Недостатки
одномерной схемы Адорно пытался преодолеть английский психолог Г. Айзенк. В
своем исследовании, признанном, как и «Авторитарная личность», «этапным» в
развитии политической психологии, он наряду с «политической» осью правые -
левые (по его терминологии, «консерваторы - радикалы») ввел особую
психологическую ось «авторитаристы - демократы» (см. рис. 2).
Если на
первой оси располагались типы политических взглядов: правые радикалы - фашисты,
консерваторы, социалисты, левые радикалы коммунисты, то на второй -
политические темпераменты, измеряемые уровнем жесткости, нетерпимости и
«мягкости», терпимости политических позиций человека. Жесткость, по Айзенку,
равнозначна авторитаризму, мягкость - демократизму24. Двухмерная модель
позволила выявить наличие аналогичных психологических типов среди сторонников
противоположных политических воззрений. Так, нетерпимость и авторитаризм
оказались в равной степени характерными для фашистов и коммунистов, социалисты
и консерваторы заняли на авторитарнодемократической оси одинаковую центральную
позицию; либералы, расположились в центре «политической» оси, но ближе к ее
«демократическому» полюсу; психологически, по мнению Айзенка, только
«политические темпераменты» (но не выбор между левой и правой идейно-политической
позицией) коренятся в глубинных психологических структурах личности.
В свете
последующего исторического опыта этот вывод мог бы быть дополнен и
скорректирован. Во-первых, несовпадение деления на правых и левых с
психологической дифференциацией людей, очевидно, но его неправильно объяснять
отсутствием психологических основ (или содержания) политических ориентации.
Скорее оно связано с грубостью, упрощенностью этого деления, отражающего лишь
некоторые общественно-политические приоритеты, но не различные системы целей и
средств политической деятельности. Реальные же политические ориентации,
очевидно, представляют собой, если использовать терминологию Айзенка, синтез
«темпераментов» и идеологических установок. Поэтому «соседние» по месту на
политической оси ориентации, например представленные в его схеме коммунистами и
социалистами, в действительности могут находиться в отношениях непримиримой
конфронтации. Хорошо известна вражда, долгое время разделявшая эти формально
левые течения. Такая же, если не большая несовместимость разделяла в Англии
40-х годов консервативных последователей У. Черчилля и поклонников фашистского
лидера О. Мосли.
Во-вторых,
формальные идеологические и программные установки, представляя собой
символическое и вербальное выражение политических ориентации, необходимое им
для собственной идентификации, не совпадают с последними. По сравнению с
ориентациями они обычно более инерционны и менее динамичны. Сплошь и рядом
идеологический «ярлык» ориентации остается тем же, а политическое и психологическое
содержание существенно меняется. Так, коммунизм в Англии и ряде других стран
Запада за истекшие десятилетия в значительной мере утратил свой жестко
авторитарный характер времен Коминтерна, в коммунистическом движении произошла
идейно-политическая дифференциация, расколовшая его на догматиков
ленинско-сталинского закала и демократов, лояльных к существующему
политическому строю. Подобные факты свидетельствуют о том, что
социально-политическая психология должна с осторожностью использовать партийные
и идеологические «ярлыки», всякий раз проверяя, действительно ли они отражают
единую систему политических установок.
С учетом
этих оговорок познавательное значение методологии Айзенка неоспоримо. И это
доказывается в первую очередь тем, что спустя 40 лет она может служить для
объяснения происшедших за это время изменений.
К 90-м годам
в странах Запада при сохранении межпартийных различий и борьбы партий
наметилось очевидное сближение идеологии и политики умеренно-правых и
умеренно-левых течений, выразившееся в компромиссе между принципами свободного
предпринимательства и социальной справедливости (или солидарности),
национализма и антимилитаризма. Образовавшее основу нового общественного
консенсуса, оно было вызвано рядом экономических, социальных и политических
сдвигов, но, взглянув на схему Айзенка, легко обнаружить также и его исходные
психологические предпосылки. Уже в 50-е годы такие течения, как консерваторы и
социалисты, находились в одной и той же точке «психологической» оси
(авторитаризм-демократизм), а за истекшие годы оба они, судя по ряду признаков,
приблизились к либералам и тем самым - к демократическому полюсу. Эта исходная
психологическая близость (при демонстрируемой противоположности идеологических
платформ) сыграла свою роль в формировании консенсуса при одновременном
политическом и психологическом отмежевании от него крайних течений -
ультралевого и ультраправого (агрессивного националистического) экстремизма.
Еще более
впечатляющим доказательством аналитических возможностей двухмерной модели может
служить ее применение к исследованию политических ориентации в посттоталитарной
России. Так, политическое сближение полярных по исходным идеологическим
установкам течений - ортодоксальных марксистов-ленинцев и ультранационалистов,
их фактическое слияние в единую «непримиримую оппозицию» было предопределено их
исходной психологической близостью - одинаково высоким уровнем авторитаризма и
антидемократизма. Причем сближение произошло на основе националистической и
шовинистической идеологии, что, как отмечалось, подтвердило тезис Адорно о
системной связи «этноцентризма и авторитаризма» (и к ней мы еще вернемся).
Политические
ориентации в России
Но дело не
только в этом. Представляется, что двухмерное моделирование, предложенное
Айзенком, может быть применено для определения и анализа
социально-психологических основ российских политических ориентации (см. рисунок
3).
Две
координаты, образующие приводимую схему, отображают два основных принципа
политико-психологической дифференциации населения России. Во-первых, россияне
имеют различные представления об оптимальном государственно-политическом
устройстве, во-вторых, поразному относятся к происходящим в России
социально-экономическим преобразованиям, к потенциальному переходу от
государственного социализма к рыночной экономике. Первое членение, отображенное
на ординате схемы, распределяет россиян (как и англичан у Айзенка) между
тоталитарно-авторитарным и демократическим полюсами. Второе, изображенное на
абсциссе, более соответствует российским условиям, чем «западный» дуализм,
«левые-правые». Именно отношение к реформам, к
государственно-распределительному прошлому и туманному рыночному будущему
образует главную ось политической борьбы в России, в которой левые и крайне
правые (в западном смысле слова) оказываются в одном лагере, а просто правые -
в другом. Поэтому в качестве полюсов абсциссы выступают
государственно-социалистический консерватизм (не путать с консерватизмом
буржуазным), тесно слитый с великодержавным национализмом, и рыночный «западнический»
реформизм. Отметим, что двухмерное моделирование политических ориентации даже
больше отвечает российским условиям, чем английским и большинства западных
стран. Ведь авторитарно-демократическая ось там отображает главным образом
различие между демократически ориентированным большинством и намного меньшими,
большей частью политически маргинальными группами авторитаристов. У нас
авторитаризм - весьма мощный и массовый политико-психологический феномен.
В верхнем
правом углу схемы находятся сторонники коммунистов. Для них наиболее характерна
ностальгия по плановой экономике и тоталитарному «порядку», они наиболее
непримиримые противники частной собственности и рыночных реформ. В этой группе
значителен удельный вес людей старшего возраста. Национал -«патриоты» и
жириновцы, превосходя коммунистов по силе великодержавно-националистических
«имперских» установок, более индифферентны по сравнению с ними к вопросам
собственности, менее «антирыночны». Эти течения поддерживают некоторые
националистически и протекционистски ориентированные круги предпринимателей, их
сторонники менее консервативны экономически, чем политически, готовы
«включиться» в рыночные отношения при условии их жесткого регулирования
государством и участия в них структур власти. Впрочем, эти различия ощущаются
скорее в более идеологизированных (например, среди ветеранов КПСС, активистов
национал-«патриотических» организаций и т.д.) и элитарных слоях «непримиримой
оппозиции», чем в основной массе рядовых ее сторонников. На организуемых ею
манифестациях все они смешиваются в толпу, в которой фашисты и православные
монархисты объединяются с коммунистами под красными знаменами, антисемитскими
транспарантами и портретами Сталина. Мобилизующим фактором «непримиримым»
служат не столько общие идеологемы, сколько - что вообще типично для
ультраавторитарных течений - образ врага - жидо-массонов и «дерьмократов»,
продающих страну западным империалистам.
В
социологическом и психологическом отношениях представители данной ориентации
достаточно гетерогенны. Наиболее массовую их часть образуют
«ситуационно-неблагополучные» и «угрожаемые». Среди них рядовые наемные
работники, страдающие от экономического кризиса и инфляции, представители
привилегированных в прошлом социальных и профессиональных групп, либо не сумевшие
адаптироваться к новой социально-экономической ситуации, либо видящие в
реформах угрозу своему статусу. Особую подгруппу образуют сельские жители -
работники колхозов и совхозов, объединенные с аграрными генералами
(председательско-директорский корпус) системой патерналистских отношений,
боящихся потерять «кормушку» и относительную гарантию стабильности в случае
разрушения этой системы.
Боевая сила
и ядро непримиримой оппозиции - «структурно-неблагополучные» и «идейные
авторитаристы». Первые обладают чертами «авторитарной личности», описанной
Адорно. Это люди, страдающие часто с молодых лет - комплексом социальной
неполноценности, одиночества, неприкаянности, формирующими у них агрессивность,
цинизм, деструктивные склонности. Они - социальные и психологические маргиналы,
и могли бы служить иллюстрацией к описанию патологий, выявляемых фрейдистским
психоанализом.
Идейные
авторитаристы, напротив, нередко обладают вполне уравновешенной психикой.
Психологическим источником их позиций может быть интериоризированная социальная
роль в системе жестко иерархических отношений власти (армия, другие силовые
структуры); принадлежность к профессии, формирующей технократический
рационализм, также ориентированный на модель жесткой властной иерархии
(естественные и технические науки); защита социального статуса и достоинства
включенных в структуру авторитарно-тоталитарного милитаризованного государства
(ВПК). Этим источником могут быть также абстрактно-ценностные
националистические и великодержавные установки, возникшие как способ
самоидентификации в профессионально интеллектуальной или
художественно-творческой - деятельности (ученые-гуманитарии, кинорежиссеры,
художники и др.)25.
Идейные
авторитаристы происходят из старой партийной, хозяйственной,
научно-технической, идеологической (преподаватели марксизма) номенклатуры, из
офицеров вооруженных сил, госбезопасности и МВД, работников карательных
органов. Но среди них немало и представителей научно-технической интеллигенции,
ориентированных на проект нового авторитаризма, очищенного от архаических
наслоений коммунистической идеологии, на ценности силы и порядка. Этот
психологический тип характерен для «интеллигентной» части партии Жириновского.
В целом идейные авторитаристы отличаются более высоким уровнем образования от малообразованной
и поэтому восприимчивой к примитивным стереотипам и мифологии основной базы
«непримиримой оппозиции».
Государственники-«центристы»
по основному содержанию своих экономических и политических воззрений мало
отличаются от жириновцев и национал-«патриотов». Их идеалом также является
сильное государство, распространяющее свою власть на экономику и защищающее
великодержавные национальные интересы. Однако все эти установки проявляются у
них в менее агрессивной, более смягченной форме, не обязательно сопряжены с
антисемитизмом и этноцентризмом. На их систему ценностей некоторое, хотя и
весьма поверхностное влияние оказывают демократические и реформаторские идеи,
присутствующие в их «сверх-Я» в качестве конвенциональной нормы, вовсе
отвергать которую было бы неприлично. Многие лидеры и идеологи этой ориентации
- бывшие номенклатурные «прогрессисты» 60-70-х годов и люди из окружения
Горбачева; органически не принимая либеральное реформаторство и отказ от
великодержавия, они дорожат своим самосознанием борцов с тоталитаризмом. Все
это придает их менталитету двойственный характер, побуждает их прикрывать свое
родство с откровенными авторитаризмом и национализмом
демократически-реформаторским флером. Отсюда курьезное тяготение к
декларативной самоидентификации с социал-демократизмом, к которому они имеют
ненамного большее отношение, чем ЛДПР Жириновского к либерализму и демократии.
Все эти
особенности государственников-«центристов» позволяют разместить их по абсциссе
ближе к центру, чем коммунистов, а по ординате - чем непримиримую оппозицию. И
в то же время заключить в кавычки « центристскую» часть их политического
титула.
Социальную
базу данного течения составляют группы населения, которые хотели бы совместить
государственный авторитаризм с наиболее соблазнительными прелестями рынка и
демократических свобод (возможностью коммерческой прибыли, обильным
потребительским рынком, гласностью). Или хотя бы сохранить свободу выбора между
рыночной и традиционно-социалистической формами экономического бытия в условиях
неопределенности переходного периода. Впрочем, эта база весьма узка, «элитарна»
и охватывает главным образом некоторые слои хозяйственной номенклатуры (часть
директорского корпуса) и интеллигенции.
В верхнем
левом квадранте схемы размещаются реформаторы-государственники. Они близки к
реформаторскому полюсу абсциссы и весьма далеки от демократического полюса
ординаты. Осознанно или интуитивно эти люди делают ставку на авторитарный путь
осуществления рыночных реформ, на сильную исполнительную власть; пороки
хасбулатовского Верховного совета, Государственной думы, Советов убедили их в
фундаментальной недееспособности представительной демократии, во всяком случае
в условиях современной России. В рефлектирующих группах сторонников этой
ориентации популярны рассуждения «о неготовности России к демократии», интерес
и чилийскому, южнокорейскому и т.п. опыту модернизации, мечтания о превращении
госаппарата в главную силу реформ. Их более широкие слои высказываются за
«сильную руку» в ходе социологических опросов. К ним принадлежат часть тех, кто
идентифицирует себя с либерализмом, представляя его технократический вариант.
Представители этой ориентации, происходящие из самых различных социальных
слоев, образуют значительную, возможно, даже большую часть относительно
устойчивого электората Ельцина и демократов.
К
реформаторскому и одновременно к демократическому полюсам двух осей близка
реформаторско-демократическая ориентация. К ней принадлежат часть интеллигенции
и элитарные (в культурном отношении) группы других слоев общества, которые
интериоризировали демократические ценности, выработанные мировой цивилизацией.
Кроме этих «идейных демократов», базу данной ориентации образуют
«демократы-прагматики». Это представители тех социальных групп, которые под
влиянием собственного практического опыта выработали ориентацию на
самостоятельную деятельность и самовыражение на общественно-политической арене.
В силу их объективного положения или характера отстаиваемых ими интересов они
поняли, что нуждаются в независимости от власти, в возможности оказывать
давление на нее извне или вступать с ней в партнерско-договорные отношения, не
включаясь в ее структуры. В такой ситуации находятся, например, независимое
рабочее движение, негосударственные и несвязанные с бюрократией предпринимательские
структуры, группы, поддерживающие гражданские инициативы и движения:
экологические, правозащитные, потребительские и т.д. Словом, различные
компоненты складывающегося гражданского общества. Независимо от уровня и
характера политической вовлеченности всех этих групп, их цели и интересы
соответствуют демократическим принципам политической организации общества,
бюрократический авторитаризм - их общий противник.
Для
определенной части социально-профессиональных групп главным ориентиром их
общественно-политического поведения являются собственные корпоративные
интересы. В силу гетерогенности и часто конъюнктурного характера этих интересов
данная ориентация занимает на обеих осях промежуточное положение. Одни группы в
каких-то ситуациях могут быть заинтересованы в дистанцировании от государства и
в рыночных реформах, другие - в его покровительстве и торможении реформ. По
своей объективной ситуации они близки ко многим демократам-прагматикам;
корпоративистская ориентация черпает своих сторонников среди людей, связанных с
профессиональными - рабочими и предпринимательскими - сообществами. В той мере,
в какой эти сообщества стремятся избежать государственного контроля и
зависимости от бюрократического произвола, они представляют потенциальный
резерв демократической ориентации.
Вокруг
центра пересечения осей расположена обширная зона, «население» которой
составляют массовые слои с противоречивыми, неустойчивыми и слабо выраженными
политическими ориентациями. Совокупность этих качеств, однако, не равнозначна «пустому
контейнеру», не исключает наличия определенных, хотя и не особенно логически
взаимосвязанных предпочтений. Люди, находящиеся в центральной зоне, являются в
принципе сторонниками реформ, видя в их продолжений прежде всего путь к
преодолению хаоса, неопределенности, к стабилизации экономической и
политической ситуации. Испытывая подчас ностальгию по спокойствию и
стабильности доперестроечных времен, они все же не хотят возвращения к
тоталитарному режиму и коммунистической власти, ценят те возможности свободного
выбора в разных сферах жизнедеятельности, которые открылись в посттоталитарной
ситуации. В то же время «политического человека», принадлежащего к «центральной
зоне», не устраивает большинство сегодняшних реальных последствий реформ, он
настаивает на их корректировке, которая существенно уменьшила бы материальные
жертвы, приносимые им населением, и сократила бы дифференциацию доходов, на
восстановлении общественного порядка, энергичной борьбе с коррупцией,
преступностью.
С
авторитарными и консервативными ориентациями этого человека сближает отношение
к функциям государства: не будучи готов к самостоятельному плаванию по морю
свободного рынка (хотя нередко уже вынужденный пуститься в такое плавание), он
требует от государственной власти гарантий своего экономического и социального
положения, активного регулирующего и контролирующего вмешательства в
экономические и общественные процессы. Он не разделяет агрессивного
национализма «непримиримых», относительно индифферентен к волнующим их
проблемам восстановления Союза и решительно против великодержавных политических
акций, которые вовлекли бы Россию в войны в ближнем зарубежье. Но ему
свойствен, по выражению некоторых социологов, «диффузный национализм»,
выражающийся в недовольстве падением международного веса страны, питаемый
проблемами русских в зарубежье, сепаратизмом автономий и активностью различных
этнических мафий в коренных русских областях.
Понятие
демократии в его институциональном и культурном значениях, принцип разделения
властей не имеют для представителя «центральной зоны» ясного смысла, качества
государства он, скорее, склонен измерять в терминах силы и слабости. В опросах
он чаще всего высказывается за «сильную руку» и проявляет равнодушие к
приоритету демократизации. Но он не является и антидемократом, демократия для
него абстрактная ценность, сближающаяся с политической и социальной
справедливостью. Практические, непосредственно затрагивающие его проявления
антидемократизма - бесконтрольная и коррумпированная власть чиновников вызывает
у него протест и возмущение. Судя по данным опросов, он считает, что, несмотря
на перестройку, гласность и свободные выборы, он подчинен недемократической
власти и этот факт оценивается им негативно.
«Центральная
зона» охватывает значительную, возможно, большую часть взрослого населения
России. В терминах электоральной политологии она может быть отнесена к
«болоту», так как не оказывает устойчивой поддержки ни одному из существующих
политических течений. На референдуме апреля 1993 г. она в значительной своей
части поддержала Ельцина, на декабрьских выборах того же года не участвовала в
голосовании, а отдельные ее слои отдали голоса Жириновскому. Основной массив
этой зоны составляют наемные работники госсектора и, возможно, развитие в
стране ориентированной на эти слои массовой социал-демократической или
социал-либеральной партии способствовало бы их политическому самоопределению.
Заметим, что
«болото» состоит не только из центральной зоны. В него входят массы людей,
совершенно отключенных от политики, не видящих никакой связи между ней и своими
заботами и устремлениями. К ним относятся, в частности, многочисленные
люмпенизированные и криминальные слои. В схеме не выделены также группы
населения бывших автономий, особенно северокавказских, включенные в националистические
и сепаратистские движения и воспринимающие общероссийскую политику сквозь
призму соответствующих этнонациональных конфликтов.
Неготовность
России к демократии?
При общем
взгляде на рассматриваемую схему бросается в глаза слабая выраженность демократических
ориентации: верхняя «авторитарная» половина политического пространства
заполнена гораздо гуще, чем половина «демократическая». Объясняется ли это тем,
что русские от природы менее психологически демократичны, т.е. менее терпимы,
сговорчивы, добры друг к другу, более властолюбивы и более покорны власти, чем,
например, немцы, французы, американцы? Вспомнив историю, в это поверить трудно.
А ведь весьма популярный в 90-е годы в российских политических и около
политических кругах тезис о неготовности России к демократии имеет в числе
прочих и психологический смысл.