рассмотреть главные источники доходов новых “акул бизнеса”, то выяснится,

что само первоначальное накопление капиталов в конце 1980-х — начале 1990-х

годов было основано именно на злоупотреблениях по отношению к рядовым

гражданам. В экономической теории широко используется термин

“рентоориентированное поведение” — так называют погоню за прибылью,

извлечение которой основано не на конкуренции за рубль покупателя, а на

использовании каких-либо привилегий. Зарубежные исследователи “загадочной

России” давно отмечают, что в начале 1990-х годов Россия превратилась

буквально в “рай для присвоения ренты”. По оценке А. Ослунда, в 1992 г.

рентные доходы превышали 80 % российского ВВП (в т. ч. 30 % — от спекуляции

энергоресурсами и металлами, еще 30 % — от льготных кредитов). Это

“рентоискательство” заложило фундамент практически всех крупных состояний,

по существу оно стало перераспределением национального богатства в пользу

“новых русских”. Поскольку подобное предпринимательство деструктивно для

общества (выгоды “рентоискателей” — это потери остальных членов общества),

то вполне естественно, что рядовые граждане считают такой бизнес

криминальным, даже если формально нарушения правовых норм и не происходит.

Хотя без негласной санкции правительства радикал-реформаторов массовое

извлечение ренты в принципе было бы невозможным, в отношениях с

правительством бизнес тоже не придерживается честных “правил игры”.

Уклонение от регистрации сделок и уплаты налогов, подкуп правительственных

чиновников, тайный вывоз капиталов за рубеж — все это стало настолько

заурядным, что воспринимается как часть профессиональных навыков для тех,

кто решает плавать в мутной воде бизнеса. Сошлемся для примера хотя бы на

данные о масштабах неоформленных сделок: их доля в выручке отечественных

предпринимателей в 1997 г. составила, по оптимистическим оценкам, порядка

8—15 %, а по пессимистическим — около 30 % . В 1994 г. российское

правительство считало, что более 42 % фирм не могут считаться легитимными,

поскольку не платят налогов и даже не имеют официального разрешения

заниматься бизнесом. Российская экономика быстро приобрела “пестрый”

характер — настолько тесно в ней официальная деятельность переплетается с

неофициальной, теневой.

Наконец, и в отношениях друг с другом бизнесмены не склонны быть

слишком щепетильными. По данным анкетного опроса российских

предпринимателей, проведенного в 1997 г. под руководством В.В. Радаева, с

нарушениями деловых обязательств сталкиваются 82 % предпринимателей, из них

50 % — иногда, а 32 % — часто. Систематическое нарушение деловых

обязательств и нечестная конкуренция естественным образом дополняются (и

ограничиваются) использованием услуг мафии для выбивания долгов и

устранения конкурентов. Предпринимателей убивают едва ли не так же часто,

как главарей мафиозных группировок, что заставляет усомниться в

существовании заметных различий между легальным и мафиозным бизнесом.

Возникает вопрос: почему в российском бизнесе девиантное (с точки

зрения нормального рядового гражданина) поведение выступает скорее

правилом, чем исключением? Часто это объясняют тем, что правительство

навязало предпринимателям “правила игры”, честно соблюдать которые просто

невозможно (очень сильный “налоговый пресс”, слабая законодательная база,

низкая эффективность реальной правоохранительной деятельности и т. д.). В

таком объяснении есть большая доля истины. Однако тогда остается

непонятным, почему отечественные предприниматели и прочие россияне без

особого возмущения приняли подобные “правила” и “играют” по ним уже лет

десять. Для понимания глубины проблемы зададимся вопросом: в какой степени

российская экономическая ментальность в принципе признает и одобряет бизнес

как индивидуальное стремление к обогащению?

3.3. Роль экономической культуры в развитии предпринимательства

Когда российские “шокотерапевты” начинали реформы, они были твердо

убеждены, что, подобно тому, как вода всюду течет сверху вниз,

реформирование экономики любой страны происходит на основе универсальных

рецептов неоклассического “экономикса”. Неудачи радикальных рыночных реформ

в России стали началом разочарования в универсализме неоклассических

рецептов. В наши дни становится очевидным: методов “лечения” экономики, в

равной степени пригодных и для Америки, и для Японии, и для Новой Гвинеи, к

сожалению, нет. Дело в том, что развитие любой экономической системы

(рыночной ли, командной или смешанной) в какой-либо конкретной стране

ограничено рамками национальной экономической культуры, которая во многом

определяет лицо национальной модели экономики.

Экономическая (хозяйственная) культура есть совокупность стереотипов и

ценностей, влияющих на хозяйственное поведение. Эти стереотипы и ценности

являются общими для крупных социальных общностей (этносов, конфессий).

Национальная хозяйственная культура нематериальна и часто трудноуловима, но

именно она определяет форму развития экономических систем в той или иной

стране. Важнейшим компонентом экономической культуры являются

господствующие представления об этически допустимых (“правильных”) формах и

образцах поведения, которые становятся фундаментом правовой культуры.

Национальная экономическая культура обуславливает, в свою очередь,

специфику развития преобладающих форм криминального поведения.

Каковы культурологические основы современного рыночного хозяйства?

Вспомним полемику по этому поводу между двумя великими немецкими

экономистами-социологами рубежа XIX—XX вв. Максом Вебером и Вернером

Зомбартом.

В. Зомбарт считал “духом” капитализма всякое стремление к получению

денежного богатства. В таком случае предпосылкой развития капитализма, по

Зомбарту, является стремление к роскоши, расточительству, престижному

потреблению. Перечисляя основные типы капиталистических предпринимателей,

он называл среди них разбойников и феодалов, спекулянтов и купцов.

Напротив, М. Вебер отмечал, что объяснять сущность буржуазного

предпринимательства только лишь “стремлением к денежному богатству”

принципиально недостаточно. Он выделил два качественно различных типа

“стремления к наживе”: один основан на использовании различных форм насилия

(обман, грабеж, взятки и т. д.), другой — на использовании добровольного и

взаимовыгодного обмена. Жажда наживы любой ценой, по его мнению, не только

не является буржуазной, но, напротив, тормозит развитие нормального

рыночного хозяйства. “Повсеместное господство абсолютной беззастенчивости и

своекорыстия в деле добывания денег, — подчеркивает Вебер, — было

специфической характерной чертой именно тех стран, которые по своему

буржуазно-капиталистическому развитию являются “отсталыми” по

западноевропейским масштабам”. Формирование “нормального” капитализма

возможно, по Веберу, только там и тогда, где и когда побеждает мораль

“честной наживы”, предполагающая взаимовыгодность экономических отношений

для всех ее участников. Если капитализм “по Зомбарту” имманентно

предполагает принцип “не обманешь — не продашь”, то капитализм “по Веберу”

основан на морали “честность — лучшая политика”.

Экономическая история ХХ в., когда к рыночному хозяйству стали

приобщаться страны “третьего мира”, предоставила обильный материал для

сравнения возможностей развития капитализма “по Зомбарту” и “по Веберу”.

Там, где бизнес приобретал черты своеобразного общественного служения (это,

прежде всего, регион конфуцианской цивилизации), рыночное хозяйство

развивалось весьма эффективно, ускоряя развитие общества. Если же

предпринимательство воспринималось как своекорыстная нажива любой ценой

(как, например, во многих странах Африки), то рыночное хозяйство

приобретало форму нароста, паразитирующего на национальной экономике. Сама

история вынесла своеобразный вердикт: чтобы предпринимательство стало

основой экономической жизни общества, оно должно иметь в глазах большинства

населения имидж честного и достойного занятия.

3.4. Этическая оценка предпринимательства в российской экономической

культуре

Когда радикал-реформаторы в 1992 г. закладывали фундамент российской

модели переходной экономики, то за желаемый образец явно или неявно брали

американское хозяйство. Американская либеральная модель рыночного хозяйства

есть наиболее чистое выражение идеологии “протестантской этики” с

характерными для нее фигурой himselfmademan`а (в буквальном переводе —

“человек, который сделал себя сам”) как образцом жизнедеятельности и

культом “честной наживы”. Но в какой степени эти этические нормы совместимы

с российской культурой?

Существует ли в российской экономической культуре благожелательное

отношение к деятельному индивиду, обязанному своей карьерой только самому

себе? Для ответа на этот вопрос необходимо выяснить, насколько велика в

российской культуре ценность индивидуализма. Мнение, что русские, в отличие

от западноевропейцев и тем более американцев, ставят коллективистские

ценности намного выше индивидуалистических, встречается настолько часто,

что его можно считать тривиальным. Сравнительные этнокультурологические

исследования в общем подтверждают эту точку зрения. Англо-саксонские страны

(США, Великобритания, Австралия), где доминирует протестантская этика,

характеризуются самыми высокими индексами индивидуализма, в странах

Западной Европы с преобладанием католицизма индивидуализм развит слабее,

еще слабее — в конфуцианских и мусульманских странах Азии и в православной

Восточной Европе. При слабости индивидуалистических ценностей “человек,

сделавший себя сам” воспринимается большинством окружающих как выскочка,

который делает свою карьеру, “идя по головам”. Естественно, что в таких

условиях бизнесмен классического типа как единоличный лидер выглядит

аномалией, антиобщественным элементом.

Существует ли, в российской экономической культуре качественное

разграничение “честного” и “нечестного” бизнеса? И на этот вопрос также

придется дать отрицательный ответ. Дело отнюдь не сводится к тому, что в

советскую эпоху жажда богатства клеймилась как моральное извращение.

Характерная деталь: в классической русской литературе XIX в. нет буквально

ни одного вполне положительного образа предпринимателя, зато отрицательных

— сколько угодно. Дореволюционные русские писатели, от А.С. Грибоедова до

А.П. Чехова, считали людей, отдавших свои силы презренной материальной

наживе, “мертвыми душами”, рядом с которыми даже лентяй Обломов выглядит

положительным персонажем. Ничего похожего на поэтизацию предпринимательства

в духе О. Бальзака, Дж. Лондона и Т. Драйзера в отечественной литературе

нет и в помине. Схожую картину рисует знакомство с русским фольклором:

среди народных пословиц многие осуждают погоню за богатством (сошлемся лишь

на общеизвестное “От трудов праведных не наживешь палат каменных”), но

трудно найти ее одобряющие. О чем-либо похожем на “Поучения Простака

Ричарда” Б. Франклина не может быть и речи. Можно, видимо, утверждать, что

традиционная российская экономическая ментальность в принципе не знает

понятия “честная нажива” и склонна негативно оценивать любые способы

индивидуалистического обогащения. Конечно, в советский период это осуждение

не могло не усилиться, но семена падали на хорошо подготовленную почву.

В принципе современная ситуация в российском бизнесе не так уж сильно

отличается от ситуации в той России, “которую мы потеряли”. Специалисты по

экономической истории хорошо знают, что отечественные предприниматели

дореволюционного периода также не служили образцом морального образа

действий. “Рентоискательство” у власть имущих, обман покупателей и

продавцов, ложные банкротства были вполне обыденными явлениями, а “честный

бизнес” конфессиональных меньшинств (старообрядцы, евреи) — исключением,

подтверждающим общее правило. Современное развитие бизнеса происходит,

однако, в условиях более низкой правовой защищенности (у “купцов-

аршинников” взятки мог вымогать городничий или городовой, но не уголовный

рэкетир), потому девиантное поведение предпринимателей проявляется в более

явных, откровенных формах, чем в дореволюционный период.

3.5. Криминальность бизнеса как следствие культурологического

стереотипа

Говорят, будто с падением коммунистического режима исчезли и

“советские” предрассудки о “греховности” индивидуального обогащения. На

самом деле российская традиция этического осуждения погони за богатством не

исчезла, а приобрела превращенную форму.

“Прорабы реформ” были в известном смысле революционерами, стремясь

сделать индивидуалистический бизнес вместо третируемой аномалии одобряемой

нормой. Но, как это часто бывает у революционеров, они, не замечая того,

находились в плену у тех культурных норм, с которыми боролись. Изначально,

в полном соответствии с российской традицией, либеральные радикал-

реформаторы не видели принципиальной разницы между “честным” и “бесчестным”

бизнесом, равно приветствуя любое частное предпринимательство. При

отсутствии этики бизнеса и господстве представлений о заведомой

аморальности бизнеса это было воспринято (не могло не быть воспринято) как

разрешение “делать деньги” любыми средствами.

Предпринимательство стало легальным и официально одобряемым, однако

культурологический стереотип, представляющий занятие бизнесом как этическую

аномалию, продолжает действовать. Человек, решившийся стать

предпринимателем, сразу попадает в ситуацию морального вакуума: для

подавляющего большинства россиян бизнес (любой бизнес!) однозначно

ассоциируется не столько с “трудолюбием” и “инициативностью”, сколько с

“нечестностью” и “обманом”. Начинающий предприниматель априори подвергнут

со стороны общества моральному осуждению, и сам себя осознает стоящим за

чертой общепринятых норм. Поскольку бизнесмен обречен (независимо от своего

личного поведения) олицетворять для сограждан вора и жулика, то у него

отсутствуют этические “тормоза”. Заранее “осужденный”, он с легкостью

совершает противоправные действия: его уже подвергли моральному остракизму,

и потому действительно совершаемые правонарушения мало вредят его

репутации.

Таким образом, главную причину криминальности российского бизнеса и,

соответственно, слабости легальной защиты прав бизнесменов мы видим не

столько в ошибках правящей элиты, сколько в принципиальной

рассогласованности ценностей классического либерализма и российских

культурных традиций. Попытка механически привить к российской “почве”

Страницы: 1, 2, 3, 4