Реферат: Инквизиционный процесс. Формальная система доказательств
Реферат: Инквизиционный процесс. Формальная система доказательств
БАЛТИЙСКИЙ РУССКИЙ ИНСТИТУТ
Реферат
По
дисциплине: “История
государства и права
зарубежных стран”
На
тему: “Инквизиционный
процесс.
Формальная система доказательств”
Выполнила
студентка 1 курса
юридического факультета
заочного отделения
Христич Элина
студ. билет N 1103035
Преподаватель:
Т.М.Кузьмина
Рига – 2001 г.
Сотни тысяч
жертв, среди которых выдающиеся ученые, ху-дожники, политические и общественные
деятели своего времени, на-считывает мрачное порождение католической церкви –
инквизиция.
Любое бесстрастное
и непредубежденное исследование инкви-зиции может вынести ей только один
приговор – “Виновна в
пре-ступлениях против человечества!”
У каждого
из многочисленных адвокатов инквизиции свои аргументы в ее защиту.
Такие аргументы можно встретить в работе итальянского апологета
инквизиции Агостино Чеккарони. За деяния испанской инквизиции ответственность
несет только королевская власть, что же касается папской инквизиции, то она
якобы “никогда не соверша-ла подобного рода эксцессов, и это факт, что жертвы
испанской инквизиции искали у нее защиты, и не без успеха.” Разумеется, что
Чеккарони не приводит никаких доказательств, но их отсутсвие ни-когда не
смущало поборников инквизиции. Они делают вид, что им ничего не известно о
преступлениях папской инквизиции.
Кардинал Альфредо Оттавиани, последний из инквизиторов, утверждал, что
католическая церковь, верная христианской заповеди всеобщей любви, никогда не
пользовалась “правом меча”, никогда не проливала кровь своих противников, это –
де делала гражданская власть, влиять на действия которой церковь была лишена
возмож-ности. Церковь “всего лишь”,
заявлял Оттавиани, отлучала еретиков от церкви.
Неверно
и другое утверждение кардинала Оттавиани, что церковь лишена была возможности
влиять на гражданскую власть: ведь сожжение еретика совершалось гражданскими
властями на основе церковного отлучения, с согласия, одобрения и по требова-нию
церкви, которая до сих пор не сняла, не отменила ни одного отлучения из
вынесенных трибуналами инквизиции, за исключением приговора Жанне д`Арк.
Папский
престол, хотя и вынужден был под напором общест-венного мнения прикрыть в своих
владениях трибуналы инквизи-ции, продолжал до самых последних дней
существования папского государства (1870) отстаивать свое право на
преследование еретиков и применение к ним “принудительных мер”, т.е. продолжал отстаи-вать право
на существование инквизиции.
И совсем необоснованной и нелепой является попытка дока-зать, что
инквизиция была своеобразной формой проявления демо-кратии в Испании ХV – XVIII вв., но ведь она силой, террором была навязана
испанскому народу церковью и королевской властью.
Инквизиция
всегда преследовала и осуждала плебейских ере-тиков, свободомыслящих,
поборников социальной справедливости, противников колониального гнета, ученых,
опровергавших своими открытиями религиозные догматы, борцов за общественный
про-гресс.
Если
под инквизицией понимать осуждение и преследование господствующей церковью
инакомыслящих – вероотступников, то хронологические рамки инквизиции следует
расширить на всю исто-рию христианской церкви –от ее возникновения по настоящее
время.
Первым, кто сформулировал “широкую” точку зрения на ис-торию инквизиции, был
сицилийский инквизитор испанец Луис Па-рамо, опубликовавший в 1598 г. в Мадриде
книгу на латинском язы-ке “О происхождении и развитии святой инквизиции”.
Трактат Па-рамо считается первым трудом по истории инквизиции написанным с
точки зрения официальной доктрины католической церкви. Даже Иисус Христос,
согласно Парамо, был “первым инквизитором Ново-го завета”.
Подобного рода ссылки на Библию позволяли церковникам, с одной стороны,
доказать “законное”, “божественное” происхожде-ние “священного” трибунала, а с
другой стороны – его якобы “извеч-ный” характер.
Первый период истории инквизиции Е.Вакандар относит к IV-V в. н. э., когда епископы, следуя примеру мифических
Петра и Пав-ла, отлучали от церкви и предавали анафеме христиан,
отклонив-шихся, по их мнению, от официальных доктрин. Действительно, только в IV в., когда господствующей религией в Римской
империи стало христианство, церковь переходит от “слов” (отлучений) к “де-лу”
(насилию).
“Священное” судилище являлось тайным трибуналом. Его служители
торжественно присягали держать в строгом секрете все, относящееся к их
деятельности. Такую же присягу давали и его жертвы. За разглашение секретов
инквизиции виновным грозили столь суровые наказания, как и еретикам.
Допрос свидетелей, согласно Шпренгеру, должен проходить следующим
образом: вначале ему задавались следующие
вопросы: “Такой-то свидетель из
такого-то города, будучи вызван, приведен к присяге и спрошен о том, знает ли
он такого-то (при этом называет-ся имя обвиняемого), ответил утвердительно.
Будучи спрошен о причинах знакомства, он ответил, что видел его и часто с ним
разго-варивал. При этом учитываются обстоятельства знакомства и время его
возникновения.” и т.д., затем “Свидетелю было предписано дер-жать свою
денунциацию в тайне. Показания сняты там-то и тогда-то в присутствии таких-то
лиц.” И заканчивался такой допрос следую-щим образом: “Ежели судья из этих
показаний заключает о наличии преступного деяния или сильного подозрения в
совершении подоб-ного деяния, то при наличии опасности бегства судья дает
распоря-жение о взятии обвиняемого под стражу, а перед тем – об обыске в доме
обвиняемого, причем просматриваются все лари и конфискует-ся все оружие и
инструменты. Затем судья собирает воедино все об-винения и показания свидетелей
и вызывает самого обвиняемого на допрос. Обвиняемый приводится к присяге, как и
свидетели, а затем ему задают вопросы.”
Правда, церковники саморазоблачались, рекламируя такие кровожадные
произведения, как “Молот ведьм” инквизиторов Я. Шпренгера и Г. Инститориса.
Это сочинение, служившее руковод-ством инквизиторам по истреблению ведьм,
впервые было опубли-ковано в 80-х годах XV
в. и неоднократно переиздавалось в католи-ческих странах.
Папа
счел необходимым даже дать в помощь обоим инквизи-торам “своего излюбленного сына” магистра Иоанна Гремпера
из Констанцкой епархии. Отныне никто не мог оспаривать у Инстито-риса и Шпренгера
их права самым жестоким образом преследовать всяких еретиков, а в первую
очередь заподозренных в колдовстве, и преследования эти должны были
беспрепятственно происходить почти во всей Германской империи.
Особенно опасными еретиками Шпренгер считает ведьм, кото-рые “заключили
союз с адом и договор со смертью”, и именно про-тив них должен был быть
направлен главный удар “молота”, причем под ударом следует разуметь, поскольку
это касается книги, скорее нечто теоретическое, чем практическое, хотя теория и
практика, ра-зумеется, сливаются в глазах инквизитора воедино.
“Молот ведьм ” состоит из трех частей. Первая – теоретичес-кая часть; она заключает в себе 18 головоломных вопросов, на
кото-рые, однако, следуют очень незамысловатые ответы.
Вторая
часть посвящена двум коренным вопросам: кому не приносит вреда
колдовство и какими средствами можно устранить колдовство?
Третья
часть – по преимуществу юридическая и в 35 вопросах рассматривается, как
следует начинать процесс против ведьм, как его вести и как закончить;
попутно разрешаются разные побочные юридические казусы, причем, со ссылкой на
авторитетных писате-лей, устанавливается, что позорное пятно ереси так велико,
что к разбору этого преступления допускаются даже крепостные для сви-детельства
против своих господ, а также всяческие преступники и люди лишенные прав.
По
этому поводу Шпренгер пишет:
“Отлученные, а также участники колдовских преступлений, лишенные прав,
преступники и крепостные против своих владетелей могут допускаться к
свидете-льству во всех религиозных процессах. Еретики могут свидетель-ствовать
против еретиков, а ведьмы против ведьм. Допустимы к сви-детельству также: супруга, сыновья, домочадцы.”
Теперь
рассмотрим вопрос о том, кто же был судьями?
Верховным
главой инквизиции являлся папа римский. Именно ему – наместнику бога на земле –
служила и подчинялась эта маши-на. Даже в тех странах, где, как в Испании и
Португалии, инквизи-ция непосредственно зависела от королевской власти, ее
преступные действия были бы немыслимы без одобрения папского престола.
Инквизиторов
поставляли главным образом два монашеских ордена – доминиканцы и францисканцы,
но среди них имелись пред-ставители других монашеских орденов, священники и
даже попада-лись люди, не имевшие духовного сана. Как правило, это были энер-гичные,
коварные, жестокие, беспощадные, тщеславные и жадные до мирских благ фанатики и
карьеристы.
Инквизиторы
были наделены неограниченными правами. Ни-кто, кроме папы, не мог отлучить их
от церкви за преступления по службе. Все это ставило инквизиторов на голову
выше епископов, хотя и среди последних имелось немало ревностных гонителей
ере-си.
Инквизитор
также имел право назначать в другие города свое-го округа уполномоченных – “комиссариев”, или викариев, которые вели
слежку и осуществляли аресты подозреваемых в ереси лиц, до-прашивали, пытали их
и даже выносили им приговоры.
В XIV в. в помощь инквизиторам
стали назначаться эксперты-юристы (квалификаторы), как правило тоже церковники,
в задачу которых входило формулирование обвинений и приговоров таким образом,
чтобы они не противоречили гражданскому законодатель-ству.
По
существу квалификаторы служили ширмой для беззаконий, чинимых инквизицией. Они
определяли, являются ли высказывания, приписываемые обвиняемым, еретическими,
или от них “пахнет” ересью, или
они могут привести к ереси. От заключения квалифика-торов зависела судьба
подследственного. В действительности они являлись не чем иным, как служащими
трибунала инквизиции.
Инквизиторов с самого начала их деятельности обвиняли в том, что они, пользуясь
отсутствием какого-либо контроля фальси-фицировали показания арестованных и
свиделей.
В ответ на эти обвинения папы римские ввели в систему ин-квизиции новых
персонажей – нотариуса и понятых, должных якобы способствовать
беспристрастности следствия.
Нотариус скреплял своей подписью показания обвиняемых и свидетелей, что
делали и понятые, присутствовавшие при допросах. Это придавало следствию
видимость законности и беспристрастия.
Другими важными чинами в аппарате инквизиции были про-курор, врач и палач.
Прокурор – один из монахов на службе инкви-зиции – выступал в роли обвинителя.
Врач следил за тем, чтобы об-виняемый не скончался “преждевременно” под пыткой.
Врач пол-ностью зависел от инквизиции и по существу был помощником па-лача, от
“искусства” которого часто зависели результаты следствия. Роль палача вряд ли
нуждается в комментариях.
Кроме этого, так сказать, руководящего аппарата трибунала имелся
подсобный, состоящий из “родственников” инквизиции – тайных доносчиков,
тюремщиков, слуг и другого обслуживающего персонала. “Родственники”, как и все
служители инквизиции, поль-зовались безнаказанностью.
Для того, чтобы привлечь кого-либо к ответственности, разу-меется,
требовались основания. Таким основанием в делах веры слу-жило обвинение одним
лицом другого в принадлежности к ереси, в сочувствии или помощи еретикам.
За утайку сведений об еретиках, за нежелание сотрудничать с инквизицией
верующий автоматически отлучался от церкви;
снять же такое отлучение имел право только инквизитор, которому, ес-тественно,
виновный должен был оказать за это немало услуг.
Наоборот,
тот, кто откликался на призыв инквизитора и сооб-щал ему сведения о еретиках,
получал награду в виде индульгенции сроком на три года.
Приходские
священники и монахи в свою очередь были обяза-ны доносить инквизиции о всех
подозреваемых в ереси. Исповедаль-ня служила неисчерпаемым источником для
такого рода доносов. Подобного же рода рвение должны были проявлять и светские
влас-ти.
Инквизиция
делила доносчиков на две категории: на тех, кто выдвигал конкретные обвинения в ереси, и
тех, кто указывал на подозреваемых в ереси. Разница между ними заключается в
том, что первые должны были доказать обвинение, в противном случае им угрожало
как лжесвидетелям наказание; вторым это не угрожало, ибо они, выполняя свой долг
правоверных сынов церкви, сообщали всего лишь свои подозрения, не вдаваясь в их
оценку.
Самым
ценным, самым желанным способом заполучить ерети-ка считалось не обнаружить его
с помощью третьих лиц, а заставить его самого добровольно явиться в инквизицию
и покаяться, отречься от своих заблуждений, осудить их и в доказательство своей
искрен-ности выдать всех ему известных единоверцев, сторонников и дру-зей.
Но
как добиться такого чуда? Инквизиция всегда находила слабых и трусов, готовых
добровольно каяться не только в своих собственных грехах, но и возводить
напраслину на своих родствен-ников, друзей и знакомых.
Основанием
для начала следствия служил донос или показа-ния подследственного, выдвинутые
против третьего лица. Инквизи-тор на основании одного из таких документов
начинал предвари-тельное следствие, вызывая на допрос свидетелей, могущих
под-твердить обвинение, собирал дополнительные сведения о преступ-ной
деятельности подозреваемого и его высказываниях, направлял запросы в другие инквизиционные
трибуналы на предмет выявления дополнительных улик. Затем собранный материал
передавался ква-лификаторам. Получив положительное мнение квалификатора,
ин-квизитор отдавал приказ об аресте подозреваемого.
Арестованного
помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он содержался в полной изоляции от
внешнего мира. Смерть об-виняемого не приостанавливала следствия, так же как и
его умопо-мешательство.
Даже
подозрение служило достаточным основанием для арес-та.
Донос
(и тем более самообвинение) служил для инквизиции доказательством виновности
обвиняемого. Хотя инквизиция и счи-тала каждого попадавшего в ее сети виновным,
она вынуждена была обосновывать свое обвинение. Во-первых, для того, чтобы
убедить обвиняемого признать себя виновным и раскаяться. Во-вторых, ули-ки
нужны были для того, чтобы хотя бы внешне, чисто формально соблюсти декорум и
лишить обвиняемого всяческой надежды на спасение другим путем, кроме как через
чистосердечное раскаяние и примирение с церковью.
Очные
ставки свидетелей обвинения с арестованными запре-щались. Единственной причиной
для отвода свидетелей считалась личная вражда. Однако арестованному инквизиторы
не сообщали, утеряли ли в результате его отвода силу показания доносчиков и
свидетелей. Инквизиторы продолжали настаивать на обвинениях да-же в тех
случаях, когда выяснялось, что они являются клеветой или вымыслом доносчиков.
Все
свидетели были по существу свидетелями обвинения. Об-виняемый не мог выставить
свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы обвинить их в
потворстве и сочувствии ереси.
Никаких
ограничительных сроков для проведения следствия не существовало. Инквизиторы
могли при желании держать обви-няемого в тюрьме до вынесения приговора и год, и
два, и десять лет, и всю его жизнь.
Следующим
этапом в инквизиционной процедуре являлся до-прос обвиняемого, основная цель
которого заключалась в том, чтобы добиться от него признания.
Инквизитор
тщательно готовился к допросу арестованного. Он предварительно знакомился с его
биографией, выискивая в ней мес-та, ухватившись за которые он мог бы сломить
свою жертву, заста-вить жертву беспрекословно повиноваться своей воле.
Однако,
было бы ошибочным считать, что свою главную зада-чу инквизитор видел прежде
всего в отправке еретика на костер. Ин-квизитор в первую очередь добивался
превращения еретика из “слу-ги
дьявола” в “раба господня”.
Допрос начинался с того, что обвиняемого заставляли под присягой дать
обязятельство повиноваться церкви и правдиво отве-чать на вопросы инквизиторов,
выдать все, что знает о еретиках и ереси, и выполнить любое наложенное на него
наказание. После та-кой присяги любой ответ обвиняемого, не удовлетворявший
инкви-зитора, давал повод последнему обвинить свою жертву в лжесвиде-тельстве,
в отступничестве, в ереси и,
следовательно, угрожать ей костром.
При
допросе инквизитор избегал выдвигать конкретные обвинения. Он задавал десятки
разнообразных и часто не имеющих к делу никакого отношения вопросов с целью
сбить с толку допра-шиваемого, заставить его впасть в противоречия, наговорить
с пере-пугу нелепостей, признать за собой мелкие грехи и пороки. Умение вести
допрос считалось главным достоинством инквизитора.
Но
все же добиться признаний только путем хитроумно и ко-варно построенного
допроса инквизиторам далеко не всегда удава-лось. Тогда пускались в ход другие,
не менее действенные средства– ложь, обман, запугивание, рассчитанные на то,
чтобы подавить лич-ность обвиняемого.
У
инквизиторов было множество и других
“гуманных” средств для того, чтобы сломить волю своей жертвы. Они могли держать
уз-ника годами в тюрьме без следствия и суда, создавая у него впечат-ление, что
он заживо погребен. Они могли симулировать суд в на-дежде, что после вынесения
ложного смертного приговора жертва в порыве отчаяния “заговорит”. Они могли
морить узника голодом, мучить его жаждой, держать в сыром, темном и зловонном
подзе-мелье, где крысы и насекомые превращали его жизнь в ад.
Все эти многочисленные средства “гуманного” воздействия приносили свой
результат, и многие узники признавали не только действительные но и вымышленные
преступления против веры.
Когда инквизиторы приходили к заключению, что уговорами, угрозами,
хитростью невозможно сломить обвиняемого, они прибе-гали к насилию, к пыткам,
исходя из посылки, что физические муки просвещают разум значительно эффективнее,
чем муки моральные.
Шпренгер по этому поводу пишет: “Если судья безуспешно ждал некоторое
время признаний обвиняемой, которая была неодно-кратно увещеваема, то, имея
уверенность в том, что обвиняемая про-должает запираться в правде, он приступает
к умеренным пыткам, не прибегая к кровопролитию. Ведь известно, что допросы под
пыт-кою обманчивы и, на что уже раньше указывалось, зачастую остают-ся без
результата.” Затем, прервав на время пытку обвиняемую сно-ва уговорами пытались
заставить признаться в своих преступлениях. Далее, у него же: “Если умеренно
пытаемый продолжает запира-ться, то перед ним раскладываются иные орудия пытки,
и он пре-дупреждается, что они будут применены к нему, если он не скажет
правды.” Весь ход такого допроса записывался нотариусом в прото-кол.
Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать се-бя виновным в
предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлин-ных или воображаемых
сообщников, и только тогда ему разрешали отречься от ереси и примириться с
церковью. Если все это он проде-лывал охотно и со рвением, то мог отделаться
сравнительно легким наказанием; если же инквизиторам удавалось его сломить
только после длительной “обработки”, то его ждала более суровая кара.
Итак, следствие закончено. Инквизиторы одержали победу или потерпели
поражение. В первом случае обвиняемый дал требуе-мые от него показания, во
втором – обвиняемый решительно настаи-вал на своей невиновности. Теперь
трибуналу инквизиции предстоя-ло вынести приговор, который соответствующим
образом покарал бы и того и другого.
Создав инквизицию, церковь постоянно доказывала свое пра-во карать не
только духовными, но и “телесными” карами провинив-шихся в вопросах веры
овечек.
Инквизитор отлучал нарушителей церковных законов от церк-ви и
накладывал на них другие кары. Отлучение, провозглашенное инквизитором, пахло
костром, в лучшем же случае – длительным тюремным заключением и потерей
состояния, не говоря уж о мо-ральных и физических пытках.
Хотя обвиняемый формально не был лишен нанять себе за-щитника, на практике
это исключалось, ибо защитник еретика сам мог быть заподозрен в ереси,
арестован и осужден инквизицией.
В Испании защитник назначался самой инквизицией. Но по существу это был
не защитник, а сотрудник инквизиции, помогав-ший засудить обвиняемого.
Невежество также не спасало обвиняемого от кары. Несколько смягчали
участь жертвы умопомешательство или опьянение, но и в том и в другом случае
обвиняемый был обязан признать себя винов-ным, если хотел избежать костра.
Шпренгер пишет: “Относительно окончательного приговора надо сказать
следующее: по мнению Августина, приговор
не может быть произнесен над тем, кто не сознался в содеянном преступле-нии.
Сознание же может быть двояким:
добровольным или под дав-лением доказательств. Приговор - троякий: временный, окончатель-ный и предписанный. По объяснению Раймунда,
промежуточным приговором называется такой, который относится не к главным
пун-ктам обвинения, но к побочным, выявившимся в течение процесса, таким как
отвод свидетеля, признание или отвержение отсрочки и т.п. Окончательным
приговором называется такой, который заклю-чает главные пункты обвинения, а
предписанный – такой, в котором старший по должности дает предписание младшему,
как надлежит действовать против осужденного”.
Приговоры инквизиции, как правило, отличались суровостью и жестокостью.
Трибунал инквизиции присуждал в первую очередь к епитимиям – от “легких” до
“унизительных”, затем к тюремному заключению, обычному или строгому, к галерам
и, наконец, к отлу-чению от церкви и передаче осужденного светским властям для
сож-жения на костре. Почти всегда эти виды наказаний сопровождались бичеванием
осужденных и конфискацией их имущества.
В XIII в. довольно популярным наказанием было принуди-тельное участие в
крестовых походах.
Узник, разумеется, если располагал скрытыми от инквизиции средствами,
подкупить тюремщиков и обеспечить себе таким обра-зом, некоторые поблажки и
льготы.
В XIII в. инквизиторы, осудив
еретика, приказывали разру-шить и сравнять с землей его дом, Однако со временем
стремление завладеть имуществом осужденных взяло верх, и инквизиция отказа-лась
от такого рода действий.
В
отличие от светских судов инквизиция судила и преследова-ла не только живых, но
и мертвых. Вообще инквизиционный трибу-нал не признавал каких-либо смягчающих
вину обстоятельств. Ни пол, ни возраст, ни давность совершенного проступка, ни,
наконец, смерть не спасали еретика от осуждения.
Того
из вероотступников, кто упорствовал в своих ошибках инквизиция отлучала от
церкви и “отпускала на волю”.
Эта невинная на первый взгляд формулировка таила в себе смертный
приговор обвиняемому. Осужденный “отпускался на во-лю” в том смысле, что церковь отказывалась впредь
заботиться о его вечном спасении, что она отрекалась от него.
Упорствующего
еретика должна была поглотить не в фигу-ральном, а в буквальном смысле геена огненная. Но инквизиторы
предпочитали, чтобы эту грязную работу за них выполняла граждан-ская власть. Зловещую
привилегию официально выносить смертные приговоры, казнить и оплачивать палача
церковь предоставляла светским властям.
Итак, если еретик не отрекался от своих убеждений, то цер-ковь
передавала его гражданским властям с предписанием, наказать его по заслугам. В
более поздние времена такого рода обращения со-провождались просьбами проявить
к осужденному милосердие. Оно проявлялось в том, что раскаявшегося смертника
душили перед каз-нью или надевали на его шею “воротник” начиненный порохом, что-бы
сократить мучения несчастного.
Инквизиция была более заинтересована в отречении еретика от своих
воззрений, чем в его героической смерти на костре.
О том, как совершалась казнь еретика, сохранилось большое число
описаний современников. Обычно казнь назначалась на празд-ничный день,
население призывалось присутствовать на ней. Укло-нение, как и проявление
симпатии или жалости к казнимому, могло навлечь подозрение в ереси. Костру
предшествовало аутодафе, где в присутствии церковных и светских властей и
народа совершалось торжественное богослужение, а затем оглашался приговор
инквизи-ции осужденным.
Аутодафе устраивалось несколько раз в год. За месяц до его проведения
приходские священники оповещали верующих о пред-стоящем аутодафе, приглашая
участвовать в нем и обещая за это индульгенцию на 40 дней. На центральной
площади воздвигался по-мост. Присутствие женщин и детей приветствовалось. Так как
ауто-дафе длилось иногда весь день, то у помоста строились обществен-ные
уборные.
Заключенных вели к кафедральному собору, где образовы-валась процессия.
Процессия медленно направлялась к площади, где должно было состояться аутодафе.
Горожане наблюдали за процес-сией из окон домов или с мостовой. Следуя
указаниям церковников, многие из них осыпали заключенных бранью. Однако
запрещалось бросать в еретиков какие-либо предметы.
Тем временем на месте аутодафе собирались светские и духов-ные власти и
гости, а также горожане, заполнявшие площадь.
С прибытием процессии заключенных усаживали на скамьях позора. Вслед за
тем начиналась траурная месса, за ней следовала грозная проповедь инквизитора,
которая кончалась оглашением при-говоров. Приговоры зачитывались по-латыни,
были они длиннющи-ми, начинались цитатами из Библии и произведений отцов
церкви, читались медленно. Если осужденных было много, то на оглашение
приговоров иногда уходило несколько часов.
Аутодафе венчалось экзекуциями:
одних осужденных облека-ли в санбенито и шутовские колпаки, других стегали
плетьми, тре-тьих стражники и монахи волокли на “жаровню”.
“Жаровня” располагалась на соседней площади, куда вслед за смертниками
переходили церковные и светские нотабли и рядовые горожане. Здесь накануне сооружался
эшафот со столбом в центре, к которому привязывали осужденного; завозились
дрова и хворост, которыми обкладывался эшафот. Сопровождавшие смертников мо-нахи
и “родственники” пытались в эту последнюю минуту вырвать у своих жертв
отречение. О желании раскаяться осужденный мог дать знать только знаком, так как,
опасаясь, что он будет агитировать пе-ред народом в пользу ереси, его часто
вели на казнь с кляпом во рту.
Когда зажигался костер, особо уважаемым прихожанам пре-доставлялось
почетное право подбрасывать в огонь хворост, чем они приумножали перед церковью
свои добродетели.
Если осужденный на костер умирал до казни, то сжигали его труп.
Сожжению подвергались и останки тех, кто был посмертно осужден.
Костер использовался инквизицией и для другой цели – унич-тожение
сочинений вероотступников, иноверцев и неугодных церк- ви писателей.
Деятельность инквизиционного трибунала наложила зловещий отпечаток на
теорию и практику гражданского судопроизводства, из которого исчезли под ее
влиянием зачатки объективности и бесприс-трастности, свойственные еще римскому
праву. В большей части Европы инквизиционное судопроизводство сделалось обычным
ме-тодом, применявшимся в отношении всех обвиняемых. В глазах светского судьи
обвиняемый был человеком, стоящим вне закона, виновность его всегда
предполагалась, и из него надо было во что бы то ни стало, хитростью или силой,
вырвать признание.
Такова была порожденная церковью машина инквизиции, о “благотворном”
влиянии которой на судьбы общества все еще пи-шут некоторые церковные авторы.
|