Суицид, как социально-философская проблема

"Биатанатос" Джона Донна — произведение во многих отношениях

занимательное. В придаточных предложениях длинного, витиеватого,

уклончивого наименования этого труда легко увязнуть: "БИАТАНАТОС.

ДЕКЛАРАЦИЯ ПАРАДОКСА ИЛИ ТЕЗИСА, ГЛАСЯЩЕГО, ЧТО САМОУБИЙСТВО — НЕ ДО ТАКОЙ

СТЕПЕНИ ГРЕХ, ЧТОБЫ ОТНОСИТЬСЯ К НЕМУ ИМЕННО ТАК И НЕ ИНАЧЕ, С ПОДРОБНЫМ

РАССМОТРЕНИЕМ СУТИ И СОДЕРЖАНИЯ ВСЕХ ЗАКОНОВ, ЯКОБЫ НАРУШАЕМЫХ СИМ

ДЕЯНИЕМ".

Цель в предисловии заявлена вполне благая: обличить зло самоубийства,

однако автор обличает сей грех довольно странно. Да, пишет он, самоубийство

— одна из форм убийства и потому заслуживает осуждения. С другой стороны,

не каждый, совершивший убийство, по закону подлежит каре. Точно так же не

каждый самоубийца несет на себе печать смертного греха.

Донн пишет, изображая наивное недоумение: "Когда я заглядываю в

мартиролог всех тех, кто погиб от своей руки во имя религии, родины, славы,

любви, избавления от страданий, страха, стыда, мне стыдно видеть, сколь

мало приверженцев добродетели по сравнению с сими бесстрашными". Тем самым

автор подводит читателя к главной своей мысли, которую в XVII веке можно

было изложить лишь после долгой аргументации: "Наш благословенный Спаситель

избрал сей путь ради нашего избавления и пожертвовал своей жизнью, и пролил

свою кровь". Прав Борхес, когда пишет: "Заявленная цель "Биатанатоса" —

обличение самоубийства; главная — доказать, что Христос покончил с собой".

Вот он, наивысший аргумент, делающий все прочие доводы излишними:

самоубийство — "не до такой степени грех", если на него пошел Сын Божий.

Возможно, аргументация Монтеня и Дона проигрывают умозаключениям

философам древности. Внушает симпатию искренность и мужество, которое в ту

не склонную к толерантности эпоху требовали от сочинителя подобные

откровения.

Прошло без малого еще полтора века, прежде чем апология суицида была

изложена сухо, деловито и наукообразно, по пунктам. Эту миссию взял на себя

еще один -англичанин, Дэвид Юм, назвавший свой труд пре дельно просто, уже

безо всяких придаточных — "О самоубийстве" (издано в 1777). Это эссе долгие

годы существовало только в виде рукописи, вышло в свет на английском лишь

после смерти автора, анонимным изданием, и тоже попало в список запрещенных

книг — дух сочинения был слишком вольнодумен даже для Века Просвещения.

Юм последовательно разбирает три главных обвинения в адрес суицида, в

свое время выдвинутых Фомой Аквинским и доселе никем не опровергавшихся:

преступление против Бога; преступление против ближних; преступление против

человеческой природы. Второй и третий пункты обвинения в XVIII столетии,

как и в нынешнем, опровергались без труда, поскольку они относятся к

компетенции земного разума.

По поводу вреда, который самоубийца может нанести своим деянием обществу,

Юм говорит, что отношения индивида с социумом строятся на основе

взаимности. И далее рассуждает таким образом: человек не обязан делать

незначительное добро обществу, нанося огромный или просто большой вред

себе, поэтому нет смысла продолжать влачить жалкое существование. Но мне

кажется, что говоря о ближних наших, имеется ввиду не только абстрактное

общество, но и близкие и родные, для которых самоубийство является

безусловным преступлением, но очень велико число самоубийств именно по

причине безвыходного одиночества.

От довода о греховности самоубийства по отношению к самому себе Юм просто

отмахивается: есть вещи похуже быстрой смерти — дряхлость, неизлечимая

болезнь, тяжкие невзгоды. Что ж, с этим, кажется, не поспоришь.

Главное место в эссе, как и следовало ожидать, занимает полемика с первым

и в принципе неоспоримым (поскольку не человеческого ума дело) тезисом о

преступлении перед Господом. Для атеиста этот аргумент, разумеется, —

полнейший вздор, не заслуживающий обсуждения, однако большинство наших

современников — люди верующие либо агностики.

Юм пишет о том, что как для Вселенной, так и для Бога нет разницы между

жизнью какого-нибудь насекомого и человека. Далее он утверждает, что всё

предопределено свыше, и если жизнь стала не выносимо тяжёлой, так это и

есть знак свыше о том, что пора. Сегодня это звучит не слишком убедительно.

А как же свобода выбора, а ответственность, подразумеваемая этой свободе.

На мой взгляд, этот тезис так и остался опрокинутым, единственное, что

здесь можно сказать, а вернее повторить, то что Спаситель наш шёл на верную

смерть именно по Божьей воле, всё же остальное напоминает переливание из

пустого в порожнее.

Спиноза — первый мыслитель новой эпохи, который в критике суицида

обошелся без огневой поддержки в виде геенны и вечного проклятья. Тезис

голландского материалиста прост и мужествен: "Те, кто лишает себя жизни,

имеют душу, пораженную бессилием; их натура потерпела полное поражение в

борьбе с внешними обстоятельствами". Очевидно, Спиноза, как и Платон, имеет

в виду самоубийство вследствие малодушия. Однако вряд ли справедливо

распространять этот приговор на всех самоубийц без исключения, ибо как

тогда быть с неистовым библейским Разисом и его многочисленными

историческими последователями? Кроме того, не вполне ясно, о какой борьбе

толкует философ-пантеист (а пожалуй, что и атеист). О борьбе во имя чего?

Во имя того, чтобы, преодолев все "внешние обстоятельства", дожить до 95

лет и умереть от перелома шейки бедра? Кажется, без Бога и высшего смысла,

не обойтись.

По Канту человеческая жизнь священна, потому что она — часть природы.

Самоубиение безнравственно, ибо самоубийца предает цель своего

существования, совершает преступление против высшего долга, коим является

всеобщий закон природы.

"...Тот, кто занят мыслью о самоубийстве, спросит себя, исходя из понятия

необходимого долга по отношению к самому себе, совместим ли его поступок с

идеей человечества как цели самой по себе. Если он, для того чтобы избежать

тягостного состояния, разрушает самого себя, то он использует лицо только

как средство для сохранения сносного состояния до конца жизни. Но человек

не есть какая-нибудь вещь, стало быть, не есть то, что можно употреблять

только как средство; он всегда и при всех своих поступках должен

рассматриваться как цель сама по себе. Следовательно, я не могу

распоряжаться человеком в моем лице, калечить его, губить или убивать".

Интересно, сумела ли эта во всех отношениях похвальная идея остановить руку

хоть одного человека, доведенного до крайней точки, и решившегося на

самоубийство? Позволю себе в этом усомниться.

Причины, побуждающие к самоубийству.

Поступок самоубийцы почти всегда повергает остающихся в шок —

невообразимым для многих попиранием жизненного инстинкта, бесстрашием перед

лицом укорененного в нашем сознании и подсознании табу, разрывом всех и

всяческих связей с миром людей, с нашим миром. Для большинства во все

времена мотивы этого пугающего акта казались непостижимыми и даже

мистическими. Но человек не любит необъяснимого и если не знает

удовлетворительного ответа на вопрос, то придумает неудовлетворительный,

лишь бы не оставаться вовсе без ответа.

До поры до времени европейцев устраивало объяснение суицида, предложенное

церковью: самоубийство происходит в результате безумия, то есть из-за того,

что в душу проникает бес и пожирает ее изнутри. Однако в XVIII столетии для

подросшего сознания такого истолкования стало недостаточно — тем более что

явно не все случаи самоубийства можно было объяснить безумием. Тогда-то и

возникли первые попытки сделать некие обобщения — то есть вывести теорию

самоубийства.

В последние двести лет представление о человеке и механизме его поступков

постоянно усложнялось. В конце XX века человек кажется самому себе гораздо

более сложным существом, чем он представлялся мыслителям и ученым Века

Просвещения. То была эпоха простых ответов на сложные вопросы. Из-за чего

люди убивают себя? Монтескье и Карамзин с уверенностью винили в этом климат

и рацион питания. Чуть позже вина с не меньшей убежденностью была возложена

на нигилизм, материализм и прочие разрушительные идеи. А сегодня

получается, что мы все-таки до конца не понимаем, почему миллионы людей

ежегодно стремятся расстаться с жизнью — то есть с тем, что кажется нам

главным сокровищем. Само обилие существующих ныне суицидологических теорий

свидетельствует о нашей растерянности перед феноменом самоубийства.

Основателем суицидологии был Эмиль Дюркгейм, создавший стройную, но, как

мы увидим, отнюдь не исчерпывающую, а кое в чем и явно неубедительную

теорию суицидальной мотивации. Тем не менее его работа "Самоубийство"

(1897) дала толчок новым изысканиям, и уже в начале XX века появилось целых

три школы суицидологии: социологическая (то есть собственно

дюркгеймовская), антропологическая (выводящая суицидальность из аномалий в

строении и развитии организма) и психиатрическая.

Затем школ стало больше — прибавились психоаналитическая, биохимическая

(сделавшая главными виновниками гены и гормоны), макроприродная (которая

искала причину в расположении планет, воздействии окружающей среды,

географических условиях и т.д.).

Со временем стало очевидно, что ни одно из направлений неспособно

объяснить феномен суицида во всей его полноте. Это выяснилось в ходе

обширных статистических исследований, которые помогли ученым выявить общие

закономерности, но так и не решили тайну каждого отдельного самоубийства.

Исследование мотивов суицида, проведенное в 30-е годы в Англии, дало такую

картину: 37% всех случаев объяснялись психическими патологиями, 35% —

социальными причинами, 17% — личностными аномалиями, 14% — личными

невзгодами (несчастная любовь, болезнь, утрата и т.д.). В ряде случаев

мотивация была комбинированной — этим объясняется зашкаливание за

стопроцентную сумму. Примерно в те же годы этнографы провели исследование

суицидологической картины у народов центральной и восточной Африки. Там

наиболее часто встречающиеся мотивации были такими (в порядке убывания):

болезнь, любовная драма, импотенция или бесплодие, психическое заболевание,

стыд.

Из этого маленького примера ясно, что в зависимости от общественных

условий и культурных особенностей соотношение основных суицидальных

мотиваций может сильно отличаться. Однако всегда будет достаточно высокой

пропорция суицидальных случаев, которые не укладываются в рамки основных

категорий (те же "личностные аномалии" или так называемые "немотивированные

самоубийства"). Это, разумеется, не означает, что суицидология сто лет

трудилась впустую — она сумела выявить некоторые общие законы.

Я рассмотрю два, на мой взгляд, самые интересные направления.

Общественные причины.

С точки зрения социологии самоубийство — одна из моделей так называемого

девиантного поведения, область социальной патологии — наряду с наркоманией,

проституциеи, преступностью и алкоголизмом. Убивая себя, человек

отказывается признавать, что он общественное животное, и тем самым

привлекает к своей персоне, пусть посмертно, пристальное внимание того

самого социума, которым столь решительно пренебрег.

Эмиль Дюркгейм сводит всю совокупность мотиваций суицида к пагубному

воздействию социальной среды и происходящих внутри нее процессов. Индивид

не убивает себя — происходит убийство, совершаемое обществом. Основатель

суицидологии выделяет всего три типа самоубийства: эгоистическое,

альтруистическое и анемичное.

Эгоистическое самоубийство происходит тогда, когда узы, соединяющие

человека с жизнью, разрываются, когда ослабевает его связь с обществом,

результатом чего становится крайний индивидуализм. Высокий уровень

образования в смысле суицидораспо-ложенности — вещь опасная. Интеллектуалы

убивают себя раз в десять чаще, чем люди малообразованные — именно потому,

что образованность и связанная с нею материальная обеспеченность (во всяком

случае, во времена Дюркгейма они были связаны) способствуют обострению

индивидуализма. Парадоксально, но факт: чем легче и приятней жизнь

человека, тем чаще он задумывается о самоубийстве. Что, собственно, и

демонстрирует наша благоустроенная эпоха.

Альтруистическое самоубийство, наоборот, является следствием недостаточно

развитой индивидуальности. К этой категории, например, относится

самоустранение стариков в примитивном обществе. По Дюркгейму,

альтруистический суицид является приметой "обществ низшего порядка".

Человек кончает с собой из "общественных" соображений, когда социум

оказывает на личность сильное психическое давление, побуждая ее к

самоуничтожению. Пример — массовые самоубийства в фанатичных и тесно

сплоченных религиозных общинах. Общественный интерес подавляет личный там,

где "я" не принадлежит человеку. "Во всех этих случаях мы видим, как

субъект стремится освободиться от своей личности для того, чтобы

погрузиться во что-то другое, что он считает своей настоящей сущностью". И

очень важное замечание: "В той среде, где властвует альтруистическое

самоубийство, человек всегда готов пожертвовать своей жизнью, но зато он

так же мало дорожит и жизнью других людей". Тоталитарные государства XX

века, отстаивавшие примат социальных ценностей над индивидуальными, легко

жертвовали гражданами, мешавшими развитию общества, а полезных граждан

постоянно призывали к самопожертвованию, в том числе и прямому — через

альтруистическое самоубийство (прославление подвига Матросова, "последнюю

пулю себе", эскадрильи камикадзе и прочее).

Анемичное самоубийство (аномия — общее состояние дезорганизации) становится

массовым явлением в период любых значительных социальных потрясений —

причем не только отрицательных, но и положительных. "Каждый раз, когда

социальное тело терпит крупные изменения, вызванные внешним скачком роста

или неожиданной катастрофой, люди начинают убивать себя с большей

легкостью". В качестве примеров позитивных, но оттого не менее

суицидопобуждающих общественных перемен Дюркгейм приводит данные 1870-х

годов: рост самоубийств в победоносной Германии, а также в объединившейся,

бурно развивавшейся Италии. При подобных перепадах происходит массовое

изменение установившейся социальной иерархии. Резкое изменение

общественного и имущественного статуса влечет за собой волну самоубийств

среди тех, кто не смог приспособиться к новым условиям.

Законы Дюркгейма гласят, что уровень самоубийств в популяции напрямую

связан с ее степенью сплоченности: суицидальная статистика изменяется

обратно пропорционально степени семейной, религиозной и политической

интеграции.

Совершенно очевидно, что теория Дюркгейма, при очевидной бесспорности

своих ключевых положений, объясняет лишь один, пусть даже очень широкий,

аспект суицидальных побуждений. Вместе с тем французский социолог открыл и

попытался объяснить ряд важных закономерностей, изучение которых было

продолжено его многочисленными последователями.

Значительное преобладание мужских самоубийств над женскими Дюркгейм

объяснял тем, что у женщины менее развита чувствительность, женщина

недостаточно проникнута общественной жизнью и "очень несложных социальных

форм достаточно для удовлетворения всех ее требований". Это утверждение,

разумеется, звучит до комичного шовинистично, однако дальнейшее развитие

суицидологии подтвердило, что женщины действительно совершают самоубийства

в среднем в 3-4 раза реже. Современная психология объясняет это тем, что

женщины отличаются большей ментальной пластичностью и обладают лучшей

социальной адаптируемостью. Правда, они совершают в пять раз больше

суицидальных попыток, чем мужчины, но в большинстве случаев эти покушения

носят демонстративный характер и направлены не на прекращение собственной

жизни, а на улучшение ее качества (привлечь внимание к своему несчастью,

получить помощь, вызвать сострадание и прочее). Характерно, что в

скандинавских странах, где эмансипация началась раньше и получила большее

развитие, социальные роли полов почти полностью сравнялись, и, как

результат, количество самоубийств среди женщин и мужчин почти сравнялось.

Редким исключением в этом отношении является Япония — там женщины убивают

себя чаще, чем мужчины, что особенно проявляется в старших возрастных

группах.

Последователи Дюркгейма усовершенствовали социологическую суицидологию,

открыли множество новых закономерностей, связывающих уровень самоубийств с

общественными процессами, вывели сложные формулы, позволяющие

прогнозировать, а стало быть, и смягчать суицидные всплески. Сегодня мы

знаем и можем объяснить, почему горожане убивают себя чаще, чем сельские

жители (причин много: в аграрных сообществах крепче институт семьи;

дезорганизованные городские зоны — рассадник самоубийств и т.п.); почему

снижение рождаемости пагубно отражается на уровне самоубийств (установлено,

что уровень самоубийств находится в обратной зависимости с долей детей в

популяции: дети цементируют семью, крепкая семья — хороший барьер против

суицида); почему число самоубийц резко падает во время войны (в годы

военных испытаний общество консолидируется, что понижает степень социальной

изоляции) и так далее, и так далее.

Социология способна объяснить причины большинства самоубийств в

социально неблагополучных странах (например, в сегодняшней России), но

даже там многие случаи выходят за рамки ее компетенции. И тем более

заметна недостаточность этой теории, когда речь заходит о суицидной

картине в тех обществах, где жизнь человека в меньшей степени зависит от

социального давления. Неудивительно, что именно в этих странах

социологическая школа довольно скоро уступила первенство тому направлению

суицидологии, которое объясняет самоубийство устройством человеческой

психики и происходящими в ней процессами.

Психологические причины.

Разумеется, человеческая психика — сфера куда более загадочная и гораздо

меньше поддающаяся изучению, чем законы развития общества. Самая главная

тайна для человека — он сам, механизм его поступков и истинные мотивы его

поведения. Здесь нет ничего, известного наверняка, в лучшем случае

существуют некоторые правдоподобные предположения, любые же категоричные

суждения вызывают сомнение.

Примерно до середины XIX века медикам казалось, что наше психическое

устройство ненамного сложнее паровой машины или ткацкого станка. Душевная

аномалия, толкающая человека на самоубийство, рассматривалась как

незначительный механический дефект, легко поддающийся коррекции. Меры

предлагались простые и решительные: "Перепробовав различные способы без

видимого эффекта, прописал пациенту холодный душ каждое утро, — бодро

докладывает о своей методике некий английский психиатр в 1840 году. — Через

десять дней страсть к самоистреблению совершенно исчезла и более не

возвращалась. Известно также, что вовремя сделанный клистир отлично

рассеивает желание самоубийства".

Хорошим способом лечения суицидальной склонности считалось поставить за

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5