Особенности философии Ницше

названного нами, можно по-новому вслушаться в язык того метафизического

мышления, которое постигло что-то в нигилизме, не умея, однако, мыслить его

сущность. Слыша в ушах своих этот иной тон, мы в один прекрасный день,

возможно, совсем иначе, чем прежде, осмыслим эпоху начинающегося завершения

нигилизма. Быть может, мы поймем тогда, что недостаточно ни политических,

ни экономических, ни социологических, ни технических и научных перспектив,

недостаточно даже и метафизических и религиозных перспектив, чтобы мыслить

то,

173 что совершается в эту мировую эпоху. То же, что задает эта эпоха мысли,

что задает она ей мыслить,— это не какая-то глубоко скрытая вадняя мыояь, а

нечто расположенное совсем близко к нам — нечто расположенное ближе всего к

нам, мимо чего мы постоянно проходили лишь потому, что оно именно таково. А

проходя и проходя мимо, мы постоянно и совершаем, сами того не замечая, то

самое .убиение бытия сущего, о каком мы столько говорили.

А чтобы замечать, нам достаточно будет задуматься хотя бы над тем, что

говорит о смерти Бога безумец, над тем, как он это говорит. Быть может,

теперь мы уже не пропустим столь поспешно мимо ушей сказанное в самом

начале пьесы, которую мы разъясняли; безумный человек «без передышки

кричал: «Ищу Бога! Ищу Бога! » »

Так этот человек безумен? Насколько? Он тронулся. Ибо сдвинулся с

плоскости прежнего человека, на которой утратившие действительность идеалы

— сверхчувственный мир — выдаются за действительное, между тем как обретает

действительность противоположное им. Этот стронувшийся с места человек

выдвинулся над прежним человеком. И все же он вследствие этого лишь

полностью вдвинулся и вошел в заведомо определенную сущность прежнего

человека, в заведомо определенное такому человеку бытие. Этот таким путем

сдвинувшийся н стронувшийся с места человек именно поэтому не имеет уже

ничего общего с повадками торчащих на площади праздных зевак, «не верующих»

в Бога. Ибо эти люди не потому не веруют в Бога, что Бог как таковой

утратил для них достоверность, а потому, что они сами отказались от

возможности веровать и уже не могут искать Бога. Они больше не могут

искать, потому что перестали думать. Торчащие на площади бездельники

упразднили мышление, заменив его пересудами,— болтовня чует нигилизм всюду,

где предчувствует опасность для своих мнений. Подобная самоослепленность,

сверх всякой меры ширящаяся перед лицом настоящего нигилизма, пытается

заглушить в себе страх перед мышлением. Однако страх этот — страх перед

страхом.

Напротив того, безумный человек, и это однозначно так после первых же

произнесенных им слов, и это еще куда однозначнее так для того, кто хочет

слышать, после последних произнесенных им слов,— это тот человек, что ищет

Бога: крича, взывает к Богу. А что уши наших мыслей — неужели все еще не

расслышат они его вопль? Уши до той поры не услышат, пока не начнут

мыслить. Мышление же начнется лишь тогда, когда мы постигнем уже, что

возвеличивавшийся веками разум — это наиупрямейший супостат мышления.

СТРАДАНИЕ ДОБРОМ

Правы те профессиональные философы, которые пожимают плечами, или разводят

руками, или делают ещё что-то в этом роде при словосочетании лфилософия

Ницшез. Он совсем не философ в приемлемом для них смысле слова. Кто же он?

Говорят: он Ю философ-поэт, или просто поэт, или философствующий эссеист,

или лирик познания, или ещё что-то! Пытаются даже систематизировать его

труды по периодам: романтико-пессимистический (от лРождения трагедииз до

лбеловеческого, слишком человеческогоз), скептико-позитивистический (до Ю

отчасти Ю лВесёлой наукиз и лТак говорил Заратустраз) и, наконец,

собственно лницшеанскийз (последние произведения). Возразить против этого

было бы нечего, даже напротив, это могло бы вполне отвечать сути дела при

условии, что искомой оставалась бы как раз суть дела. Философия такого

ранга и масштаба, как ницшевская, всегда есть рассказ о некоем лсобытииз, и

если правила систематизации и таксономии распространяются на горизонтальную

перекладину рассказа, то лишь в той мере, в какой она пересечена

вертикальной перекладиной названного лсобытияз. бтобы составить себе теперь

некоторое представление о лсобытииз Фридриха Ницше, можно обратиться к

следующему сравнению: некто, заглянув в недоступную многим глубину, узрел

там нечто, настолько перетрясшее его мозги и составы, что итогом этого

стала новая оптика, как бы новый орган восприятия вещей. лЯ словно ранен

стрелой познания, отравленной ядом кураре: видящий всёз. Оглянувшись затем

вокруг, он не мог уже застать ничего другого, кроме сплошных несоответствий

виденному. Если исключить совершенно немыслимый в данном случае конформизм

притворства, а равным образом и всяческую богемность как возможные и

наиболее вероятные формы реагирования на диссонанс, то останется именно

казус Ницше Ю лбольше поле битвы, чем человекз. Cтепень погружения в

проблему превзошла меру личной выносливости; специфика ницшевского

лконтрудараз определялась почти исключительной имманентностью театра

военных действий: лкто нападает на своё время, Ю обронил он однажды, Ю тот

может нападать лишь на себяз. Разрушение традиционных ценностей Ю и здесь

дан нам, пожалуй, первый ключ к адекватному прочтению Ю оборачивалось

сплошным саморазрушением; эксперимент, к непременным условиям которого

принадлежал фактор самоидентификации; говоря грубо и уже как бы под

диктовку самого языка, он был тем, что он бил Ю от юношеского Сократа до

знакомого нам лБогаз, пожертвовавшего лпрофессуройз. Следовало бы ещё и ещё

раз подчеркнуть это обстоятельство, чтобы раз и навсегда избавиться от

вульгарного псевдо-Ницше, как от интеллектуального комикса, состряпанного

псевдо-праведниками всех стран. Говорят: Ницше Ю это лтолкни слабогоз и,

значит: ату его! Звучит почти как инструкция для вышибал, за вычетом

естественного и радикально меняющего суть дела вопроса: о каком это

лслабомз идёт здесь речь? Вот одно Ю чёрным по белому Ю из множества

решающих мест: афоризм 225 лПо ту сторону добра и злаз: лВоспитание

страдания, великого страдания Ю разве вы не знаете, что только это

воспитание во всём возвышало до сих пор человека?.. В человеке тварь и

творец соединены воедино: в человеке есть материал, обломок, избыток,

глина, грязь, бессмыслица, хаос; но в человеке есть и творец, ваятель,

твёрдость молота, божественный зритель и седьмой день Ю понимаете ли вы это

противоречие? И понимаете ли вы, что ваше сострадание относится к лтвари в

человекез, к тому, что должно быть сформовано, сломано, выковано,

разорвано, обожжено, закалено, очищено, Ю к тому, что страдает по

необходимости и должно страдать? А наше сострадание Ю разве вы не

понимаете, к кому относится наше обратное сострадание, когда оно защищается

от вашего сострадания, как от самой худшей изнеженности и слабости?з Будем

по крайней мере помнить, что философия Фридриха Ницше Ю это уникальный и

всей жизнью осуществлённый эксперимент саморазрушения лтвариз в человеке

для самосозидания в нём лтворцаз, названного лсверхчеловекомз. Нужно было

выпутываться из тягчайшей антиномии: мораль или свобода, предположив, что

традиционная мораль, извне предписывающая человеку целую систему запретов и

декретов, могла опираться только на презумпцию несвободы. Выбор был сделан

в пользу свободы Ю скажем так: свободы от морали, но и свободы для морали,

где мораль изживалась бы уже не командными методами общезначимых

императивов, а как моральная фантазия свободного индивидуума. атого

последнего шага не сделал Ницше, но всё, что он сделал, и не могло уже быть

ничем иным, как подведением к этому шагу. лМы должны освободиться от

морали...з Ю вот что было в нём услышано, и вот что не услышано Ю

продолжение: л...чтобы суметь морально житьз. Открыть самого себя Ю и этот

миф доподлинно разыгрывал структуру всякого мифа: шагать приходилось по

лтрупамз. лВас назовут истребителями морали, но вы лишь открыватели самих

себяз. аксперимент Ю отметим это ещё раз Ю катастрофически сорвавшийся, но

Ю что гораздо важнее Ю всё-таки случившийся.

ПОСМЕРТНоЕ СУДЬБо, ИЛИ "ФИЛОСОФ НЕПРИЯТНоХ ИСТИН"

Драматична не только жизнь Ницше, но и судьба его наследия. Затравленный

непониманием и одиночеством при жизни, он был извращен и оболган после

смерти. Скандалы вокруг его рукописей и их фальсификация последовали почти

сразу. Трижды в 1892-1899 гг. начинало выходить полное собрание сочинений

Ницше и дважды обрывалось.

Второе издание под редакцией Ф. Кёгеля, включившее значительную, часть

архивного наследия Ницше, прекратилось на 12-м томе. Причиной явился разрыв

Кёгеля с а. Ферстер-Ницше, когда он резко возразил против крайне

тенденциозного подбора заметок и черновых набросков 80-х годов, составивших

затем, после ухода Кёгеля, печально знаменитую фальшивку "Воля к власти".

Вслед за Кёгелем в 1900 г. от участия в фальсификациях, доходивших до

прямого подлога писем Ницше, отказался Рудольф птейнер, опубликовавший ряд

статей о том, что наследие гениального мыслителя очутилось в крайне

нечистоплотных руках его сестры, взявшей теперь на себя редактирование

нового полного издания, начатого в 1899 г. и составившего 19 томов.

В 1908 г. разразился грандиозный скандал в связи с тем, что К. Бернулли

выпустил документальную книгу "Франц Овербек и Фридрих Ницше", куда включил

ряд писем Ницше, доказывавших, что "любимая сестра" оказывалась на деле

"непримиримым противником" его философии и совершенно чуждой его "образу

мыслей". Скандал закончился судебным разбирательством, но поскольку

юридические права сестры на архив были безупречны, то она осталась его

владелицей вплоть до смерти в 1935 г., а второй том книги Бернулли

обезобразили многочисленные вымарки цензуры, распорядившейся по решению

суда закрасить черным наиболее разоблачительные высказывания Ницше о

сестре. Тем самым махинациям был дан зеленый свет. Не случайно уже гораздо

позднее, в 1935 г., Освальд ппенглер публично и демонстративно порвал свои

тесные до этого связи с архивом Ницше и его распорядительницей в знак

протеста против ее участия в нацистских фальсификациях творчества Ницше.

Нельзя без возмущения смотреть на то, как зловещие всходы "ницшеанства", а

фактически осквернение его памяти, чертополохом разрастались в Германии и

Европе. Словно предчувствовавший эту Вальпургиеву ночь, этот шабаш, Ницше

писал о зловонном рое ядовитых мух, которые "льстят тебе, как Богу или

дьяволу; они визжат перед тобою, как перед Богом или дьяволом. Ну что ж!

Они - льстецы и визгуны, и ничего более".

А между тем ницшеанства как такового нет, этим термином обозначают по

крайней мере три различных явления.

Первое - новое воспроизведение отдельных положений Ницше в творчестве таких

философов, как М. Хайдеггер, К. Ясперс, К. Левит, Ж. Делёз, Ж. Деррида.

Второе - современная международная школа ницшеведения со своим ежегодником

"Ницше-штудиен", издательскими центрами, научными организациями и

периодическими конференциями или симпозиумами.

Третье - дальнейшая разработка тех проблем, которые вошли в современную

культуру и философию через Ницше. А поскольку он касался буквально всего

духовного содержания истории и культуры, то по этому критерию не только

"философия жизни", у истоков которой стоял он, но практически все основные

направления современной культурологической и философской мысли можно смело

отнести к ницшеанским. Даже марксистское, если взять идеи Ницше об

относительности и обусловленности морали и нравственности или его тезис о

воспитании нового человека.

Но существует еще одно, четвертое и наиболее зловещее значение ницшеанства

- политическое, которое сконструировали прежде всего нацисты,

руководствуясь идеологией, основанной на аморальности, политическом

экстремизме, цинизме и нигилизме. В политическом смысле трактовалась

философия Ницше и у нас, подвергаясь безусловному осуждению и критическому

разгрому.

Пустившая чрезвычайно глубокие корни национал-социалистическая легенда о

Ницше как вдохновителе и предтече этой идеологии с удивительной готовностью

была воспринята и у нас. бто могли узнать о Ницше наши читатели? Вот только

несколько примеров из книг отечественных авторов:

"Творчество Ницше - настоящий гимн насилию и войне".

"Ницшеанство одержало победу в виде национал-социалистского

миросозерцания".

"В философии Ницше иррационализм... непосредственно смыкается с открытой

апологией насилия, вседозволенности, войны... агрессивного национализма,

колониализма, расизма".

"Ницше в плане идеологическом готовил умы... к восприятию фашистской

социально-политической программы".

"Очень пригодилась фашистам и теория "белокурой бестии"... В своем наиболее

известном труде "Так говорил Заратустра" Ницше воспел войну как наивысшее

проявление человеческого духа".

Короче говоря, Ницше предстает исчадьем ада. Но никто из отечественных

авторов не посчитал нужным объяснить, каким образом у Ницше сочетается

проповедь всего этого бреда о мировом господстве арийской расы с тем, что

он, напротив, постоянно предупреждал об опасностях национализма и

подчеркивал: "Политический расцвет народа почти с необходимостью влечет за

собой духовное обеднение и ослабление"

Разумеется, существует несомненная ответственность мыслителей за их

идеи. Но допустимо ли смешивать ее с ответственностью за дела? Любая

система, основанная на господстве идеологии, в том числе и национал-

социалистическая, предполагает такое перекраивание прошлого, при котором

любые учения, вплоть до античной философии могут превратиться в дубинку для

избиения политического противника. Однако ответственность за толкование

должен нести прежде всего интерпретатор. Тем более что в случае Ницше с его

афористической манерой изложения не требовалось излишнего умственного

напряжения, чтобы свести всю труднейшую для понимания глубину и сложность

его философии к броским и легко усваиваемым лозунгам вроде "морали господ и

морали рабов", "грядущего сверхчеловека", "белокурой бестии", которой так

жаждали стать нацисты. Но испытания звонкими обрывочными цитатами не

выдержит ни один выдающийся мыслитель, и Ницше не исключение.

Странно, однако, что в трагедии Гете "Фауст", выдержками из которой также

щедро усеяны сочинения теоретиков нацизма, вроде бы никто не пытается

отыскать духовные импульсы фашизма. А гениальные творения Баха, Бетховена,

Вагнера? Ведь работали они на нацистскую систему ничуть не хуже, чем

страстные обращения и призывы Заратустры. Но сама мысль об их запятнанности

коричневой краской кажется кощунственной, не так ли?

А между тем шлейф чудовищного искажения тянется за Ницше до сих пор, по

крайней мере у нас.

Проблема - Ницше и национал-социализм - действительно существует. Но суть

ее в том, что Ницше был до неузнаваемости исковеркан.

Пресловутый сверхчеловек, для которого не существует якобы никаких норм и

запретов, - лишь плод фантазии разгоряченного и озлобленного немецкого, да

и не только немецкого обывателя. У Ницше сверхчеловек - это совсем не

повелитель, не диктатор над жизнью и смертью других. ато мыслитель и

художник, по капле выдавливающий из себя рабскую мораль в долгом процессе

мучительного "самоопределения". Благороднейший интеллектуал, Ницше страстно

протестовал против опошления и нивелировки личности.

Да, он не желал признать абсолютно за каждым представителем рода

человеческого права быть личностью. В массе он находил основную угрозу для

развития подлинно творческой натуры. Но так ли уж был он неправ? Разве не

дала история бесчисленных примеров того, как легко, в сущности,

превращаются люди из личностей в толпу, в стадо покорных и самодовольных

существ, как быстро тварь в человеке вытесняет творца?

Если у Ницше речь идет о достоинстве человека как личности, то у нацистов -

о превосходстве. Яростный протест великого философа против посредственности

и унылой серости был деформирован до разновидности массовой, убогой, но

страшной идеологии.

Да, Гитлер мог вычитать в "Заратустре" гимн войне. Но дело в том, что у

Ницше речь идет прежде всего о войне духа. И призывал он не к войне в

обычном смысле этого слова, а к "войне за свои мысли". Извращая суть

высказывания Ницше, кто только с торжеством не тыкал пальцем в строки: "Я

призываю вас не к работе, а к борьбе!" Но дальше-то идет фраза, придающая

совершенно иной смысл сказанному: "Да будет труд ваш борьбой и мир ваш

победою !" Разве не ясно, что речь идет о совсем другом значении войны и

мира, борьбы и победы?

Да, Гитлер мог отыскать в "Заратустре" мысль о неравенстве людей. Но, по

Ницше, неравенство это, помимо различий в одаренности, состоит и в том, что

люди "стремятся к будущему по тысяче мостов и тропинок" , а не маршируют

стройными колоннами под общими лозунгами, как это было в истории некоторых

народов. Для Гитлера кайзеровская Германия была "замечательным примером

империи. созданной исключительно на основе политики силы", наградой немцам

"за их бессмертный героизм". А для Ницше? Не говоря уже о том, что для него

вообще "государством называется самое холодное из всех холодных чудовищ".

Германскую империю он считал концом немецкой культуры и философии, ибо

"могущество одуряет". И это одна из самых мягких оценок Ницше.

Большинство мыслей Ницше нацистские идеологи черпали, кроме "Заратустры",

из книги "Воля к власти". Но парадокс в том, что такой книги на самом деле

не существует. Есть лишь произвольная и скверная компиляция из

многочисленных заметок конца 80-х годов, беспорядочных, но и зачастую

удивительно провидческих. Фальшивку подготовила сестра безумного философа,

"патологическая лгунья" , по словам йенского психиатра О. Бинсвангера,

которую сам Фридрих в одном из писем в мае 1884 г. назвал "мстительной

антисемитской дурой". Лишь в 1956 г. дармштадский профессор Карл плехта

восстановил после тщательной работы в архиве Ницше хронологическую

композицию этих заметок под заглавием "Из наследия 80-х годов". Издание

произвело впечатление разорвавшейся бомбы, ибо стало ясно, что речь идет о

грандиозном подлоге, о полной несоизмеримости заметок и сфабрикованной из

них книги, говорить о которой после этого становится просто неприлично.

Хорошо известно, что тремя аксиоматическими постулатами нацистской

идеологии явились национализм, славянофобия и, главное, антисемитизм. Как

обстоит дело с этими понятиями в философии Ницше, взятой в общем контексте?

О национализме. Ницше писал, что "у современных немцев появляется то

антифранцузская глупость, то антиеврейская, то антипольская, то

романтикохристианская, то вагнерианская, то тевтонская, то прусская".

Крылатый лозунг национализма - "Германия превыше всего" - Ницше считал

концом немецкой философии.

О славянах Ницше отзывался всегда позитивно, подчеркивая даже, что "немцы

вошли в ряд одаренных наций только благодаря сильной примеси славянской

крови". И в другом месте: "Знамение грядущего столетия - вступление русских

в культуру. Грандиозная цель. Близость варварству. Роль искусства,

великодушие молодости и фантастические безумства". Можно подумать, будто

Ницше предвидел и мощный взлет русского искусства в начале XX в., и кошмары

послеоктябрьской трагедии.

Считая евреев "самой сильной, самой цепкой, самой чистой расой из всего

теперешнего населения Европы" , Ницше глубоко раскрывал корни

антисемитизма, им всегда осуждавшегося:

"Вся проблема евреев имеет место лишь в пределах национальных государств,

так как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к

поколению накоплявшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду

получить перевес и возбуждать зависть и ненависть; поэтому во всех

теперешних нациях распространяется литературное бесчинство казнить евреев,

как козлов отпущения, за всевозможные внешние и внутренние бедствия".

Если Ницше осуждал литературные казни евреев, что бы сказал он, когда

эти казни обернулись крематориями Аушвица и рвами Бабьего Яра?

Но довольно примеров. Важен итог. Ницше не имеет ни малейшего отношения к

тому, что провозгласили нацисты, бесстыдно и нагло ссылаясь на этот великий

ум с его трагическим мироощущением. А ведь он словно дает зарисовку с

нацистского митинга: "Не люблю и этих новейших спекулянтов идеализма,

антисемитов, которые нынче закатывают глаза на христианско-арийско-

обывательский лад и пытаются путем нестерпимо наглого злоупотребления

дешевейшим агитационным средством, моральной позой, возбудить все элементы

рогатого скота в народе".

пабаш нацистов вокруг имени Ницше достиг апогея в 1934 г., когда в

помещении его архива в Веймаре состоялось заседание Прусской академии

права. Выступая на ней, главный идеолог нацистской партии А. Розенберг

заявил: "Мы, национал-социалисты, не смеем отвергнуть такого смелого

мыслителя, как Фридрих Ницше. Мы возьмем из его пламенных идей все то, что

может дать нам новые силы и стремления".

А осенью архив посетил и сам фюрер, горделиво позировавший фотографам рядом

с мраморным бюстом философа работы известного немецкого скульптора М.

Крузе.

Но если в чем и виновен Ницше, так это в том, что раньше всех заглянул в

кошмарную бездну грядущего и ужаснулся от открывшегося ему. И кому же

придет в голову (а ведь пришло, и многим, и вполне серьезно!) обвинять

стрелку барометра, предсказавшего ураган, в наступлении этого бедствия?

Никто, как Ницше, не призывал с таким отчаянием к бегству в царство

свободы интеллекта и никто с такой силой не почувствовал, что наступающий

век несет с собою нечто новое и ужасное, что старая эпоха отмирает, а в ее

предсмертных конвульсиях родятся тоталитарные режимы XX в.: национал-

социализм в Германии и большевизм в России:

"Грядет время, когда будут вести борьбу за господство над землей - ее

будут вести во имя фундаментальных философских учений".

ато предсказание Ницше остается в силе. И пока оно будет оставаться в силе,

идеям. Фридриха Ницше суждено быть не столько философским наследием,

сколько ареной политических битв.

Заключение.

Фридрих Ницше попытался пройти путь к сверхчеловеку. Итогом было безумие.

Степень погружения в проблему превзошла меру личной выносливости. "Кто

нападает на свое время, нападает лишь на себя". Разрушение традиционных

ценностей обернулось саморазрушением. На долгие годы на память о Ницше и

его наследие легла печать "фашистской". Образ сверхчеловека исказился до

неузнаваемости и приобрел черты "белокурой бестии", не щадящей ничего и

никого, безжалостно разрушающей мир и его ценности.

Но ведь не в этом суть сверхчеловека Ницше. Его сверхчеловек

безжалостен прежде всего и более всего к себе, он сомневается и

подвергает пересмотру имеющиеся у него ценности и установления, лишающие

его внутренней духовной свободы и радости творческой жизни. "В человеке

тварь и творец соединены воедино". Нужно помнить, что философия Фридриха

Ницше - это уникальный и всей жизнью осуществленный эксперимент по

разрушению внутри себя "твари" и взращивания "творца", прозванного

"сверхчеловеком".

Ницше действительно заплатил безумием за героическую непокорность

своей вопрошающей мысли, отдал невольно жизнь за своё запоздалое

бессмертие. Непроницаемое тёмное облако окутало навсегда горделивую вершину

его духа именно тогда, когда он, казалось, дождался возрождающего Озарения

от мирового светила — Логоса, и запел восторженный победный гимн. Точно

леденящий вихрь Хаоса погасил навсегда этот трепетный Прометеев огонь. В

сумерках надвигавшегося безумия Фридриху казалось, что душевные и плотские

страдания ниспосланы ему, как Спасителю человечества, он видел самого себя

в золотом нимбе и так странно отождествлял себя с Распятым…

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6