Многочисленными
эмпирическими исследованиями установлено, что эффект пропагандистских кампаний,
воздействие какого-то комплекса идей, интенсивно распространяемых масс медиа,
зависит от их соответствия потребностям, настроениям, установкам, ранее
сформировавшимся в психологии массовой аудитории. Этот вывод вполне
подтверждается и опытом политической борьбы в современной России. Успех
Жириновского и поражение гайдаровского «Выбора России» на декабрьских выборах
1993 г. многие объясняют тем, что пропагандистская кампания первого была весьма
искусной и продуманной, а «выбороссы» вели ее на крайне низком профессиональном
уровне. Этот вывод бесспорен, но, во всяком случае, не меньшую роль сыграл
другой фактор: за Жириновского проголосовали главным образом группы населения,
наиболее пострадавшие от последствий реформ 1992-1993 гг. Из всего того
комплекса идей, которые звучали в его пропаганде, они «услышали» прежде всего
то, что соответствовало их настроениям. Соперниками Жириновского в борьбе за
недовольных и разочарованных избирателей были коммунисты, но равного с ним
успеха им помешали добиться антикоммунистические установки, сохранившиеся в
этой части избирательного корпуса: преимуществом лидера ЛДПР был имидж «нового
человека», не связанного с дискредитированной КПСС.
О
манипулировании как доминирующем факторе формирования политических ориентации,
по-видимому, можно говорить лишь применительно к тем ситуациям, в которых
влияние всех или большинства источников социально-политических представлений
массовых групп населения гомогенно, характеризуется единой направленностью.
Ситуации, близкие к такой монолитной модели, возникают на высших точках
развития изолированных от внешних влияний тоталитарных обществ. Более типичны
ситуации, в которых гомогенность коммуникативных влияний существует на уровне
неких базовых социальных ценностей (например, таких, как «социализм»,
«демократия»), но распространяемые по коммуникационным каналам представления о
способах их реализации и оптимальных системах более конкретных
идейно-политических приоритетов достаточно гетерогенны (например, социализм
«реальный» и «с человеческим лицом»). В современном мире процесс
социально-психологической индивидуализации (см. главу II) порождающий
отторжение всего, что воспринимается как навязываемое индивиду социальными
институтами, ведет, скорее, к ослаблению эффекта манипуляции. Во всяком случае,
опросы, проводимые в различных странах, показывают, что за последние два-три
десятилетия повсеместно резко снизился уровень доверия населения к масс медиа.
Индивидуально-психологический
подход. Концепция авторитарной личности
Четвертый
подход к анализу политического выбора можно назвать
индивидуально-психологическим. Он основан на посылке, что устойчивые
характерологические черты индивидуальной психики («психические структуры») -
врожденные или приобретенные - влияют на общественно-политические позиции
человека. Классическим трудом, представляющим данное направление, считается
фундаментальное эмпирическое исследование «авторитарной личности», выполненное
в США в 40-х годах под руководством одного из основоположников неофрейдизма Т.
Адорно18. Используя весьма рафинированную методику, авторы этого исследования
установили системную взаимосвязь различных психологических черт и взглядов
людей, которых они определили как «потенциальных фашистов». Наиболее очевидной
оказалась взаимосвязь между преобладанием примитивно-стереотипных способов
восприятия, антисемитизмом и «этноцентризмом». Этим последним термином
обозначался воинствующий национализм, «псевдопатриотизм», выражавшийся во
враждебном отношении к другим этническим группам. Столь же характерна для этого
типа приверженность к иерархическому принципу социальных отношений,
предполагающему подчинение «чужих» групп «своей».
Менее
отчетливой, но тоже значимой оказалась взаимосвязь между этноцентрическими и
иерархическими установками «потенциальных фашистов», с одной стороны, их общими
экономическими и политическими воззрениями - с другой. Следуя укоренившемуся в
американской политической культуре делению политических ориентации на
консервативную и либеральную, исследователи установили, что консерваторы
разделяют указанный комплекс установок чаще, чем либералы. Однако были выявлены
и группы консерваторов со слабо выраженным этноцентризмом и «этноцентристов»,
не принадлежащих к консерваторам. По-видимому, в этом результате сказалась
расплывчатость и многозначность понятий, обозначающих американский политический
дуализм. В США 40-х годов консерватор - это прежде всего сторонник
традиционного индивидуалистического капитализма, что не исключает ни
приверженности демократическим политическим традициям, ни этнической и расовой
терпимости. Либералы же выступали за вмешательство государства в экономику с
целью социальной защиты обездоленных слоев населения и предотвращения кризисных
потрясений.
По данным
исследования, авторитарную личность отличают не только определенные
этнонациональные и социально-политические установки, но и характерологические
личностные черты: приверженность принятым нормам («конвенциализм»), готовность
к подчинению иерархии и идеализация иерархической структуры общества,
авторитарная агрессивность, суеверность и стереотипная ментальность, дух
разрушения и цинизма, гипертрофированный интерес к сексуальной проблематике,
проекция собственных признаваемых порочными склонностей на других людей, поиск
«козлов отпущения». Авторитарной личности Адорно и его сотрудники
противопоставляли либеральную, или демократическую, личность, отличающуюся
полярно противоположными чертами.
Несомненным
достижением исследования «авторитарной личности» был типологический
психологический портрет определенной разновидности «политического человека» и
установление структурной взаимосвязи между такими установками и
характерологическими чертами, как агрессивный национализм, антидемократизм,
иррационализм, крайне примитивный, тяготеющий к мифам, стереотипам и фобиям
когнитивный аппарат. Достоверность этого портрета подтверждается тем, что
выявленный им психологический комплекс нетрудно обнаружить в
социально-исторических условиях, весьма далеких от Соединенных Штатов 40-х
годов. Многие его черты мы узнаем, например, у людей, принадлежащих к
национал-«патриотическому» течению или к так называемым красно-коричневым в
России 90-х годов.
Менее
убедительно был решен в исследовании Адорно вопрос о происхождении этого
комплекса. Авторы пытались ответить на него, руководствуясь психоаналитической
методологией, обращаясь к переживаниям, испытанным авторитарными индивидами в
раннем детстве в их отношениях с родителями, первичных восприятиях проблем
секса, Другого, Я. Критики исследования отмечали, что такой подход неоправданно
игнорирует более поздний опыт субъекта и его актуальную социальную ситуацию.
Дальнейшие исследования авторитарной личности подтвердили значение этих
факторов. Так, было доказано, что авторитарные черты чаще проявляются у людей
старше 30 лет, чем у более молодых, у менее образованных (что, очевидно,
связано с когнитивными особенностями данного типа), в более бедных и обделенных
социальных слоях, а в буржуазной среде главным образом у мелких собственников с
относительно низкими доходами19.
Совокупность
всех этих наблюдений позволяет предположить, что типичной (но не единственно
возможной!) предпосылкой формирования авторитарных черт является
неблагополучие, ущербность личности - неблагополучие либо психологическое,
заложенное в ее структуру в раннем детстве, либо материальное и социальное,
которое человек может начать испытывать значительно позже. Видимо, именно этот
последний фактор объясняет возрастные характеристики авторитарных личностей: в молодости
люди надеются на будущее, лишь достигнув среднего возраста, они начинают терять
надежду. Зависимость уровня авторитаризма от ситуационных факторов подтверждает
и резкое увеличение числа «авторитарных личностей», которое происходит в
плохие, кризисные времена.
Психология этноцентризма и фашизма
Исследования
группы Адорно вместе с рядом работ другого ведущего представителя неофрейдизма
Э. Фромма положили начало изучению психологии одного из наиболее мрачных
общественно-политических явлений XX в. - фашизма. В период максимального
распространения фашизма - в 30-х - первой половине 40-х годов - он
представлялся многим неким трагическим парадоксом, исторической и
психологической загадкой. Парадокс заключался в том, что принесенное фашизмом
одичание, возврат к типам общественного сознания и политической практике,
напоминающим то ли первобытное варварство, то ли самые темные времена
средневековья, происходили в странах европейской культуры, где, казалось бы,
прочно укоренились идеи либерализма, демократии, гуманизма, человеческих прав и
достоинства. Опыт фашизма, казалось, лишал всякого смысла те представления об
общественном прогрессе, культуре, разумном социальном устройстве, на которые
опиралась общественная мысль и политическая деятельность в развитых странах.
Проблема
фашизма, в том числе и ее социально-психологические аспекты, сложна и
многогранна. Здесь мы можем коснуться лишь некоторых, наиболее существенных
моментов.
В
психологическом плане весьма важным представляется различие между лидерами, активными
участниками фашистского движения, глубоко впитавшими его идеи и ценности, с
одной стороны, и его более или менее пассивными сторонниками, покорными
подданными фашистских государств - с другой. Во втором случае мы имеем дело с
разновидностью рассматривавшегося выше патерналистского сознания, для которого
любая власть, какой бы жестокой она ни была, является законной и оправданной
уже потому, что она власть, что она способна гарантировать порядок,
стабильность определенных основ социального бытия, внушать страх соседям и
подданным. Многие немецкие бюргеры в 30-х годах приняли Гитлера так же, как они
приняли бы любого «твердого» политика, который, независимо от его
идеологических лозунгов, сумел бы положить конец смутам и беспорядкам в
фатерлянде, внушить уважение его врагам, облегчить бремя экономических проблем.
Во многом
иначе выглядят социально-психологические предпосылки фашистского движения и
фашистских настроений, которые во времени и пространстве - явление гораздо
более распространенное, чем фашизм, овладевший государственной властью. Главный
вопрос, который оно ставит перед психологической теорией, можно сформулировать
так: почему и как этические нормы христианской культуры, ценности и нормы
культуры либерально-демократической, веками внедрявшиеся в сознание европейцев
(и других народов, воспринявших европейскую культурную традицию), столь часто
обнаруживают полную неспособность контролировать психологию и поведение
индивидов и целых социальных групп? В сущности он совпадает с вопросом о соотношении
психологической силы «культурной цензуры», «сверх-Я» и бессознательного «Оно»,
поставленным фрейдистским психоанализом.
Ответ,
очевидно, требует анализа как индивидуально-психологических, так и
социально-исторических факторов. Простой и бесспорный факт неоднородности
индивидуальных психологии, в частности, означает, что разные люди в весьма
разной мере поддаются процессу аккультурации («окультуривания»), у какой-то их
части бессознательные, существующие независимо от культурных влияний страсти и
влечения могут намного превосходить по своей мотивирующей силе господствующие в
обществе нормы и ценности. Одной из разновидностей подобной психологической
структуры является тип личности, ориентированный на утверждение превосходства и
власти над другими людьми для того, чтобы получить свободу распоряжаться чужой
жизнью, уничтожать ее. Э. Фромм, специально описавший этот психологический
феномен, который он назвал некрофилией (любовь к мертвому. - греч.), отмечал
связь «некрофильной ориентации» с гипертрофированным влечением к силе и власти.
«Для некрофила характерна установка на силу, - писал он. - Сила есть
способность превратить человека в труп... В конечном счете всякая сила покоится
на власти убивать... Кто любит мертвое, неизбежно любит и силу... Для такого человека...
применение силы не является навязанным ему обстоятельствами преходящим
действием - оно является его образом жизни».
В уголовном
мире из числа некрофилов рекрутируются профессиональные убийцы. В мире
политическом - наиболее убежденные «идейные» фашисты, члены «правых» и «левых»
террористических группировок. Среди поклонников Гитлера и Сталина, отмечал
Фромм, были люди, которые просто боялись их, не желая признаться себе в этом
страхе, были и те, кто видел в них «созидателей, спасителей и добрых отцов"20.
Но самое глубокое и искреннее поклонение они вызывали у людей с «некрофильной»
ориентацией. Правоту этих наблюдений подтверждает возрождение культа Гитлера в
среде современных русских фашистов: видимо, именно глубокое психологическое
родство побуждает их выбирать в идейные лидеры «фюрера», принадлежащего к
другой нации и иной исторической эпохе. Для этой психологии весьма характерна
надпись, оставленная одним из снайперов-боевиков коммуно-националистической
оппозиции во время октябрьских событий 1993 г. на стене церкви, расположенной
рядом с Белым домом: «Я убил шесть человек, и очень рад этому».
Возможно,
«некрофильная» ориентация является архетипом, атавизмом, унаследованным от
времен, когда люди убивали друг друга, чтобы выжить. В латентном (скрытом)
состоянии она может существовать в глубинах психики вполне добропорядочных и
законопослушных граждан демократических стран. Ее превращение в реальный мотив
поведения связано с сочетанием ряда личных, социальных и исторических
обстоятельств. Во-первых, ее могут усиливать идеологические ценности и
культурные нормы, ориентированные на нетерпимость, непримиримую вражду к другим
группам: этническим, классовым, религиозным. В странах, где традиционно велико
влияние религиозного фундаментализма, призывающего к искоренению иноверцев или
экстремальных, агрессивных форм национализма, политические организации или
группы, практикующие физическое насилие, террор, убийства, воспринимаются как
более или менее нормальная деталь местного культурного колорита.
В Западной
Европе возникновение фашизма было непосредственно связано с кризисом
либерально-демократических и гуманистических ценностей, вызванным первой
мировой войной, с обусловленным ею взрывом националистических настроений,
особенно в странах, потерпевших поражение. «Некрофильная» ориентация,
преобразованная в политическое движение или тенденцию, нуждается в объекте
ненависти, в обобщенном образе врага, которого можно и нужно уничтожать, и эта
потребность порождает исследованную Адорно органическую связь фашизоидных
авторитарных политических установок с национализмом, этноцентризмом и
этническими фобиями (особенно с антисемитизмом).
Другим
возможным объектом этой ориентации может быть классовый враг, поэтому, несмотря
на радикальное различие идеологических источников фашизма и коммунизма,
ленинско-сталинская идеология классовой ненависти как в России, так и в ряде
других стран содействовала распространению «некрофилии» на
общественно-политической арене. Не случайно среди «часовых революции» -
чекистов - было так много людей с явно выраженными садистскими наклонностями.
Чтобы сохранять свою мобилизующую силу, эта идеология вынуждена изобретать все
новых врагов: когда классовых противников уже не осталось, их стали искать в
собственных рядах, потом среди «космополитов-сионистов»…
Конечно,
идейный коммунист - романтик, мечтающий осчастливить трудящихся всего мира,
часто не имеет ничего общего с убежденным фашистом, однако множество
сторонников «революционной идеологии» впитали именно ее «некрофильские»
установки («если враг не сдается», его уничтожают»), что обусловило их
психологическое родство с фашистами. В России 90-х годов оно ярко проявилось в
смычке сталинистов-коммунистов с русскими последователями Гитлера.
Во-вторых,
развитию «фашизоидных» и этноцентрических тенденций обычно содействуют разного
рода кризисные ситуации - кризисы экономические и культурные, личные и
социэтальные. Выше уже говорилось о связи возникновения фашизма с кризисом
либерализма и социально-политического рационализма, обостренного первой мировой
войной. По сути дела это был кризис определенного типа культуры. Именно поэтому
в фашистском движении участвовали или сочувствовали ему некоторые видные
представители европейской культурной элиты, разочарованные в ценностях,
господствовавших в прошлом веке. Фашизм и этноцентризм отражают также кризисную
ситуацию, которую испытывает личность, невосприимчивая по своей внутренней
структуре к либеральной, демократической и рационалистической культуре,
восходящей к идеям Просвещения. Осевыми ценностями этой культуры являются мощь
человеческого интеллекта, научное знание; утверждаемый ею приоритет духовной
жизни человека над его грубо материальными запросами фактически объединяет ее с
европейской христианской традицией. Люди, по типу своей мотивации и интеллекта
неспособные к органическому и практическому освоению таких ценностей, могут
испытывать - в условиях их господства в обществе комплекс социальной
неполноценности, зависти к более умным, образованным и духовно развитым. Фашизм
с его антиинтеллектуализмом, проповедью грубой силы и бездуховным «языческим»
мистицизмом позволяет таким людям преодолеть кризис идентичности, обрести
социальное достоинство.
Стремление к
максимально упрощенному, не требующему знаний и умственных усилий видению
общественной жизни - таков важнейший когнитивный источник и величайший искус
фашистского и любого этноцентрического мировоззрения. Как отмечает А.
Худокормов (псевдоним автора газетной статьи, принадлежавшего к русскому
фашистскому движению, а затем отвергшего его идеологию и практику), «фашизм -
это максимальное упрощение всей духовной жизни и всех социальных связей. Это
черно-белое видение мира и людей без всяких оттенков и нюансов»21. В
когнитивном отношении фашизм и этноцентризм - наиболее последовательное
выражение мифологического типа социально-политической психологии, описанного в
первой главе этой книги.
Максимально
благоприятные условия для развития отмеченных личностно-психологических
тенденций создаются в обстановке дестабилизации социально-групповых связей людей
и особенно кризиса всей социальной и политической системы. Можно утверждать,
что усиление фашизоидной и этноцентрической психологии является одним из
возможных последствий современных процессов индивидуализации (см. главу II).
Психологическая идентификация людей с объединенными культурной общностью и
морально-этическими нормами группами плюс интеграция этих групп в более или
менее устойчивый социэтальный порядок суть факторы, сдерживающие агрессивные,
«некрофильные» устремления испытывающих их индивидов. Естественно, что
ослабление этих факторов и тем более массированная дискредитация, моральная
делегитимизация существующих социальных структур и политических институтов
создают широкое поле для подобных устремлений.
В таких
ситуациях возрастают одиночество и дезориентация личности, превращающие в
тяжкое бремя вдруг обретенную ею свободу от социальных норм и связей,
усиливается поиск ею таких способов жизнедеятельности, которые одновременно
позволили бы ей обрести максимально простые и ясные ориентиры, противостоять
обесценившим себя общественным нормам и институтам, включиться в общность,
обладающую соответствующими качествами. Людей, по структуре своей мотивации и
интеллекта предрасположенных к упрощению образа мира, агрессивно-враждебному
восприятию «чужих», приоритету силы, этот поиск сплошь и рядом ведет в ряды
фашизоидных общностей. Причем возможность такого выбора особенно велика в
юношеском возрасте, когда естественный поиск самоопределения, идентичности
становящейся личности осложняется обстановкой социального кризиса. Как
рассказывает А. Худокормов, в ряды фашистов-баркашевцев его привела «глубокая,
почти патологическая ненависть к российской бюрократии, к чинодралам, ко всей
казенной сволочи...» Но тут же приводит другой мотив, характерный для основной
массы его бывших молодых соратников, охотно подчинившихся «ритуалам примитивной
эсэсовской казармы»: «Главное - тебя освобождают от чувства одиночества,
неприкаянности, покинутости и страха. Ты в волчьей стае, а следовательно -
защищен»22.
Двухмерная модель
политической психологии
Бесспорное
достижение группы Адорно заключалось в плодотворном исследовании структуры
фашизоидной психологии. Вместе с тем Адорно и его коллег справедливо
критиковали за жесткую привязку типов индивидуальной политической психологии к
дуалистической партийно-политической системе США, что фактически приводило к
отождествлению авторитаризма с консервативными, или правыми, а противоположного
типа - с либерально-демократическими, или левыми, позициями. Такой подход явно
противоречил фактам, в том числе и результатам исследования: авторитарные черты
не обязательно присущи правым и не являются чем-то совершенно несовместимым с
левыми взглядами.
Право-левый
дуализм - характерная черта западной политической культуры, и естественно, что
поиск его психологических основ стал одним из центральных направлений
политико-психологических исследований. Эта работа шла в разных направлениях.
Работы французских социологов 60-х годов позволили более четко очертить рамки
проблемы. В них был доказан факт, вообще-то очевидный из повседневного опыта,
но недостаточно учитывавшийся в концептуальном плане: распределение
политических ориентации по оси правые - левые охватывает далеко не всю массу
населения. Во Франции примерно треть избирателей не может быть отнесена ни к
правым, ни к левым, ни к промежуточным - центристским ориентациям. Эту массу
людей, не интересующихся политикой, не имеющих и не испытывающих настоятельной
потребности иметь политическую ориентацию, социологи выделили в особую,
«политическую семью», которую они окрестили «болотом"23. Тем самым
фактически была поставлена задача изучения психологических типов, образующих
эту «семью», от голосов которой во Франции и, очевидно, в других странах обычно
зависят итоги парламентских и президентских выборов.