Реферат: Социально-политическая борьба в Новгороде XII- нач. XIII вв.

        По  нашему  мнению,  в  Новгороде  не  стоит  искать  исключительной  роли  какой-то  из  сторон  (слоев  общества),  участвовавших  в  конфликте.  Реальная  жизнь - это  всегда  совокупность  различных  внутренних  и  внешних  факторов.  Правильнее  будет  сказать,  что  неверно  говорить  об  исключительной  роли  боярства,  князя  либо  какой-то  части  свободных  горожан.        

    Несмотря  ни  на  что,  Всеволод  более  не  имел  подавляющей  поддержки  и  не  был  мил  новгородцам.  То  есть  он  как  раз  пытался  действовать,  как  ему  заблагорассудится,   вне  зависимости  от  желаний  и  давления  новгородцев.  Его  просчеты  до  времени  терпелись,  но  отнюдь  не  прощались.  Всеволод  имел  неосторожность  втянуть  новгородцев  в  дележ  суздальского  стола. В  1134 г.  новгородцы  “почаша  мълъвити”  о  суздальской  войне, в ходе чего  перессорились  и  “убиша  мужь  свои  и  съвьргоша  и  съ  моста  в  субботу  Пянтикостьную”.  Затем  они  все  же  отправились  со  Всеволодом,  желавшим  посадить  своего брата  на  суздальский  стол,  в  поход.  Однако  на  Дубне  новгородцы  повернули  назад.  По   пути   было   отнято   посадничество   у   Петрилы  и   “даша”   Иванку  Павловичу. [90] По   мысли   С. М. Соловьева,    “вече   было   самое    бурное:    одни  хотели  защищать  Мстиславичей,  достать  им  волость,  другие  нет;  большинство  оказалось  на  стороне  первых,  положено  идти  в  поход,  а  несогласное  меньшинство  отведало  Волхова”.  Тем  не  менее,  разногласия  повторились  в  полках,  и  тут  уже  результат  был  обратный,  что  вылилось  в  смену  посадников.[91]  Брат  Всеволода  Изяслав  Мстиславич  ушел  в  Киев,  получил  Владимир-на-Волыни  и  тем  самым  династическая  причина  войны,  как  считал  Н. И. Костомаров,  исчезла.[92] 

    В  это  время  обострилась  внутриполитическая  ситуация  на  Руси:  “раздьрася  вся  земля  Русьская”.  На  зиму  состоялся  новый  поход  на  Суздаль.  Однако  битва  на  “Ждани  горе”  26  января  дорого  обошлась  новгородскому  войску.  В  числе  павших  были  посадник  Иванка  и  Петрила  Микульчич.[93]  Причем,  по  данным  Н. И. Костомарова,  “князя  против  воли  заставили  идти  на  войну”.[94]  В  целом  новгородский  летописец  крайне  скупо описывает  второй  поход  на  Суздаль.  Он  лишь  сообщает,  что  митрополит  Михаил  из  Киева  пытался  предотвратить  поход,  но  его  не  послушали,  задержали  и  отпустили  только  10  февраля,   то  есть  уже  после  поражения.  Кроме  того,  говорится,  что  суздальцы  потеряли  больше  людей,  чем  новгородцы,  и  что  последние,  возвратясь,  “даша”  посадничество  Мирославу  Гюрятиновичу.  Далее  вплоть  до  событий  1136 г.,  судя  по  новгородской  летописи,  было  затишье.  И  вдруг,  сообщение  1136 г.  сразу  начинается  известием  о  том,  что  “новгородьци  призваша  пльсковиче  и  ладожаны  и  сдумаше,  яко  изгонити  князя  своего  Всеволода,  и  всадиша  в  епископль  дворъ,  съ  женою  и  съ  детьми  и  съ  тьщею,  месяца  маия  въ  28;  и  стражье  стрежаху  день  и  нощь  съ  оружиемь,  30  мужь  на  день”.[95]  Получается,  что   с  середины  февраля  1135 г.  до  28  мая  1136 г.  все  было  хорошо,  но  затем  жители  вдруг  решили,  что  с  Всеволодом  пора  прощаться.  В  принципе  понять  немногословность  новгородского  летописца  можно.  Поход  на  Суздаль  и  битва  на  Ждановой  горе  явно  не  добавили  славы  новгородцам.  Так,  Лаврентьевская  летопись,  описывая  исход  битвы  на  Ждановой  горе,  говорит:  “И  победиша  Ростовци  Новгородце  и  побиш  множство  ихъ  и  воротишася  Ростовци  с  победою  великою”.[96]  То  есть  имело  место  очень  тяжелое  поражение,  которое  новгородский  летописец  пытался  смягчить.  Логично  предположить,  что  подобное  поражение  должно  было  иметь  какие-то  последствия  и  не  могло  затихнуть  одномоментно.  Это  предположение  полностью  подтверждается  отрывком  из  Никоновской  летописи,  которая  более  подробно  освещает  эти  события.  Во-первых,  она  сообщает,  что  “паки  неции  злии  человеци  начаша  въздвизати  Всеволода  Мстиславича  воинствовати  на  Суздаль  и  на  Ростовъ”.  Во-вторых,  Всеволод  в  поход  “иде  ратью  съ  Немцы  и  со  всею  силою  Новгородцкою”.  В-третьих,  после  битвы  на  Ждане  горе  “бежаша  Новгородци  и  со  княземъ  ихъ  къ  Новугороду,  и  пришедше  въ  Новъгородъ  начаша  молвити  о  Суздальстей  войне  на  князя  Всеволода  Мстиславича;  онъ  же  умысли  бежати  въ  Немци,  Новогородци  же  поимаша  его,  и  посадиша  его  за  сторожи,  и  дръжаша  его  два  месяца  и  четыре  дни  за  сторожи  съ  женою  его,  и  з  детми  и  съ  тещею  его,  крепко  стрежаху  его  на  всякъ  день  и  на  всяку  нощь  сто  мужей  въоруженыхъ”.[97]  Это  полностью  опровергает  тезис  И. Я. Фроянова  о том,  что  Всеволод  ждал исхода  событий,  надеясь  на  благоприятный  их  поворот.[98]  Совершенно  очевидно,  что  исхода  событий  он  действительно  ждал,  но  на  благоприятный  исход  надежды  у  него  уже  не  было. 

    Очевидны  некоторые  отличия  от  рассказов  Новгородской  и  Никоновской  летописей.  Из  приведенного  отрывка  становится  ясно,  что: 1) действительно,  особого  желания  идти  войной  перед  вторым  походом  Всеволод  не  испытывал,  иначе  “неции  злии  человеци”  остались  бы  без  работы;  2) в  войске  присутствовали  иностранные  наемники;  3) битва  на  Ждановой  горе  закончилась  бегством  новгородского  войска  в  целом;  4) по  прибытии  в  Новгород  начали  искать  виновного  в  происшедшем;  5) Всеволод  не  сидел  сложа  руки,  а,  видимо,  осознавая  свою  вину  и  то,  что  петля  сжимается,  почел  за  благо  оставить,  пока  не  поздно,  новгородский  стол  и  укрыться  в  «немецкой  стороне»;  6) план  Всеволода  сорвался - его  перехватили;  7) довольно  долго  новгородцам  пришлось  изолировать  Всеволода  с  семейством,  причем  держать  под  вооруженной  охраной,  численность  которой  до  конца  не  известна,  но  ясно,  что  было  несколько  десятков  вооруженных  мужчин.  Этот  факт,  на  наш  взгляд,  вовсе  не  говорит  о  боязни  внешней  угрозы,  так  как  ей  эта  охрана  противостоять  не  смогла  бы.  Видимо,  опасаться  приходилось  сторонников  Всеволода  в  самом  Новгороде,  которые  могли  при  случае  организовать  побег. 

    Предыдущая  попытка  бегства  к  “немцам”  говорит  о  том,  что  бежать  в  Киев  смысла  не  было,  так  как  Ярополку  тогда  хватало  своих  проблем  в  Киеве.  По  данным  летописей,  не  заметно  какой-либо  активности  сторонников  Всеволода  в  течении  этих  двух  с  лишним  месяцев.  Это,  видимо,  объясняет  то  обстоятельство  что  смута  зародилась  на  сей  раз  в  войске, причем  еще  и  в  разбитом.  Да  и  сам  настрой  основной  части  населения  делал  подобные  затеи  смертельно  опасными.  С  другой  стороны,  то,  что  Всеволода  так  долго  держали  под  арестом  говорит  о:  1) отсутствии  элемента  стихийности  в  выступлении,  а  значит  ситуация,  как  и  в  1132 г.,  была  контролируемой;  2) наличии  колебаний  и  разногласий  в  среде  восставших.  Относительно  первого  аспекта  следует  предположить,  что  ситуацию  вновь  контролировало  боярство,  точнее,  оно  удерживало  общество  от  настоящего  бунта.  Надо  думать,  что  в  этот  раз  это  было  сделать  труднее,  так  как  проблему  создавала  новгородская  рать,  разбитая  в  походе,  но  желавшая  выяснить,  кто  виноват.  Другими  словами,  ополчение  сразу  после  поражения  при  “Ждане  горе”  превратилось  в  фактор  нестабильности.  Скорее  всего,  псковичи  и  ладожане,  так  кстати  оказавшиеся  в  Новгороде  во  время  веча  1136 г.,  в  значительной  части  были  участниками  суздальского  похода,  в  котором,  как  мы  помним, участвовала  все  жители  Новгородской  земли.  Правда,  И. Я.  Фроянов  полагает,  что  события  развивались  не  столь  внезапно  и  стремительно,  как  это  бывает  при  восстании,  именно  потому,  что  посылали  гонцов  за  псковичами  и  ладожанами,  а  потом  ожидали  их  сбора.[99]  Однако  летопись  не  только  не  говорит  о  послах  за  представителями  пригородов,  но  напротив,  указывает,  что  смута  началась  сразу  по  возвращении  войска.  То  есть  предполагать  роспуск  всех  иногордних  участников  ополчения  по  домам  с  февраля  1135  по  май  1136 г.  у  нас  нет  никаких  причин.    По  второму  моменту  можно  сказать  что  новгородцы  выжидали,  как  сложится  ситуация  на  юге  Руси.  Проще  говоря,  опасались  усиления  Киева  в  лице  Ярополка.  Одной  из  причин,  почему  не  было  смысла  выпроваживать  Всеволода,  было  то,  что  не  надо  было  в  случае  чего  догонять  его  вновь,  как  в  1132 г.  Не  могло  не  создавать  и  проблему  наличие  различных  социальных  слоев  на  вече.  Интересы  боярства,  купечества  и  всего  остального  свободного  люда  не  могли  совпадать  на  все  100%,  хотя,  на  сей  раз,  объединяющая  цель  и  оказалась  столь  сильна. 

    Тем  временем  кровопролитная  распря  Ольговичей  и  Мономаховичей  вылилась  в  крупномасштабное  поражение  киевского  князя  Ярополка  в  1135 г.[100]  Стало  ясно,  что  Киев  потерял  былую  силу  и  в  этот  момент  имел  более  важные  дела,  чем  проведение  своей  политики  в  отдаленных  землях.  Таким  образом,  на  момент  начала  событий  1136 г.  внешней  угрозы  для  Новгорода  Киев  по  существу  не  представлял.

    Итак,  Всеволод  был  перехвачен  во  время  бегства,  изолирован  и,  кроме  того,  ему  были  предъявлены  пункты  обвинения.  Некоторые  из  них  дошли  до  нас  и  вызвали  дискуссии  среди  историков.  Вот  известные  нам  провинности  Всеволода:  1) «не  блюдеть  смердъ»;  2) «чему  хотелъ  еси  сести  Переяславли»;  3) «ехал  еси  съ  пълку  переди  всехъ,  а  на  то  много;  на  початыи  велевъ  ны,  рече,  къ  Всеволоду  приступити,  а  пакы  отступити  велить»”.[101]  Из  Никоновской  летописи  известны  еще  некоторые  обвинения:  “почто  въсхоте  ити  на  Суждальци  и  Ростовци,  и  пошедъ  почто   не  крепко  бися  и  почто  напередъ  всехъ  побежалъ;  и  почто  въздюби  играти  и  утешатися,  а  людей  не  управляти;  и  почто  ястребовъ  и  собакъ  собра,  а  людей  не  судяше  и  не  управляаше”.[102]  К  сожалению,  полный  перечень  нам  не  известен,  но  и  то,  что  известно   наводит  на  мысль,  что  это  был  своего  рода  импичмент  образца  1136 г.  Князя  судили  за  его  проступки  и  поступки.  В  этот  момент  социальная  опора  Всеволода  в  Новгородской  земле,  как  никогда,  была  близка  к  нулю.  Сами  пункты  обвинения  по  своей  сути  направлены  не  против  княжеской  власти  как  института  управления,  а  против  конкретного  князя – Всеволода  Мстиславича.  Была  полностью  дискредитирована  как  внутренняя,  так  и  внешняя  политика,  проводимая,  а  лучше  сказать,  не  проводимая  этим  князем.  Более  того, ему  по  существу  ставится  в  вину  именно  слабость  княжеской  власти,  попустительство  своими  прямыми  обязанностями  и  легкомысленность.  Все  это  не  нравилось  новгородцам  по  той  простой  причине,  что  оказывало  отрицательное  влияние  на  жизнь  новгородского  общества.  То  есть  зачастую  их  не  устраивал  тот  момент,  что  князь  вроде  бы  был,  но  порой  было  ощущение,  что  его  нет.

    Историки  придавали  весьма  важное  значение  эпопее  1136-1137 гг.  в  политическом  развитии  Новгорода.  Н. А. Рожков,  например,  с  волнениями  1136 г.  связывал  завоевание  новгородцами  права  избирать  и  изгонять  князей:  “Сам  факт  изгнания  создал  прецедент,  окончательно  лишивший  новгородского  князя  верховной  власти”.  Именно  этот  случай  поставил  вече  выше  князя  и  закрепил  эту  ситуацию.  В  результате  вече  стало  единственным  носителем  суверинитета.[103]  М. Н. Тихомиров  считал  невозможным  рассматривать  восстание  1136 г.  в  отрыве  от  восстания  1132 г.[104]  Однако  эти  события  стали  “своего  рода  гранью  в  истории  Великого  Новгорода.  До  этого  времени  в  Новгороде  обычно  княжил  старший  сын  киевского  великого  князя.  После  1136 г.  на  новгородском  столе  происходит  быстрая  смена  князей,  вследствие  чего  усиливается  значение  боярского  совета,  посадника  и  тысяцкого”.[105]  В  сходном  ключе  высказывался  В. В. Мавродин:  “1136 г.  обычно  считают  годом  утверждения  вечевого  строя  в  Новгороде.  В  ходе  событий  1118-1136 гг.  Новгород  сложился  в  вечевую  боярскую  олигархическую  республику  с  избираемыми  на  вечевых  сходах  посадниками  и  тысяцкими,  с  приглашаемыми,  ограниченными  в  своих  правах,  князьями,  с  боярской  аристократией  и  т.  п.”  Все  это  он  считал  результатом  классовой  борьбы,  которая  неуклонно  усиливалась.[106]  В. Т. Пашуто  увидел  в  событиях  1136 г.  проявление  классовой  борьбы,  вылившееся  в  восстание  крестьянства  и  городской  бедноты.  Исследователь,  как  и  В. В. Мавродин,  заострял  внимание  на  пункте  обвинений,  связанном  со  смердами,  и  отмечал  переплетение  антифеодального  восстания  с  борьбой  за  самостоятельность.  Результаты  же  восстания  были  присвоены  боярством.[107]  Согласно  Б. А. Рыбакову,  с  момента  этого  восстания  Новгородская  земля  окончательно  стала  боярской  феодальной  республикой.[108] Аналогичная  концепция  изложена  И. И. Смирновым:  “Итогом  борьбы  явилась  ликвидация  зависимости  Новгорода  от  Киева  и  образование  Новгородской  республики.  Князь  потерял  свое  значение  главы  Новгородского  государства”.[109]

    Однако  существуют  и  другие  взгляды  на  эти  события  в  жизни  Новгорода.  В  своей  работе  о  посадниках В. Л. Янин  говорит  о  классовом  характере  борьбы  и  двойственности  позиции  боярства,  которое борется  с  князем,  но  испытывает  в  нем  необходимость  как  в  классовом  союзнике.  Как  результат  событий  1136 г.  исследователь  отмечает  торжество  принципа  “вольности  в  князьях”,  но  при  этом  не  склонен  считать,  что  принцип  родился  в  том  же  году.  Ученый  ссылается  на  свою  трактовку  ряда  1117 г.,  который  реализовывался  в  ходе  смут  1125  и  1132 гг.,  но  окончательно  восторжествовал  в  1136 г.  Само  восстание  1136 г.  является  не  внезапной  вспышкой  политического  самосознания  новгородцев  и  венцом  процесса  сложения  республиканских  институтов,  а  важным,  но,  тем  не  менее,  всего  лишь  звеном  такого  сложения.[110]  Корень  всего,  по  мнению  В. Л. Янина,  состоит  в  том,  что  “государсвенная  власть  в  Новгороде  возникла  на  основе  договора,  а  в  Киеве – завоевания”.  Отсюда  принципиальная  разница  политических  структур  существовавших  на  севере  и  юге.  Если  первое  торжество  новгородской  коллегиальной  власти  относилось  к  времени  Ярослава  Мудрого,  то  второе - как  раз  к  1136 г.,  “когда  произошел  очередной  раздел  власти  между  великим  князем  и  новгородским  посадником,  что  означало  фактически  отделение  Новгорода  от  Киева.  И,  несмотря  на  введенную  противниками  торговую  блокаду,  Новгород  победил  в  этой  борьбе”.  При  этом  отделении  “новгородская  боярская  демократия”  только  укрепилась.  На  сегодняшний  день  исследователь  пришел  к  выводу,  что  в  Новгороде  XII в.  существовали  настоящие  демократические  порядки,  так  как  “опыт  нашей  сегодняшней  жизни  замечательно  убеждает  нас,  что  демократические  порядки  всегда  представляют  собой  благо  исключительно  для  узкого  круга  лиц”.[111]   Это  же  можно  вывести  из  построений  П. А. Сорокина:  демократия  как  правление  большинства  чаще  в  действительности  является  правлением  более  сильного  меньшинства.[112]  

    В. В. Луговой  пишет,  что  “после  восстания  1136 г.  новгородский  князь  перестал  быть  киевским  наместником  и  перешел  на  службу  к  новгородской  общине. Постепенно  к  вечу  перешли  полномочия  верховного  органа  власти,  а  право  призвания  и  смещения  князя  стало  составной  частью  городских  демократических  традиций”.[113]

    По  мнению  Р. Г. Скрынникова,  “в 1136 г.  новгородские  бояре  и  вече  изгнали  из  Новгорода  сына  Мстислава  Великого  Всеволода.  Особую  роль  в  заговоре  против  него  сыграл  епископ”.[114]  То  есть  историк  акцентирует  внимание  на  дуализме  новгородского  общества,  представленного  боярами  и  вечем.  Относительно  епископа  сразу  следует  заметить,  что  летописи  не  говорят  о  какой  то  особой  его  роли.  Ссылка  же  на  то,  что  Всеволод  с  семейством  были  заперты  на  епископском  дворе,  может  служить  весьма  спорным  доказательством.

    В. В. Мавродин  согласен  с  тем,  что  1136 г.  не  стоит  считать  датой  возникновения  Новгородской  республики:  “Это  был  крупный  этап  в  формировании  самоуправления,  в  утверждении  независимости  от  Киева”.[115]

     И. Я. Фроянов  пришел  к выводу о  том,  что  с  изгнанием  в  1136 г.  Всеволода  в основном  оказались  ликвидированы остатки  власти  Киева  над  Новгородом.  Хотя  смена  князей становится  очень  частой,  это не  означает падения  роли  княжеской  власти  в новгородском  обществе.  Более  того,  с ликвидацией  контроля  Киева  князь  только  усилился.  В  самом  же  новгородском  обществе  проявилась  тенденция  к  перемещению  центра  тяжести  “с  внешнеполитической  борьбы  на  внутрисоциальную”.[116]

    В  целом  историки  сходятся  на  том,  что  обвинения  Всеволоду  были  предъявлены  вечем.  Основные  разногласия  существуют  вокруг  вопроса  о  том,  каков  был  социальный  состав  веча,  и  о  том,  во  имя  чьих  интересов  оно  собиралось.  Существует  взгляд,  согласно  которому  вече  1136 г.  являлось  собранием  рядового  людства.  Он  опирается  на  толкование  пункта  обвинений,  связанного  со  смердами.  С. М. Соловьев  писал:  “Можно  заметить,  что  к  стороне   Всеволодовой  преимущественно  принадлежали  бояре,  между  которыми  искали  и  находили  его  приятелей;  а  к  противникам  его  преимущественно  принадлежали  простые  люди,  что  видно также  из  главного  обвинения:  не  блюдет  смердов”.[117]  Эту  мысль  разделял  Б. Д. Греков,  который  увидел  здесь  программу,  выдвинутую  городскими  и  сельскими  низами:  “Трудно  представить  себе,  чтобы  пункт  в  защиту  смердов  был  внесен  без  всякого  участия  смердов”.[118]  Этой  же  точки  зрения  придерживались  М. Н. Тихомиров,  В. В. Мавродин,  В. Т. Пашуто.[119]  В. Л. Янин  также  не  обошел  стороной  вопрос  о  смердах.  По  его  мнению,  новгородское  боярство  в  борьбе  против  Всеволода  опиралось  тогда  на  недовольство  социальных  низов,  вследствие  чего  и  появился  пункт  о  смердах.  Таким  образом,  политическая  борьба  пересекалась  с  классовой.[120]

    И. Я. Фроянов,  напротив,  считает  участие  смердов  в  новгородском  вече  1136 г.  весьма  проблематичным,  поскольку  смерды  являлись  зависимыми  людьми,  их  участие  в  собрании  свободных  граждан  невозможно.  Сам  по  себе  пункт  обвинений  не  может  являться  доказательством  их  участия.  Соглашаясь  с  В. Л. Яниным  в  том,  что  нельзя  участников  веча  рассматривать  как  единую  в  социальном  отношении  массу,  И. Я. Фроянов  справедливо  отмечает  отсутствие  в  целом  классового  звучания  в  претензиях,  предъявленных  Всеволоду.  “Перед  нами  коллизии,  лежащие  в  плоскости  общественно-политических  отношений  социума,  где  еще  не  сложились  антагонистические  классы”.  Однако  при  этом  исследователь  признает  неоднородность  новгородского  общества  того  времени.  Из  чего  следовали  элементы  классовой  борьбы,  сопутствующие  социально-политическим  конфликтам,  присущие  доклассовым  структурам,  особенно  в  стадии  их  перехода  к  классовой  организации.[121]

    Касаясь  вопроса  о  смердах  в  пункте  обвинений,  предъявленных  Всеволоду,  следует  принять  взгляд  И. Я. Фроянова,  который  пришел  к  выводу  о  том,  что  никакого  участия  в  восстании  самих  смердов  не  было.  Во-первых,  источники  не  дают  оснований  делать  такой  вывод.  Во-вторых,  для  включения  этого  пункта  в  число  претензий  новгородцам  не  требовалась  подсказка  со  стороны  самих  смердов.      Дело  в  том,  что  смерды  являлись  доходной  статьей  бюджета  Новгорода,  так  как  платили  дань  и  выполняли  другие  повинности.  То  есть  нерадивость  князя  в  отношении  смердов  наносила  прямой  удар  по  благосостоянию  новгородской  общины.[122]     

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10