Философия Платона (MS WORD 2000)

дать лишь Бог. Что просит прежде всего? Чтобы Бог сделал его достойным

мудрости. Кто достоин божественной мудрости? Тот, кто готов нести ее свет".

Таким образом, мы видим, что философия, грозившая было сойти с

правильного пути, в лице Сократа снова возвращается к своим чистым истокам:

божественной истине.

Софисты желали казаться праведными, подобно фарисеям, о которых мы

читаем в Евангелии. Сократ же желал не казаться, а быть праведным,

вследствие чего он неизбежно должен был претерпеть гонения, ибо здесь на

земле истина ходит в терновом венце. Трагедия Сократа и вообще всякого

страдающего праведника объяснена в диалоге Платона "Государство":

"Самая высшая несправедливость - это когда праведным выглядит тот, кто

не является праведным. Поэтому дадим несправедливейшему максимальную

несправедливость, но позволим, чтобы тот, кто много совершил неправедного,

всему почитался как справедливый[...] Когда установим такого, рядом с ним

поставим мужа праведного, простого и незнатного человека, который, как у

Эсхила, хочет не казаться, но быть добрым. Уберем от него, таким образом,

всякую добрую славу, чтобы он никому не казался праведным. Ибо если он

будет казаться праведным, то получит почести и награды. Поэтому будет

неясно, ради почестей или наград он таков, или нет. Итак, лишим его всех

вещей, кроме праведности и представим его таким, чтобы он был полной

противоположностью неправедному, т.е. чтобы не делая ничего неправедного,

всем казался несправедливейшим, так чтобы он был испытан неким испытанием

на праведность и ни по причине дурной славы, ни по причине того, что из нее

следует. Не отклонялся от своего намерения, но пребыл недвижим даже до

смерти, будучи в течение всей своей жизни почитаем неправедным, являясь в

действительности праведным; и когда оба достигнут предела: этот -

праведности, а тот - неправедности, рассудим, кто из них окажется

счастливее".

Из этого замечательного противопоставления мы видим, как глубоко

понимал Сократ трагичность своей миссии. Софисты, будучи лжецами, кажутся

всем мудрыми, а истинный мудрец и праведник обречен на гонения и страдания.

По сути Сократ пришел к выводу, который афористично выразит позднее св. ап.

Павел: “Все желающие жить по Христу будут гонимы”.

Какая же судьба, согласно Сократу, ожидает того праведника, который

хочет не казаться, а быть праведным? В диалоге "Государство" мы читаем:

"Скажут, что такого праведника будут бить, мучить, и свяжут его цепями;

вырвут у него глаза и, наконец, после того как он претерпит всевозможные

мучения, повесят его, чтобы он знал, что следует желать не быть, а казаться

праведным".

Та же дилемма стоит и перед философом: искать истину и казаться

безумным, или не искать истину и казаться мудрым.

Кульминация несправедливости состоит в том, что несправедливый человек

как будто сможет добиться милости богов, так как "захватив власть в своей

стране и желая казаться праведным[...] будет щедрыми дарами и

жертвоприношениями чтить богов и гораздо лучше, чем праведник, сможет

примириться с любым из людей или богов: из чего следует, как они думают,

что он будет угоднее Богу, чем праведник".

Здесь Сократ полемизирует с софистами, считавшими, что неправедный

богач, приносящий богам щедрые жертвы, и раздающий нищим богатую милостыню,

более угоден Богу, чем нищий праведник, который ничего, не может предложить

ни Богу, ни людям. Этим рассуждением софисты обличают свое неверие в

справедливость и всеведение Божие. Сократ же следует Фалесу, утверждавшему,

что "от богов не скроется не только неправедный, но и умышляющий неправду".

Позднее Иисус Христос похвалит бедную вдову, положившую мелкую монету в

сокровищницу храма, и скажет, что эта вдова положила больше, чем многие

богачи, ибо отдала все свое пропитание. Тем самым Иисус даст понять, что

Богу нужны не подачки, а сердце человека.

Несколько слов о терминах, которые использует Платон в данном тексте. В

греческом подлиннике "справедливый" звучит как "dikaios" что Марсилио

Фичино переводит латинским прилагательным "justus", а на русский язык можно

перевести и как "справедливый", и как "праведный". Греческий словарь

приводит помимо прочих следующее значение слова "dikaios": “исполняющий

свои обязанности по отношению к богам и людям, честный, справедливый”. Это

слово встречается уже в "Одиссее" Гомера, а также в Новом Завете, например

Мф. 1,19: "Иосиф же, муж ее, будучи праведным[...]"

Комментируя диалог "Государство", Марсилио Фичино пишет: "Задача

философии состоит не в том, чтобы лишить душу всякого религиозного страха,

как учит в своих пошлых стихах нечестивый Лукреций, хотя из смердящей этой

клоаки многие сегодня стремятся черпать чистоту и элегантность латинской

древности, явно с большим ущербом для добрых нравов[...] Я не говорю об

истинной религии, ибо знаю, что Платон не ведал ее, но о религиозном

чувстве, которое, если кто истребит из душ человеческих, тот разрушит

основания государства".

О связи платонизма и христианства Марсилио Фичино пишет следующее:

"(Платон) не знал истину, ибо не знал Христа, Который есть путь, и истина,

и жизнь. Небесполезно нам, однако, рассматривать сии искры, сияющие посреди

тьмы: чтобы мы знали, что Бог никогда не оставлял мир без свидетельства".

Что касается космологических воззрений Платона, то, например, о форме

Земли Платон пишет в диалоге "Федон" (повествование ведется от лица

Сократа): "Если бы кто-нибудь[...] сделался крылатым и взлетел ввысь, то,

словно рыбы здесь .у нас, которые высовывают головы из моря и видят этот

наш мир, так же и он, поднявши голову, увидел бы тамошний мир[...] Итак,

друг, рассказывают прежде всего, что та Земля, если взглянуть на нее

сверху, похожа на мяч, сшитый из двенадцати кусков кожи и пестро

расписанный разными цветами". В комментарии к этому месту в Собрании

сочинений Платона (М., 1969-1972) сказано: "Земля в рассказе Сократа

обладает формой совершенного тела, т.е. шара или сферы, о чем учили

пифагорейцы: "Из форм тел самое прекрасное шар". По Пифагору, существует

пять телесных математических фигур, причем из додекаэдра возникла "сфера

Вселенной" (у Платона Земля - тоже додекеэдр). Пифагореец Гиппас первый

разгласил и начертил шар из двенадцати пятиугольников”.

Следует также сказать несколько слов о диалоге Платона "Тимей”. В этом

диалоге впервые прозвучала идея сотворения мира из аморфной материи.

Любопытно, что, согласно Платону, и само время творится одновременно с

миром. Вначале участники диалога обращаются с молитвой к Богу: "Ибо все,

кои хоть в какой то мере обладают здравым умом, во всяком деле, большом или

малом, прежде всего имеют обыкновение призывать Бога: тем более это

прилично нам, собирающимся обсуждать вопрос, рождена ли вселенная или не

рождена; если мы не безумцы, то должны призвать Бога в помощь". Что

касается вечности вселенной у Платона, то комментатор ХV1 в. Себастиан

Морцилло пишет: "Если мы хотим объяснить его (Платона - И.Л.) истинное

суждение, то ясно, что он, как и Аристотель, считал, что мир вечен и не

рожден ни от какого начала. Поскольку сущность мира Платон называет вечной,

он говорит, что Бог не заново ее произвел, но сообщил ей форму и привел ее

в порядок". Морцилло считает, что, согласно Платону, время существовало до

сообщения Богом формы миру, но было "нечетким и неопределенным": "Ибо и до

сотворения неба субстанция вселенной существовала, хотя и была

невозделанной и неупорядоченной; также и время было тогда нечетким и

неопределенным. Когда же был рожден мир, и время вместе с небом сделалось

упорядоченным и благодаря движению его (неба - И. Л.) четким".

В заключение скажем о восприятии Платона в России. На русский язык

сочинения Платона были переведены в 70-ые годы ХVIII века трудами

переводчиков Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге. Во введении

переводчики (священник Иоанн Сидоровский и коллежский регистратор Матфей

Пахомов) пишут:

"Весь свет со удивлением взирает на то блаженство России, Отечества

нашего, до коего возвысилась она в настоящем златом веке. Но может ли что

иное быть источником благосостояния какого-либо царства, как не едина токмо

мудрость предержащия власти? Платон, знаменитейший из всех древних

философов, полагая сию истину всякого сомнения чуждою, в пятой книге своего

гражданства (речь идет о диалоге "Государство" - И.Л.) сказует, что всякое

царство тогда достигнет своего блаженства, когда или цари будут

любомудрствователи, или любомудрствователи сделаются царями. Таковой

истины, как бы прорекательне Платоном изреченной, зрится в России ныне,

паче нежели в предшедшие веки, самое событие. Отечество наше, коль

величайшею ни блистает теперь пред прочими державами славою, коликим ни

наслаждается благоденствием всему сему есть виновница державствующая во

днех сих августейшая монархиня наша[...]”

В этом же введении дается краткая биография Платона и обзор его

творчества. В частности, авторами введения говорится, что "многие порицают

сего писателя (Платона - И,Л.) за то, что он не предлагает о вещах просто и

ясно, и сим самым причиняет читателям своим темноту и

неудобовразумительность". Отвечая на это обвинение в адрес Платона,

переводчики пишут: "Известно, что обретаются два образа сочинений. Един

есть простый и сухий образ, свойственный мафиматикам, представляющий

истины, чуждые всяких украшений[...] Сей образ тогда бывает изящен и

полезен, когда употребляется пред человеками просвещенными, разумными и

непричастными предрассуждениям. Вопреки, он лишается всея своея силы, если

предлагаем будет людям предубежденным, легкомысленным и жестоковыйным[...]"

Это введение к Собранию сочинений Платона представляет собой первый

отечественный опыт анализа философии выдающегося греческого мыслителя.

При жизни Платона ходили слухи о том, что в Академии преподается в

устной форме особая тайная философия, о которой в диалогах ничего прямо не

говорится. Диоген Лаэртский свидетельствует:"Словами Платон пользовался

очень разными, желая, чтобы его учение не было легко уяснимым для людей

несведущих". Из этого следует, что Платон свои диалоги предназначал как для

сведущих, так и для несведущих. И действительно, любое иносказание

предполагает разделение читателей по крайней мере на двух типов. Их можно

назвать по разному Диоген называет их сведущими и несведущими, я - А. Т.

Геворкян называв их первыми и вторыми. Первые читатели не улавливают цели

иносказаний, или вовсе не воспринимают иносказаний; вторые же обнаруживают

иносказательный покров и выявляют то, что скрыто под различными Формами

иносказания. Сам Платон также разделял своих читателей на два типа. Об этом

свидетельствует Седьмое письмо, где он говорит:"Если бы показалось, что

следует написать или сказать это в понятной для многих форме, что более

прекрасного могло быть сделано в моей жизни, чем принести столь великую

пользу людям, раскрыв всем в письменном виде сущность вещей? Но я думаю,

что подобная попытка не явилась бы благом для людей, исключая очень

немногих, которые и сами при малейшем указании способны все это найти". Из

этого можно видеть, что сам Платон разделял своих читателей на "многих" и

"немногих". Именно на этих немногих и рассчитывал Платон при построении

сложной структуры диалогов, в которых под различными формами иносказания он

скрыл свои подлинные воззрения.

Начиная с древности в платоноведении существовала точка зрения,

согласно которой диалоги - экзотерические (внешние) сочинения не содержат в

явном виде эзотерических (внутриакадемических) учений, которые

преподавались ученикам Платона устно и хранились в тайне от внешнего мира.

В этом свете основной проблемой платоноведения стало выявление соотношения

двух Платонов: автора диалогов и наставника Академии. Об этом

свидетельствует, в частности; А. Клеванов, который в 1861г. писал: "Было

высказано некоторыми довольно странное мнение, будто и из подлинных

сочинений Платона нельзя извлечь истинного понятия об его учении, что оно в

полной ясности преподано им тайно только ученикам его, а в сочинениях

внутренний смысл учения скрыт под намеками и образами, частью с умыслом,

частью из осторожности". Сам А. Клеванов называет эту точку зрения странной

и, вероятно, солидаризируется со Ф. Шлейермахером, который, как утверждает

А. Клеванов, опроверг эту догадку и с его времени почти потеряли в нее

веру. И действительно, Ф. Шлейермахер в XIX веке был авторитетным теологом

и своими переводами сочинений Платона на немецкий был известным и в

платоноведении. Он своими интерпретациями христианизировал Платона, а

свидетельства Диогена Лаэртокого и других он объявил несерьезными

анекдотами ненаучной традиции и категорически отверг их. Воззрения.

Ф. Шлейермахера о Платоне оставались господствующими в XI Яз. В

особенности трудно было выйти из-под его влияния мыслителям христианской

направленности. В этом отношении интересна позиция Гегеля, который отверг

концепцию двух Платонов: "Это, впрочем, дурное различение, так как

получается вид, будто у Платона были две философии: одна для внешнего мира,

для людей, а другая - внутренняя, сохраняемая для интимного круга". Он

полагал, что у Платона одна философия. Однако, его интуиция исследователя

заставляет его частично признать то, что он в общем отвергает: "Но

эзотерическим является спекулятивное, которое, хотя бы оно было написано и

напечатано, все же, не будучи тайной, остается сокрытым для тех, кто не

хочет делать усилия мысли". Таким образом, Гегель фактически признает, что

диалоги Платона рассчитаны на читателей двух типов: тех, которые не делают

усилия мысли и тех, которые, делая усилие мысли, правильно понимают

спекулятивное сокрытое.

В ХХв. эзотерические тенденции в платоноведении начали усиливаться. В

1912г. В. Егер безоговорочно провозгласил, что настоящая философия Платона

не может быть найдена, в его диалогах, которые следует считать не

философскими сочинениями, а произведениями искусства. Подлинно платоновские

воззрения содержались в его устном учении - том, которая может быть

восстановлена по свидетельствам Аристотеля и других его учеников. Этой

концепции В. Егера придерживаются представители известной тюбингенской

школы Г. Кремер и К. Гайзер, которых обычно называют эзотеристами, Е. Н.

Тигерштедт говорит:"Если бы диалоги вдруг бесследно исчезли, это не

повлияло бы на эзотерические концепции платонизма, поскольку последние не

основываются на анализе диалогов, хотя эзотеристы последовательно пытаются

найти в них обоснование своих мнений".

Заключение

Итак, можно ли считать философское наследие Платона артистическим

философствованием, местами гениально прозорливым, однако лишенным

систематической строгости и методически исчерпывающей полноты? О

большинстве диалогов, за исключением Тимея и Законов, действительно, можно

сказать, что построение их прихотливо, логика изложения определяется скорее

художественными или пропедевтическими задачами, нежели логикой философского

предмета. Тем не менее об отсутствии системы в философском наследии Платона

не может быть и речи. Внимательное изучение Платоновского корпуса

показывает, что в нем всесторонне и полно выражена тщательно проработанная

философская концепция, диалектически изощренная и, что самое замечательное,

свободная от догматической косности и окостенелости.

Душа платоновского идеализма учение о Благе. Из платоновской философии

вошло в культурный обиход человечества не только понятие идеи, но и понятие

идеала. Идеализм Платона идеализирующее учение. Прежде всего Платон

идеализирует познавательную деятельность человека. Платоновская гносеология

менее всего хлопочет об адекватности человеческих познаний познаваемому

миру, главное в познании усмотрение перспективы движения к совершенству.

Познание постигает вещи только тогда, когда оно постигает меру возможного

совершенства каждой вещи, ее идеал, а также место этого идеала в Едином

Благе Бытия. Соединение в одной высшей идее Блага, Бытия и Единого

обусловило сквозное единство этического, космологического и

гносеологического уровней его философского учения. Сущность человека,

согласно этому учению, заключается в безостановочном устремлении к познанию

совершенства бытия, своего собственного совершенства, своего идеала, и тем

самым к самоусовершенствованию. Подобным же образом Платон идеализирует

природу мироздания, общественный порядок, да и все, к чему прикасается его

мысль. Философия, по Платону, начинается с удивления, а держится и питается

любовью, любовью к идеалу и к любому объекту мысли как к возможности

идеала.

Философия Платона не раз возрождалась на протяжении истории под именем

платонизма. Этим именем называется всякое учение, которое в основание бытия

кладет идеальные сущности, в основу познания интеллектуальное усилие,

отправляющееся от интуиции, в опыте имеющее лишь результат, но не источник,

а в этике проповедующее превосходство вечных ценностей над заботой и злобой

дня.

В политике это выражается в примате общегосударственных интересов перед

частными; закон подчинения гражданина государству понимается как

справедливость и становится залогом спасения и будущего блаженства каждой

человеческой души.

В логике это означает превосходство общего над единичным и более общего

над менее общим, в гносеологии суверенитет понятия и приоритет его перед

чувственным опытом. Истина это закон подчинения знания идее.

В космологии это сказывается в низведении самодостаточного и

самодвижущегося космоса досократической философии на уровень производного и

произведенного механизма, скопированного с внеположенного космосу образца и

приводимого в движение силой, лишь отчасти заключенной в космосе и ведущей

свое происхождение от внекосмических начал. Закон приближения копии к

образцу именуется у Платона истиной, закон подчинения частей целому и

соподчинения частей внутри целого соразмерностью, закон полного и

совершенного единения многого в одном красотой. Истина, соразмерность и

красота сводятся в наивысшее единство, именуемое Благом.

Тем не менее философия Платона это не философия приоритетов, это

философия меры. Крайности Платона это не области существования, а пределы

понимания. Истина бытия и понимания каждой вещи и ее идеи определяется как

мера. Мера это количественно определенное среднее, узел связи двух

крайностей многого и единого, частного и целого, единичного и общего,

соотношение которых в их смеси определяется числом. Число это то, что

объединяет физическое существование космоса и метафизическое бытие идей.

Самое конечное единство определяется числом единица . Отношения любой из

идей к идее единого составляет меру и число этой идеи. Мера и число вещи

это отношение наличного соотношения между соединившимися в ней крайностями

к тому, которое задано ей идеей. Мир вещей, таким образом, от мира идей

отличается тем, что у идеи свое число, целое, а у вещи всегда дробное,

знаменатель которого может увеличиваться или сокращаться, обнаруживая меру

совершенства вещи; мир вещей именуется миром становления, поскольку каждая

вещь в нем находится в движении, направленном к совершенствованию, к

сокращению разрыва между действительностью и истиной. Вещь всегда лишь

становится тем, что есть ее идея, путь ее становления бесконечен, а разрыв

между совершенствующимся и совершенством всегда сохраняется, ибо

отягощенная несовершенством индивидуальности вещь всегда чуть-чуть не-до-

идея, как бы ни блистала она соразмеренностью, добротностью и красотой.

Добротность, или добродетель, это та же мера, но понятая в эстетическом

или этическом смысле. В государстве мера-добродетель гражданина это его

сословная принадлежность. В космосе мера-добротность вещи дается ей как ее

возможность, то есть как диапазон ее перемен в процессе становления,

определенный ее включенностью в соразмерное единство целого.

Мера и возможность философии состоят в очищении и возвышении души

человеческой, во всемерном развитии способности бессмертной души к

припоминанию тех созерцаний, какие доступны душам, поднявшимся до края,

отделяющего небо от занебесной области идей.

Ближайшим образом душе требуется припоминание идеи справедливости (и

Блага, ибо верховная идея Блага познается в каждой из прочих идей как цель

и основание всего), дабы справедливой жизнью заслужить себе право в

последующих воплощениях подниматься раз от разу все выше и выше по ступеням

совершенствования. Однако познание этой высшей справедливости в земных

условиях оказывается едва ли не самым трудным познанием, к нему ведет

долгий путь воспитания и образования, развития мыслительных способностей.

Конечная цель философии привести к осуществлению все лучшие возможности

души, ее способность путем мнения, состоящего из веры и уподобления, и

мышления, состоящего из познания и рассуждения, находить верную дорогу как

в лабиринтах становления, так и на магистралях бытия.

Наконец, какова та картина, то зрелище, которое душа, получившая

посредством философии свое полное развитие, может составить как идеальный

образ своего двойного обиталища? Это должно быть зрелище космоса, с одной

стороны, и вечного прообраза этого космоса бытия с другой. Однако истинное

бытие лишено не только материи, но и формы, к тому же оно просто,

односоставно и тем самым неподвластно логосу-отчету, разбирающему состав

многосложного. Высшая ступень истины неизреченна, постичь ее можно самое по

себе, в свете ее собственного сияния, но выразить лишь в отображении, в

эйконе. Таковы эйконы пещеры в Государстве , земли в Федоне , неба и

занебесной области в Федре . Наиболее правдоподобным эйконом бытия является

сделанный по его образцу космос, он более всего подобен своему благому

образцу-прообразу, поэтому изображение космоса в Тимее можно считать

наиболее адекватным из возможных эйконов бытия.

Можно ли считать правдоподобный миф Тимея не только наиболее истинным

изображением бытия, но и собственно изображением бытия? Не относится ли

космос к бытию как становление к своей идее? Не есть ли космос сотворенный

аналог бытия, как время и движение космоса аналоги вечности и покоя бытия?

Исчерпывает ли идея космоса всю полноту мира Идей? Есть ли в мире бытия

образцы для других созданий? В наследии Платона, скорее всего, нет на этот

счет указаний, кроме, может быть, одного. Говоря о сотворении космоса из

двух начал, идеи-образца и восприемлющей материи ( Тимей , 50 С-Е), Платон

замечает, что этому неопределенному, бесформенному, безвидному

восприемлющему началу предстоит воспринять все возможные формы, все роды

вещей, все возможное разнообразие видов. Для обозначения целокупности

космоса в греческой философии употреблялось слово пан все, всевозможное,

всяческое, всякое все. Платон не может сказать о космосе, что тот все,

помимо космоса есть бытие, но что космос являет собой всевозможную пестроту

всяческого бытия в становлении, это, по-видимому, можно считать вероятным.

Единое, Благо, Бытие все эти идеи находят отражение в космосе, остаются

только два начала, две крайности, не затронутые этой игрой отражений, это

предел и беспредельное, ум и необходимость, идея и материя, единица и

неопределенная двоица. В союзе с беспредельным предел порождает космос, но

вне этого союза он остается чистой идеей, идеей идей, числом числа, бытием

бытия. Беспредельного вне союза с пределом нет, оно небытие. Предел же есть

бытие. Дальше и больше бытия уже ничего нет. Здесь Платон ставит точку.

Здесь его Бог.

Довольно глубоко зашли мы в страну Платона, и здесь автор оставляет

читателя, поскольку обещал ему указать путь к Платону, а не от Платона,

вызвался ввести его в платоновские пределы, но не вывести из них. Пусть

читатель не сетует на автора за его вероломство, а главное, не ощущает

своего положения безвыходным. Человек в платоновском мире не чувствует себя

центральной фигурой, но в то же время он сознает, что находится где-то

очень близко к центру, гораздо ближе, чем что-либо иное в этом мире.

Человек не возвеличен над миром, чтобы быть мерой всех вещей, он обречен

быть их мерой, потому что у них никогда-никогда не было, нет и не будет

другой. В человеке весь мир познает себя, в человеке человек познает себя,

в человеке познает себя само познание, такова человеческая работа в

мироздании, такова выпавшая ему в космо-полисе человеческая справедливость,

такова космополитическая софия.

Человек, если он человек, обязан, своим космическим гражданским долгом

обязан быть мудрым, хочет он этого или не хочет, хватает у него смелости

духа на то, чтобы быть мудрым, или он предпочитает трусливо прятаться от

истины, поглубже натягивая на вежды свой дурацкий колпак. Истина все равно

откроется человеку и малодушного сделает несчастным даже в благополучии, а

мужественному принесет много горя и страданий, но он их не заметит, ибо его

умные очи в свете блага уже не способны будут видеть дурное.

Умудренный человек без иронии, всерьёз не будет приговаривать: Я знаю,

что я ничего не знаю или Я не знаю, знаю ли я что-нибудь, но я это всего

лишь то, что я знаю, и больше ничто . Знать как можно больше или знать.

Одно это каждый человек выбирает для себя сам. Главное, что человек

отдается мудрствованию, отдает мудрости всего себя и в этой самоотдаче он

уже не отличает жизни от смерти, да их и нет для него, как нет для истины

уже прошло или больше не будет . Истина всегда есть, знание всегда знает, и

словами я прежде знал, да позабыл маскируется равнодушие. Человек

мудрствующий не знает забвения, ибо забыл это разлюбил , а он любит, и

любовь его непрестанна, а с ней безграничен он сам. Любовь открывает

человеку мир, но и человека любовь открывает перед миром, делает его

беззащитным, принадлежавшее ему ничьим, а его самого общим достоянием для

всех на свете вещей, всеобщим. Любовь разбирает перегородки между

обособленными сущностями, любящее растворяется в возлюбленном, любовь

становится всеобщим и всеобъемлющим пространством, воздухом бытия. И, как

сказал поэт:

...

Я дышу и значит, я люблю,

Я люблю и значит, я живу...

Платон - первый в Европе последовательный представитель объективного

идеализма, основатель этой философии. Объективный идеализм Платона есть

учение о самостоятельном существовании идей как общих и родовых понятий.

Платон всю жизнь проповедовал всеобщую гармонию. Когда Платон захотел

очертить предмет своей эстетики, он назвал её ни больше ни меньше, как

любовью. Платон считал, что только любовь к прекрасному открывает глаза на

это прекрасное и что только понимаемое как любовь знание есть знание

подлинное. Гармония человеческой личности, человеческого общества и всей

окружающей человека природы - вот постоянный и неизменный идеал Платона в

течение всего его творческого пути.

ЛИТЕРАТУРА

1. Асмус В.Ф. История античной философии. - М., 1965

2. Асмус В.Ф. Избранные диалогои Платона. Вступительная статья. - М., 1965

3. История философии. гл.8. - М., 1957

4. История философии. гл.1. - М., 1957

5. Платон, собр. соч. Т.1. «Государство» - М.1971.

6. Лосев А.Ф. «Жизненный и творческий путь Платона» // Платон, собр.

соч., т.1, М, 1990.

7. Платон, собр. соч., т.3, ч. 2, «Законы» // М, 1972.

8. Асмус В.Ф. «Платон», // К, 1993.

Страницы: 1, 2, 3