Политико-правовые основы Всеобщей Декарации прав человека

конституционного строя Российской Федерации. При этом следует отметить, что

впервые в отечественной конституционной практике в Основном Законе столь

значительное место отведено правам человека. Так, из 138 статей Конституции

в 66 статьях прямо или косвенно затрагиваются вопросы прав, свобод и

обязанностей человека и гражданина и роль государства в их признании и

защите.

Анализ объема и содержания предусмотренных Конституцией прав и свобод

человека, их соответствия международным стандартам по защите прав человека,

а также механизма защиты этих прав позволяет сделать вывод о том, что

Конституция РФ создала необходимую правовую основу для развития

гражданского общества и демократического государства, стала главным

нормативно-правовым средством обеспечения прав и свобод личности, основным

мерилом и инструментом взаимоотношений человека с обществом и государством.

Реализация основных гражданских и особенно политических прав, части

экономических прав во многом преобразила общество и государство. Свобода

совести, мысли, слова, печати, получения и распространения информации и

идей, создания политических партий и общественных объединений, проведения

митингов, шествий и демонстраций, политический и идеологический плюрализм,

разделение властей, многообразие форм собственности и форм хозяйствования

стали наглядным свидетельством произошедших изменений.

Однако в реальной жизни российского общества осуществление

конституционных прав и свобод происходит неровно и противоречиво. При

относительном торжестве гражданских и особенно политических свобод

происходит существенное ухудшение социального и экономического положения

значительной части общества[34].

Полемические размышления об универсальности прав человека

Без преувеличения можно сказать, что большинство политиков,

представителей научного сообщества, да и общественности западного мира

считают концепцию прав человека универсальной. Так, Е.А. Лукашева

утверждает: «В современном мире, когда проблема защиты прав человека вышла

далеко за пределы каждого отдельного государства, возникла необходимость в

создании универсальных международно-правовых стандартов, также являющихся

основными правами человека. Эти основные права отражены в ряде важных

международно-правовых актов, установивших общечеловеческие стандарты прав и

интересов личности, определивших ту планку, ниже которой государство не

может опускаться»[35]. Между тем политико-юридическая и эпистемологическая

реальность второй половины ХХ в. дает основание усомниться в категоричности

такого суждения.

Из анализа текста Всеобщей декларации прав человека и практики ее

реализации следует, что в ее основе лежат политическая идея либерализма,

тесно связанные с ней доктрины естественного права и модернизации, а также

эпистемологическая концепция рационализма (просвещенного, или

«законодательного», разума). Насколько же эти основания-принципы отвечают

ситуации современности?

Начнем с либерализма. Это — исторически первая идеология, возникшая в

эпоху буржуазных революций. Либерализм, как известно, отстаивает постулат,

что высшей ценностью является человек. Из данного утверждения либералы

делают вывод, что все социальные институты (в том числе политико-правовые)

предназначены для служения человеку. Отсюда вытекает (может быть,

сосуществует параллельно) вера во всемогущество человека, его творческий

разум. Поэтому в политической доктрине либерализма господствует теория

общественного договора, предполагающая, что сам человек по своему

усмотрению создает все политико-правовые институты.

Однако сегодня все чаще высказывается противоположная мысль:

социальные институты создаются в значительно большей степени спонтанно,

нежели по плану. Любопытно, что пафос социально-экономического учения

такого выдающегося либерала, как Ф. Хайек, направлен как раз на отрицание

возможности эффективного планирования хозяйственной деятельности в

масштабах общества. Не меньший либерал, сторонник «социальной инженерии» К.

Поппер писал: «...структура нашей социальной среды в некотором смысле

продукт человеческой деятельности, наши институты и традиции не есть дело

Бога или природы, а представляют собой результаты человеческих действий и

решений и изменяются под их влиянием. Однако это не означает, что все они

сознательно спроектированы и их можно объяснить на основе человеческих

потребностей, ожиданий или мотивов. Наоборот, даже те институты, которые

возникают как результат сознательных и преднамеренных человеческих

действий, оказываются, как правило, непрямыми, непреднамеренными и часто

нежелательными побочными следствиями таких действий. Только немногие

институты сознательно спроектированы, тогда как их абсолютное большинство

просто “выросло” как неспроектированные результаты человеческих действий...

Теперь мы можем добавить, что даже большинство тех немногих институтов,

которые были сознательно и успешно спроектированы (скажем, новый

университет или профсоюз), никогда не функционируют в соответствии с планом

их создания — и это обусловлено непреднамеренными социальными

последствиями, которые неминуемо возникают в ходе их целенаправленного

конструирования»[36].

Приведенная цитата является свидетельством того, что сегодня научное

сообщество значительно скептичнее относится к возможности сознательного

создания (конструирования) политико-юридических институтов. Поэтому

закрепление государствами в конституциях и законах прав человека,

записанных во Всеобщей декларации прав человека, и даже гарантий этих прав

не означает, что данные права сразу и вдруг появятся в реальной жизни (тем

более что они не «появляются»). Наиболее убедительный механизм инноваций

представлен сегодня отнюдь не теориями просвещенного разума, а

феноменологическими концепциями, к которым с долей условности можно отнести

теорию структурации Э. Гидденса.

Другой постулат либерализма — свобода человека есть высшая ценность, —

получивший текстуальное воплощение во Всеобщей декларации прав человека,

понимается исключительно негативно. Так, в знаменитом и ставшем

классическим эссе о свободе И. Берлин отстаивает идею о том, что истинная

(либеральная) свобода может быть интерпретирована исключительно как свобода

от принуждения: «Свобода в этом смысле означает только то, что мне не

мешают другие. Чем шире область невмешательства, тем больше моя свобода».

Другой вариант негативно понимаемой свободы восходит к И. Канту и

представляет собой вседозволенность, ограниченную свободой другого, что

вытекает из его «стандартной» или «универсальной» формулы категорического

императива: сделай максиму своего поведения максимой поведения всех. Именно

такую трактовку свободы воспроизводит ст. 29 Всеобщей декларации, в которой

говорится, что ограничения прав человека допустимы лишь с целью обеспечения

прав и свобод других людей.

Еще одно возражение против идей либерализма можно высказать

относительно его экономической программы, которая сродни социальному

дарвинизму. Уже конец ХIХ — начало ХХ в. показал недостатки классической

рыночной экономики, подвергающей население серьезным потрясениям с завидной

последовательностью. Именно с этого времени постепенно складывается

социально ориентированная рыночная экономика с элементами социального

партнерства, социального страхования и других способов защиты населения от

непредсказуемости рынка.

Оправдание этому может быть найдено лишь в утверждении универсальности

западных ценностей, которые годятся для всех народов. Однако «западные

представления и идеи фундаментально отличаются от тех, которые присущи

другим цивилизациям. В исламской, конфуцианской, буддистской и православной

культурах почти не находят отклика такие западные идеи, как индивидуализм,

либерализм, конституционализм, права человека, равенство, свобода,

верховенство закона, демократия, свободный рынок, отделение церкви от

государства. Усилия Запада, направленные на пропаганду этих идей, зачастую

вызывают враждебную реакцию против “империализма прав человека” и

способствуют укреплению исконных ценностей собственной культуры... Да и сам

тезис о возможности “универсальной цивилизации” — это западная идея. Она

находится в прямом противоречии с партикуляризмом большинства азиатских

культур, с их упором на различия, отделяющие одних людей от других. И

действительно, как показало сравнительное исследование значимости ста

ценностных установок в различных обществах, ценности, имеющие

первостепенную важность на Западе, гораздо менее важны в остальном мире. В

политической сфере эти различия наиболее отчетливо обнаруживаются в

попытках Соединенных Штатов и других стран Запада навязать народам других

стран западные идеи демократии и прав человека. Современная демократическая

форма правления исторически сложилась на Западе. Если она и утвердилась кое-

где в незападных странах, то лишь как следствие западного колониализма или

нажима»[37]. Соглашаясь в общем и целом с приведенной уничижительной

критикой модернизации, заметим, что иные цивилизации, как представляется,

не отрицают права человека, свободу, конституционализм и т. п., но понимают

и оценивают их по-другому.

Резкая критика навязывания странам Восточной Европы западных

представлений о правах человека, правда, с других, нежели у С. Хантингтона,

позиций, содержится в статье венгерского юриста А. Шайо: После известных

событий «в Восточную Европу устремились самолеты, переполненные

разочарованными западными профессорами права, везущими с собой свои

излюбленные законопроекты, отвергнутые и осмеянные дома. Эти проекты

преподносились новым демократическим режимам как неизбежные. Результатом

этого явилась передозировка положений о правах человека и принципах

правового государства, прописанных в восточноевропейских конституциях и

законодательстве на раннем этапе»[38]. Такое положение дел может привести к

негативным последствиям. «Чем больше стремление навязать господство своих

богов, то есть прав человека и правового государства “варварам”, тем меньше

шансов на успех. Более того, если одной из богинь является терпимость, то

освобождение нетерпимых язычников приведет не только к неудаче миссионера,

но и к его отступлению от самих идеалов»[39]. Справедливости ради заметим,

что, по мнению А. Шайо, восточноевропейские страны пока просто не готовы

воспринять универсальную идею прав человека, в истинности которой он не

сомневается. В этой связи гораздо более реалистичной выглядит позиция С.

Хантингтона, который считает, что в реальных условиях многополярного мира

наиболее целесообразным является не вестернизация, чреватая

геополитическими конфликтами, но развитие на основе достижений собственной

цивилизации.

Итак, реалии конца ХХ в. поставили под сомнение концептуальные основы,

восходящие к эпохе Просвещения, на которых зиждется Всеобщая декларация

прав человека. Мир, несмотря на неоднократные заверения политиков, не стал

единым домом, а все мы не стали его жильцами. Эпистемология конца ХХ в.

обнаружила исчезновение общезначимых и общеобязательных оснований для

оценки истинности или смысла, в связи с чем исчезла и почва для

миссионерских претензий и веры в какое бы то ни было «Общее Дело». Побочным

эффектом избавления от взгляда на человеческую историю как разумный процесс

стала необходимость примирения со случайностью и непредсказуемостью,

являющимися всеобщей судьбой. Поэтому справедливым представляется

утверждение С. Хантингтона, что «западный мир, арабский регион и Китай не

являются частями более широкой культурной общности»[40]. Они различаются

культурной идентичностью людей, которая оказалась гораздо важнее, значимее

и устойчивее, чем классовая принадлежность или идентификация по принципу

уровня индустриального развития. Поэтому люди «разных цивилизаций по-

разному смотрят на отношения между Богом и человеком, индивидом и группой,

гражданином и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют

разные представления о соотносительной значимости прав и обязанностей,

свободы и принуждения, равенства и иерархии. Эти различия складывались

столетиями. Они не исчезнут в обозримом будущем. Они более фундаментальны,

чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами»[41].

Предвидимым представляется возражение: разве не являются

универсальными (внеисторическими, имеющими у всех народов) заповеди «не

убей», «не укради» и т. п.? Думается, что они универсальны в такой же

степени, в какой универсальной является свобода и ее мера. В качестве

принципов «всеобщего» права можно предложить целый перечень подобных

постулатов. Это и есть в некотором смысле проявление абстрактной

универсальной природы человека (человеческого сообщества). Но чтобы стать

нормой права, они должны быть «переведены» на юридический «язык» не только

законодательства (например, вторичных процессуальных норм), но и в практику

фактических отношений «живого», действующего права. А это возможно лишь с

помощью их интерпретации как профессиональным правосознанием юристов, так и

обыденным правосознанием широких слоев населения. Такая интерпретация

наполняет своим культурно-историческим значением толкуемый феномен. Поэтому

одни и те же (по названию) политико-правовые институты имеют весьма

различное содержание в разных цивилизациях. Следовательно, и свобода, и

собственность, и демократия, и другие исходные принципы политики и права по-

разному интерпретируются, имеют несхожее содержание и трансформируются в

разные правовые нормы в существующих сегодня цивилизациях.

Интересно, что в ходе подготовки проекта Всеобщей декларации прав

человека Американской антропологической ассоциацией был подготовлен

«Меморандум о правах человека», в котором, в частности, было записано:

«Стандарты и ценности соотносительны с культурами, из которых они

происходят, так что любая попытка сформулировать всеобщие постулаты на

основе представлений или моральных кодексов одной из культур ограничивает

применимость соответствующей декларации прав человека к человечеству в

целом... Основополагающее значение должен иметь всеобщий стандарт свободы и

справедливости, базирующийся на принципе, согласно которому человек

свободен только тогда, когда может жить согласно пониманию свободы,

принятому в его обществе»[42].

Политические элиты государств, принимавших участие в выработке

Всеобщей декларации, предпочли универсалистскую концепцию прав человека и

проявили достаточно упорства в том, чтобы эти общие принципы получили

законодательное закрепление в международно-правовых пактах. В результате

оказалось, что представления одной культуры были навязаны остальному миру.

Все это привело к тому, что «ныне, — как горько констатирует С.С. Алексеев,

— на пороге ХХI в. идеи прав человека, еще недавно столь престижные и

величественные, почитаемые в качестве знамени свободы, именно в наше время,

в последние годы все более утрачивают свой престиж и влияние на умы и дела

людей»[43].

Из вышеизложенного следует, что Всеобщая декларация прав человека —

это именно декларация, и отношение к ней должно быть соответствующее. Общие

принципы, закрепленные в ней, наполняются различным конкретным содержанием

в контексте отдельной цивилизации. Нельзя пытаться навязать силой свои

стандарты прав человека иной культурной общности. Западу необходимо

относиться уважительно к иным цивилизациям и вместо монолога (диктата с

позиций силы, который неизбежно вызывает ответную реакцию) следует

научиться вести диалог.

Рассматривая вопрос о значении Всеобщей декларации прав человека,

нельзя не коснуться весьма распространенной точки зрения о том, что с

течением времени ее юридическая природа подверглась трансформации. Нередко

утверждается, что к настоящему моменту положения Декларации превратились в

нормы международного обычая[44] и она стала, таким образом, обязательной

для всех государств. Однако, как справедливо отмечал в свое время еще

Р.А.Мюллерсон, в таком подходе больше просматриваются благие намерения,

нежели строго юридический подход. Конечно, существует проблема объема

обязательств по правам человека для государств, не участвующих в

большинстве или же во всех соглашениях по правам человека. В этой ситуации

было бы предельно просто объявить, что для них действуют в качестве обычных

норм положения Всеобщей декларации. Между тем для того, чтобы рассматривать

все нормы Декларации в качестве общепризнанных норм международного обычая,

необходимо доказать наличие всеобщей практики государств в этих вопросах, а

также существование opinio juris.

Считая, что подходить к этому вопросу следует более дифференцированно,

Р.А.Мюллерсон выдвигает собственную концепцию, согласно которой лишь

некоторые положения Всеобщей декларации могут быть признаны

общеобязательными. В составленный им список прав, которые обязаны

обеспечить всем лицам, находящимся под их юрисдикцией, все государства,

независимо от их участия в соответствующих международных договорах, вошли:

право на жизнь, свобода от геноцида, апартеида и других форм расовой или

национальной дискриминации, свобода от пыток и рабства[45].

С подобной трактовкой состава общепризнанных норм по правам человека

едва ли можно согласиться. По нашему мнению, помимо названных,

обязательными для государств являются так называемые абсолютные права, т.е.

права, которые согласно ст.4 Пакта о гражданских и политических правах не

подлежат никаким ограничениям даже во время чрезвычайного положения в

государстве, когда жизнь нации находится под угрозой[46].

Наконец, существует точка зрения, что общеобязательный характер

Всеобщая декларация приобрела в 1960 г. в связи с принятием Декларации о

предоставлении независимости колониальным странам и народам. Очевидно, что

эта резолюция Генеральной Ассамблеи ООН, принятая единогласно, является

нормоустановительной. А в п.7 Декларации установлено, что «все государства

должны строго и добросовестно соблюдать положения Устава Организации

Объединенных Наций, Всеобщей декларации прав человека и настоящей

Декларации…». Видимо, именно такой взгляд на правовую природу Всеобщей

декларации является наиболее обоснованным.

Заключение

Всеобщей декларации прав человека — первый универсальный международно-

правовой акт, в котором государства мирового сообщества согласовали,

систематизировали и провозгласили основные права и свободы, которые должны

быть предоставлены каждому человеку на земле. Декларация стала также первым

документом в комплексе универсальных международных актов общего характера в

области прав человека, куда помимо Декларации вошли еще два международно-

правовых акта, принятые Генеральной Ассамблеей 16 декабря 1966 г.:

Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7