Реферат: Самозванство

Перед вступлением в Москву самозванец спешил устранить последние преграды. Его клевреты сначала низложили главу Церкви, верного Годуновым патриарха Иова. Затем наступил черед и несчастному семейству. Казнью Годуновых непосред­ственно руководили дворяне М. Молчанов и А. Шерефединов, имевшие за спиной опыт опричной службы. Им помогал отряд стрельцов.

В III главе XI тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина на полях книги против рассказа об убийстве Федора Борисовича стоит страшное слово — «цареубийство». Вот как описывается эта сцена историографом: «10 июня (1605 г.— С. Б.) пришли в дом Борисов, увидели Феодора и Ксению, сидящих спокойно подле матери в ожидании воли Божией; вырвали нежных детей из объятий царицы, развели их по разным особым комнатам и велели стрельцам действовать; они в ту же минуту удавили царицу Марию, но юный Феодор, наделенный от природы силою необыкновенною, долго боролся с четырьмя убийцами, которые едва могли одолеть и задушить его». В примечании мы читаем, что согласно Ростовской и Никоновской летописям «царевича ж мно­гие часы давиша, яко ж не по младости в те поры дал ему Бог мужество; те ж злодеи ужасошася яко един с четырьмя борящеса;

един же от них взят его за тайные уды (гениталии.— С. Б.) и раз­дави». Таковы были отвратительные детали цареубийства, первого в истории России. (Усобицы не в счет, в них убивали князей, гибель сыновей Ивана Грозного царевичей Ивана и Дмитрия Угличского — также, ибо в данном случае впервые убивали царя, пусть пока не венчанного в Успенском соборе, но фактически уже правившего, царя, которому к тому же все присягнули.)

Из всей царской семьи в живых осталась одна Ксения: она взята была на двор князя Мосальского и впоследствии стала наложницей самозванца.

Теперь, когда Годуновых уничтожили, самозванец мог торже­ственно вступить в Москву. Для описания этого события вновь дадим слово Н. М. Карамзину. «20 июня,— пишет историк,— в прекрасный летний день, самозванец вступил в Москву торже­ственно и пышно. Впереди поляки, литаврщики, трубачи, дружина всадников с копьями, пищальники, колесницы, заложенные шес­тернями, и верховые лошади царские, богато украшенные; далее барабанщики и полки россиян, духовенство с крестами и Лжедмит­рий на белом коне, в одежде великолепной, в блестящем ожерелье, ценою в 150 000 червонных: вокруг его 60 бояр и князей, за ними дружина литовская, немцы, казаки и стрельцы. Звонили во все колокола московские. Улицы были наполнены бесчисленным мно­жеством людей; кровли домов и церквей, башни и стены также усыпаны зрителями. Видя Лжедмитрия, народ падал ниц с воскли­цанием: „Здравствуй, отец наш, государь и великий князь Дмитрий Иоаннович, спасенный Богом для нашего благоденствия! Сияй и красуйся, о солнце России!" Лжедмитрий всех громко приветство­вал и называл своими добрыми подданными, ведя им встать и молиться за него Богу» (Карамзин Н. М. История государства Рос­сийского. Кн. 3. М.: Книга, 1989. С. 122—123, или любое издание, Т. XI, гл. IV).

Несмотря на столь трогательный въезд в столицу, православ­ные москвичи, видевшие встречу самозванца с духовенством на Лобном месте, насторожились. Когда Лжедмитрий сошел с коня, чтобы приложиться к образам, литовские люди играли на трубах и били в бубны так, что заглушали пение молебна. Странно было и то, что, войдя в главную святыню России, Успенский собор, царь пригласил с собой не только бояр, но и иноверцев. Зато новый взрыв восторга вызвало целование Лжедмитрием надгробия своего мнимого отца, Ивана Грозного, в Архангельском соборе... Далее самозванец прошествовал во дворец вершить государственные дела.

Первым делом Отрепьев поставил во главе Церкви угодного себе патриарха Игнатия. Грек по национальности, он к моменту вступления самозванца на трон был архиепископом Рязанским и, как мы уже говорили, с почестью встречал Лжедмитрия в Туле. Затем арестовали трех братьев Шуйских, старший из которых, Василий, через верных людей распространял слухи о самозванстве нового государя. Отрепьева, очевидно, пугала не столько агитация, сколько угроза переворота со стороны Шуйских — одного из знатнейших княжеских родов, не без оснований претендовавших после смерти Федора Ивановича на российский престол. Для реше­ния дела созвали особый соборный суд, который приговорил князя Василия Ивановича к смертной казни. Он уже был возведен на плаху палачом, но неожиданно получил помилование. Братья Шуйские, очевидно пощаженные по ходатайству бояр, теперь должны были отправиться в ссылку. Пробыли они там, однако, недолго: по просьбе опять-таки думных бояр их возвратили в сто­лицу, к прежним должностям. Этот эпизод достаточно ясно пока­зывает зависимость Лжедмитрия от Боярской думы уже в первые дни своего царствования. Без согласия бояр новый царь не мог каз­нить даже заклятого своего врага. Эта зависимость (а вовсе не государственный ум и гуманность, как утверждают некоторые историки) побудили Лжедмитрия заявить вскоре после коронации:

«Два способа у меня к удержанию царства: один способ быть тира­ном, а другой — не жалеть кошту (расходов.— С. Б.), всех жало­вать: лучше тот образец, чтобы жаловать, а не тиранить» (цит. по: Р. Г. Скрынников. Смута в России в начале XVII в. Иван Болотни­ков. Л., 1988. С. 14).

Тем не менее, по необходимости считаясь со сложившимся государственным укладом и политической традицией Московского царства, самозванец привнес в них немало нового. «На престо­ле московских государей он был небывалым явлением,— пишет В. О. Ключевский (42-я лекция «Курса русской истории»).— Моло­дой человек, роста ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, нелов­кий, с грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наруж­ности вовсе не отражал своей духовной природы: богато одарен­ной, с бойким умом, легко разрешавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом, в опас­ные минуты доводившим его храбрость до удальства, податливый на увлечения, он был мастер говорить, обнаруживал и довольно разнообразные знания. Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, нарушал заветные обычаи священной москов­ской старины, не спал после обеда, не ходил в баню, со всеми обра­щался просто, обходительно, не по-царски. Он тотчас показал себя деятельным управителем, чуждался жестокости, сам вникал во все, каждый день бывал в Боярской думе, сам обучал ратных людей. Своим образом действий он приобрел широкую и сильную при­вязанность в народе, хотя в Москве кое-кто подозревал и открыто обличал его в самозванстве. Лучший и преданнейший его слуга П. Ф. Басманов под рукой признавался иностранцам, что царь — не сын Ивана Грозного, но его признают царем потому, что присягали ему, и потому еще, что лучшего царя теперь и не найти». В приведенном отрывке перед нами предстает в общем довольно симпатичный и дахе обаятельный правитель России, выгодно отличающийся от Ивана Грозного и вполне сопоставимый с Борисом Годуновым. Еще в более выгодном свете выглядит самозванец в одной из последних статей В. Б. Кобрина. «Раздумы­вая над возможной перспективой утверждения Лжедмитрия на пре­столе, нет смысла учитывать его самозванство: монархическая легитимность не может быть критерием для определения сути политической линии,— пишет историк.— Думается, личность Лжедмитрия была хорошим шансом для страны: смелый и реши­тельный, образованный в духе русской средневековой культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу западноевропейскому, не поддающийся попыткам подчинить Россию Речи Посполитой. И вместе с тем этой возможности тоже не дано было осуще­ствиться. Беда Лжедмитрия в том, что он был авантюристом. В это понятие у нас обычно вкладывается только отрицательный смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист — человек, который ставит перед собой цели, превышающие те средства, которыми он располагает для их достижения. Без доли авантюризма нельзя достичь успеха в политике. Просто того авантюриста, который добился успеха, мы обычно называем выдающимся политиком». (В. Б. Кобрин. Смута// Родина. 1991. № 3. С. 70).

Факты, приводимые в обеих характеристиках самозванца, верные. Да, действительно, Отрепьев обладал и умом, и волей, и невиданной ранее восприимчивостью к новому. Последним каче­ством он даже немного напоминал Петра Великого. В политике он пытался играть самостоятельную роль: не спешил выполнять обе­щания, данные семейству Мнишек и римскому папе об окатоличи-вании России, и предлагал вместо этого коалиционную войну про­тив Османской империи, не уступал и обещанных в отдачу русских земель. Но нам кажется, что всего этого еще мало для общей поло­жительной (или хотя бы благожелательной) оценки самозванца. Да, конечно, политик может себе позволить авантюризм в дости­жении власти, но, раз ее достигнув, имеет ли право проявлять авантюризм в политике, ставя на карту судьбы подданных? Что, как не авантюра, планы войны с Турцией, игры с иезуитами или территориальные обещания польскому королю? И так ли безобидно все это было для России? С другой стороны, нравственность — не единственное требование к политику, но можно ли положительно оценить политика откровенно безнравственного, возведшего ложь в принцип? А ведь именно таков был самозванец. «Отрепьев при­вык лгать на каждом шагу»,— пишет Р. Г. Скрынников в книге «Самозванцы в России...». Эта привычка стала его второй натурой. Но ложь слишком часто всплывала на поверхность, и это при­водило к неприятным эксцессам в Думе. Красочное описание их можно найти в дневнике поляка С. Немоевского. Бояре не раз обличали «Дмитрия» в мелкой лжи, говоря ему: «Великий князь, царь, государь всея Руси, ты солгал». Ожидая прибытия в Мо­скву семейства Мнишек, царь («стыдясь наших» — прибавляет от себя автор дневника) воспретил боярам такое обращение. Тогда сановники с завидной простотой задали ему вопрос: «Ну как же говорить тебе, государь, царь и великий князь всея Руси, когда ты солжешь?» Поставленный в тупик самозванец обещал Думе, что больше лгать не будет. «Но мне кажется,— замечает С. Немоевский,— что слова своего перед ними недо­держал.

Все сказанное — пока общие рассуждения и свидетельство иностранца. Но только представьте, что должны были думать о самозванце природные русские люди, знавшие его раньше, как, например, его родственники в Галиче, святитель Иов или иноки Чудова монастыря? Во-первых, Юшка Отрепьев отказался от самого своего-крестного имени (наблюдение А. М. Панченко), тем самым отказавшись и от благодати, данной в святом крещении. Ведь он стал называться Дмитрием. Во-вторых, попрал святые обеты монашества, став расстригой. В-третьих, попрал самое свя­щенное после Бога и Церкви для средневекового человека — монархическую власть. Стоит ли удивляться, что русские источ­ники довольно единодушно называют Отрепьева «льстивым анти­христом». Ведь антихрист тоже должен прельстить многих своими талантами и способностями, но обращены эти таланты и способ­ности будут для уловления и погибели простодушных христиан... И книжник, и малограмотный москвич узнавали в самозванце одни жуткие черты. Недаром, когда мещанина Федора Калачника, обличавшего Лжедмитрия, вели на казнь, тот вопил всему народу:

«Приняли вы вместо Христа антихриста и поклоняетесь послан­ному от сатаны, тогда опомнитесь, когда все погибнете». Опамятование пришло позже, много позже, когда подобное мнение стало общепринятым. И нам кажется, что в этой «наивной» оценке сред­невековых людей первого самозванца куда больше правды, смысла и даже самой «научной объективности», чем в парадоксальных, но безосновательных рассуждениях почтенных историков.

Есть и еще немало черт самозванца, обличающих в нем обман­щика и плута, калифа на час, а вовсе не «хороший шанс для страны». Так, несмотря на улучшение общего экономического положения в России, преодолевшей страшные последствия году-новских голодных лет, самозванец сумел привести в полное рас­стройство государственные финансы и растратить царскую казну. Часть средств пошла на выплату денег своим приспешникам от польских гусар до казаков, часть была уплачена кредиторам. Кроме этого, царь щедро жаловал верных ему дворян и знать. Но львиная доля денег пошла на всевозможные пиры и развлечения, на покупку драгоценностей (которые он не стеснялся в огромных количествах приобретать лично). По оценке Р. Г. Скрынникова, самозванец истратил около полумиллиона рублей: по тем временам сумма огромная. Прознав о его страсти к покупкам, в Москву сле­телось множество иноземных купцов, которым самозванец, уже не имевший денег, давал векселя. Казенный приказ перестал прини­мать эти долговые обязательства к оплате. Лжедмитрий нередко попадал в унизительное положение.

Пока самозванец стоял во главе наемных и казачьих отрядов, ему казалось, что он управляет событиями. Теперь, в Москве, когда верные ему войска были распущены, оказалось, что события управляют им. Рядом с царем на Руси всегда были бояре, разделяв­шие с ним власть. Как замечает Р. Г. Скрынников, «... бояре не только решали с царем государственные дела, но и сопровождали его повсюду. Государь не мог перейти из одного дворцового поме­щения в другое без бояр, поддерживающих его под руки. Младшие члены Думы оставались в постельных хоромах царя до утра. Не­смотря на все усилия, Отрепьеву не удалось разрушить традиции, которые связывали его с боярским кругом подобно паутине. На рассвете в день боярского мятежа князь Василий Шуйский руково­дил заговорщиками, а его брат князь Дмитрий находился во внут­ренних покоях дворца, подле царя. Именно он помешал Отрепьеву принять своевременные меры для подавления мятежа» (Самоз­ванцы в России... С. 180).

Чувствуя, как почва уходит у него из-под ног, самозванец жил одним днем. Он то устраивал воинские потехи, в которых сам стре­лял из пушки, то искал утешения в балах, где, скрывая свой маленький рост, щеголял в высоких меховых шапках и сапогах с огромными каблуками. Во время пиров он то и дело менял платье, демонстрируя богатые наряды. Нередко выезжал на охоту на лисиц или волков или смотрел на медвежьи потехи, когда в специальном загоне медведя травили собаками или одной рогатиной лесного исполина убивал опытный охотник. По ночам расстрига в компа­нии с Басмановым и Михаилом Молчановым предавался безудерж­ному разврату. «Царь не щадил ни замужних женщин, ни пригожих девиц и монахинь, приглянувшихся ему,— пишет Р. Г. Скрынни­ков.— Его клевреты не жалели денег. Когда же деньги не помо­гали, они пускали в ход угрозы и насилие. Женщин приводили под покровом ночи, и они исчезали в неведомых лабиринтах дворца» (Указ. соч. С. 189).

Пока самозванец чередовал столь же широкие, сколь неиспол­нимые замыслы государственных начинаний с удовольствиями, бояре плели сеть заговора против него. Во главе мятежа встали князья Шуйские, бояре братья Голицыны, Михаил Скопин, дети боярские Валуев и Воейков, московские купцы Мыльниковы. Среди заговорщиков оказался и друг детских игр Отрепьева Иван Безобразов. Противники Лжедмитрия сумели поссорить с ним польского короля Сигизмунда III, повели в народе широкую агита­цию против царя, организовали несколько покушений на его жизнь. Самозванец чувствовал себя во дворце как птица в золотой клетке. Один, без верных друзей, он отводил душу в беседах с иезуитами, которые постоянно находились при его особе, да торо­пил Юрия Мнишека выдать за него Марину, надеясь не столько обрести верную подругу жизни, сколько получить от тестя воен­ную помощь. 2 мая 1606 г. царская невеста со свитой прибыла в Москву. С нею в Россию явилось целое войско: пехота, польские гусары, те самые, что сопровождали самозванца в московском походе, вооруженная челядь, обоз. Поляки вели себя в Москве точно в завоеванном городе, чиня многие насилия и непотребства и приближая тем развязку затянувшегося спектакля первой самозванщины.

Заговорщики сочли поднявшееся в Москве недовольство поля­ками весьма благоприятным фактором, который должен облегчить их дело. 8 мая 1606 г. Лжедмитрий отпраздновал свадьбу. Венча­ние и последовавшая за ним коронация в Успенском соборе возму­тили православных москвичей. Невеста, ревностная католичка, отказалась принять православное причастие. К тому же и день был выбран самый неподходящий: память святителя Николая, столь почитаемого на Руси, строгий пост. И в этот день был свадебный пир. На этом пиру самозванец последний раз лицедействовал и куражился. Пара новобрачных была хоть куда. Низкорослые моло­дые не могли даже дотянуться до икон: им подставили под ноги скамеечки. Облик новобрачных не соответствовал их высокому социальному положению. «Отрепьев обладал характерной, хотя и малопривлекательной, внешностью,— пишет Р. Г. Скрынников в книге „Самозванцы в России...".— Приземистый, гораздо ниже среднего роста, он был непропорционально широк в плечах, почти без талии, с короткой шеей. Руки его отличались редкой силой и имели неодинаковую длину. В чертах лица сквозили грубость и сила. Признаком мужества русские считали бороду. На круглом лице Отрепьева не росли ни усы, ни борода. Волосы на голове были светлые с рыжиной, нос напоминал башмак, подле носа росли две большие бородавки. Тяжелый взгляд маленьких глаз дополнял гнетущее впечатление» (С. 75). Под стать жениху была и невеста. «Тонкие губы, обличавшие гордость и мстительность, вытянутое лицо, слишком длинный нос, не очень густые черные волосы, тще­душное тело и крошечный рост очень мало отвечали тогдашним представлениям о красоте. Подобно отцу, Марина Мнишек была склонна к авантюре, а в своей страсти к роскоши и мотовству она даже превзошла отца. Никто не может судить о подлинных чув­ствах невесты. Она умела писать, но за долгую разлуку с суженым ни разу не взяла в руки пера, чтобы излить ему свою душу» (С. 197).

Семейство Мнишек, стоявшее у истоков карьеры Отрепьева, стало и.-последней соломинкой, за которую схватился самозванец. Дни его были сочтены. Уже однажды неосторожно интриговавший против Лжедмитрия Василий Шуйский едва не лишился головы и на этот раз действовал гораздо хитроумнее. Вместе с Голицыными князья Шуйские заручились поддержкой новгородских дворян, которые прибыли в Москву для похода против крымцев. Им были, вероятно, известны настоящие планы заговорщиков. В то же время среди народа, в целом сохранившего веру в доброго царя, распро­странили слух: «Поляки бьют государя»,— чтобы спровоцировать уличные беспорядки и парализовать верные самозванцу отряды польских наемников.

На рассвете 15 мая Шуйские собрали у себя на подворье участников заговора и двинулись к Кремлю. Время выбрали не случайно: в это время как раз сменялись караулы. Начальник лич­ной охраны самозванца Яков Маржерет, то ли посвященный в планы заговорщиков, то ли почувствовавший неладное, отвел от царских покоев внешнюю охрану из иноземцев и сам сказал­ся больным. Во внутренних помещениях оставалось не более 30 стражников.

Стрельцы, несшие охрану стен и башен, нисколько не удиви­лись, когда перед ними явились во Фроловских воротах хорошо известные бояре — братья Шуйские и Голицын. Последовала команда, и за боярами в ворота ворвались вооруженные заговор­щики. Главный вход в Кремль был захвачен. Овладев воротами, заговорщики ударили в набат, чтобы поднять на ноги посад. Горо­жане, вообразив, будто в Кремле пожар, спешили на Красную пло­щадь. Здесь бояре звали народ побивать «латынян» и постоять за православную веру. Поляки пытались прийти на помощь самоз­ванцу, но были остановлены бушующими москвичами, перегоро­дившими улицы баррикадами. Тогда наемники ретировались в свои казармы.

Тем временем на площади перед дворцом собралась толпа, возглавляемая заговорщиками. Лжедмитрий послал Басманова узнать, в чем дело. Тот сообщил, что народ требует к себе царя. Самозванец высунулся из окна и, потрясая бердышом, крикнул:

«Я вам не Борис!» С площади грянуло несколько выстрелов, и Отрепьев проворно отскочил.

Басманов вышел на Красное крыльцо, где собрались бояре, и именем царя просил народ разойтись. Его речь произвела сильное впечатление на народ, поверивший, что государя надо спасать от поляков, и на стрельцов, готовых послушать своего командира. Тогда один из заговорщиков, Татищев, подошел к Басманову сзади и ударил его кинжалом. Дергающееся в агонии тело сбросили с крыльца на площадь. Толпа ринулась в сени и разоружила копей­щиков. Отрепьев бросился бежать, успев крикнуть подле покоев Марины: «Сердце мое, измена!» Тайным ходом выбрался он из дворца в Каменные палаты на «взрубе» и прыгнул из окошка с высоты локтей в двадцать на землю. Прыжок оказался неудачным. Отрепьев вывихнул ногу и ушиб грудь. По счастью, на его крики пришли верные ему стрельцы. Они отнесли самозванца в помеще­ние. Там Лжедмитрия нашли заговорщики, но были отогнаны огнем стрельцов. Тогда бояре пригрозили им, что разорят Стрелец­кую слободу и побьют стрелецких жен и детей. Стрельцы сложили оружие.

Песенка самозванца была спета. Он, правда, еще просил от­нести себя на Лобное место, якобы чтобы покаяться перед народом, требовал встречи со своей мнимой матерью Марией Нагой. Но все тщетно. Бояре сорвали с поверженного самозванца царское платье. Те дворяне, что были ближе к Гришке, пинали его ногами, осыпая бранью: «Таких царей у меня хватает дома на конюшне! Кто ты такой, сукин сын?» Василий Голицын наслаждался зрелищем, а Василий Шуйский, опасаясь популярности царя в народе, разъезжал по площади и кричал черни, чтобы она потешилась над вором.

Остерегаясь, как бы народ не заступился за «Дмитрия Ивано­вича», заговорщики поспешили пристрелить его. В качестве убийцы разные источники называют то дворянина Ивана Воей­кова, то боярского сына Григория Валуева, то московского купца Мыльника. Кто бы первый ни выстрелил в самозванца, заговор­щики еще долго рубили его бездыханное тело и стреляли в него. Затем обнаженный труп выволокли из Кремля и бросили в грязь посреди рынка. Чтобы собравшаяся толпа могла лучше рассмот­реть царя, бояре положили его на прилавок. Под прилавком валя­лось тело боярина Басманова. Исаак Масса насчитал на трупе самозванца двадцать ран. Тело предали посмертно торговой казни. Выехавшие из Кремля дворяне хлестали труп кнутом, приговари­вая, что убитый вор и изменник — Гришка Отрепьев. На вспоро­тый живот Лжедмитрия бросили безобразную маску, приготовлен­ную самозванцу для маскарада. В рот сунули дудку. Потешившись несколько дней, бояре велели привязать труп к лошади, выволочь в поле и закопать у обочины дороги. Вскоре покатились слухи о зло­вещих знамениях. Рассказывали, что, когда труп везли через кре­постные ворота, буря сорвала с них верх, потом не ко времени гря­нули холода, по ночам над могилой люди видели голубые огни. Тогда труп вырыли, сожгли, а пепел зарядили в пушку и выстре­лили им в ту сторону, откуда пришел Лжедмитрий.

Так закончилась первая самозванщина. Лжедмитрий был вы­тащен боярами — противниками Годунова, точно козырная карта из колоды, в игре против царя Бориса Федоровича. Но теперь, когда старший Годунов умер, а младший был убит, и самозванец стал не нужен. Его отбросили, как отбрасывают козырного валета, побившего неприятельского короля. Теперь в ходу оказались со­всем другие карты. Бояре готовились признать царем Василия Шуйского.

Заключение

Совершенно очевидно, что для понимания сущности и причин возникновения самозванчества нужно прежде всего изучить идейно-психологические особенности русского народного сознания. Большое внимание этому факту было уделено в первой части работы

Понятием «самозванство» определяются прежде всего действия конкретного человека, решившего объявить себя царем или Мессией, а также факторы, управлявшие поведением самозванца, пока он не получил поддержки в народе. Изучение самозванства подразумевает углубление в психологию самозванцев, в тот круг представлений, который непосредственно мотивировал их действия.

Термин «самозванчество» относится к области социальной психологии. Самозванчество начинается тогда, когда лжецарь или псевдомессия открывается окружающим, формирует группу соратников или становится во главе какого-либо движения социального протеста. Изучая природу самозванчества, в работе акцентируется внимание прежде всего на народной реакции на появление самозванца.

В работе также приведены исторические портреты Емельяна Пугачева и Лжедмитрия I.

Таким образом, закат эпохи самозванчества напрямую связан с угасанием средневекового мировоззрения в це­лом, с утверждением новых взглядов на мир и человечес­кую личность. Развитие капитализма в России и отмена крепостного права окончательно вытеснили самозванцев с исторической арены, которую заняли новые герои и «властители народных дум».

Список использованной литературы

1.  Мавродин В. В. Крестьянская война под руководством Пуга­чева.— М.: Знание, 1973.— 64 с.— (Новое в жизни, науке, технике... «История»; 6).

2.  Лимонов Ю. А. Емельян Иванович Пугачев // Лимонов Ю. А. Емельян Пугачев и его соратники.— Л., 1975.— С. 5—12.

3.  Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: Восстание Пугачева / В. В. Мавродин,

4. Буганов В. И. Емельян Пугачев: Кн. для учащихся сред. и ст. классов.— М.: Просвещение, 1990.— 191 с.

5. Александров А. А., Садаков М. А. Гнев народа: К 200-летию Пугачевского восстания.— Ижевск: Удмуртия, 1974.— 55 с.: 2 л. ил.

6.  Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников.

7. Сивков К. В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в.// Исторические записки. 1950.Т.31.