Курсовая работа: Меж двух зол

Курсовая работа: Меж двух зол

Исторический выбор Александра Невского

"Сквозь тусклое стекло"

В 80-90-е годы нашего столетия как в западноевропейской, так и российской науке вновь появились попытки переосмыслить значение для истории Руси и, соответственно - России, политику князя Александра Невского, и свести его гражданский и духовный подвиг даже не к рядовому, типичному для князя-воина поступку, а к роковой ошибке, предопределившей "не тот" путь развития средневековой Руси, а затем и России.

Критический анализ деяний Александра Невского дан в книге главы английских историков-славистов профессора Оксфордского университета Джона Феннела "Кризис средневековой Руси. 1200-1304.", вышедшей в свет в 1983 г. в Лондоне (переиздана в переводе на русский язык издательством "Прогресс" в 1989 г.), а также статье И. Н. Данилевского "Один из любимых героев детства" ("Знание-сила". 1994. № 7.). И. Н. Данилевский пошел еще дальше своего английского коллеги и поставил перед собой задачу развенчать столетиями слагавшийся миф о великом князе Александре Ярославиче.

Остановимся на основных положениях этой работы и начнем цитатой из нее с небольшими комментариями: "Основы мифа об Александре Невском были заложены уже вскоре после смерти знаменитого князя. Приблизительно в восьмидесятые годы XIII столетия начал формироваться культ князя как святого, в чем кровно были заинтересованы его преемники. Тогда и была написана . житийная повесть о нем. Основу ее составил рассказ о тех самых сражениях, которые мы так хорошо помним ". (С.123), т.е. о Невской битве 15 июля 1240 г. и Ледовом побоище 5 апреля 1242 г. По мнению И. Н. Данилевского, "столкновение на Неве вряд ли можно назвать "битвой", "схватка в устье Ижоры больше напоминала партизанский рейд по тылам противника, чем большое сражение" (С.125). "Мифическое восприятие событий" было закреплено уже в ХХ веке, когда "новые мифотворцы" поставили Невскую битву - "один из заурядных… эпизодов истории" ( С. 125), по убеждению И. Н. Данилевского, - "в один ряд с другими битвами - за Москву, под Сталинградом, Курском, за Берлин". Не стоит преувеличивать, по мысли историка, масштабы "столкновения со шведскими рыцарями", в котором подвиги новгородцев "выглядят вполне заурядными эпизодами вооруженного столкновения"(С.124) (выделено мной,-А.У.; ср.: с мнением Дж.Феннела:"...великая сеча" была не более чем очередным столкновением между шведскими отрядами и новгородскими оборонительными силами из происходивших время от времени в ХIII-ХIY веках".(С.143-144)), равно как и Ледовое побоище. На него нарывался сам Александр Ярославич, провоцируя "столкновения с достаточно сильным и опасным для Новгорода и Пскова ... противником" (С.126), "в основном воюя ... против чюди, ливов, эстов" (С.128).

Прервем цитирование, чтобы по ходу сделать несколько замечаний. Если немецкие рыцари, по мнению И. Н. Данилевского, все-таки были "достаточно сильным и опасным противником", тогда почему же историк так стремится уменьшить значение решающей битвы с ним на льду Чудского озера и в то же время дважды восхищается литовцами, разбившими рыцарей в 1236 и 1410 гг.? Почему эти решительные действия Миндовга и Витовта с Ягайло против Ордена не вызывают такого раздражения, как выступление eiycy Александра Ярославича? Не потому ли, что Русская земля, в отличие от Литовской, так и не допустила своей оккупации немцами, но "была вынуждена более двух веков тянуть унизительную лямку ордынских "выходов" и помогать захватчикам порабощать другие народы" (С.132) ?

Последнее - намек на совместные походы русских с ордынцами, в том числе и против Литвы, любившей воевать с Русью, но политику князей которой - Миндовга, Витовта и Ягайло - И. Н. Данилевский ставит в пример русским князьям. Еще бы! "...Великий князь Витовт (тот самый, который совместно с Ягайло разгромил в 1410 г. Тевтонский орден) фактически контролировал положение дел в Крыму и в Заволжской Орде, некоторые правители которых даже короновались на ханство (!) в Вильне, а заодно решал вопрос, стоит ли ему посадить "во Орде на царствие царя его Тохтамыша" (С.132). (Стало быть, и на его, Витовта, совести лежит сожжение "его царем" Тохтамышем в 1382 г. Москвы?)

Упрекая русских в союзе с Ордой (вынужденном союзе! - А. У.), И. Н. Данилевский почему-то забыл о добровольном союзе великого князя литовского Ягайло, католика и "образца для подражания", с мусульманином Мамаем, на помощь которому он шел в 1380 г. против великого князя владимирского Дмитрия Ивановича Московского, да не поспел к сражению на Куликовом поле. Забыл историк и о трех походах на Москву в 1368, 1370 и 1372 гг. отца Ягайла, великого князя Ольгерда Гедиминовича (в 1345-1377 гг.). Забыл, что уже после Кревской унии 1385 г. и "брачного" объединения Литвы и Польши (женитьбы Ягайло на польской королеве Ядвиги в 1386 г.) новый государственный союз постарался прибрать к рукам западнорусские земли. Но даже литовские феодалы не сразу принимали унию, что уже говорить о православных русских! И, наконец, историк забыл, что третий (или первый по хронологии) "образец для подражания" - Миндовг постоянно воевал с Русью: и с князем Даниилом Галицким, и его братом - Васильком Волынским, князем Романом Брянским и т.д. Именно он выгнал своих племянников Тевтивила и Едивида из Литвы, послав их на Русь воевать к Смоленску, со словами: "Кто что захватит, пусть тем и владеет" Возникает вопрос: если действия русских по обороне своих рубежей - это, по словам И. Н. Данилевского, "порабощение других народов", то как тогда назвать походы Литвы на Русь до самой Москвы?

Вернемся, однако, к статье И. Н. Данилевского.

"Как могла судьба этой Русской земли зависеть от того, насколько успешно будет грабеж эстов войском Александра Невского?" (С.126), - спрашивает глубоко ироничный автор "наиболее авторитетных ученых Советского Союза", создавших многотомные "Очерки истории СССР" и "канонизировавших" уже в нашем веке семисотлетний миф об Александре Невском как защитнике Отечества.

Иронии, самого лучшего средства для низвержения с пьедестала "былого кумира", автору не занимать. "Ах да! - будто очнувшись от забытья, восклицает он. - Ведь Ледовое побоище - крупнейшая битва!" (С.127). И дальше следует "развенчание" этого устоявшегося за несколько веков мнения: "Новгородские и псковские летописи не сообщают о численности воинов, принимавших в ней участие (а южное летописание о ней вообще ничего не сообщает)" (С.127). Правда, в русских летописях имеются сведения о пятистах погибших и пятидесяти плененных немецких ратниках, но они противоречат цифрам "Немецкой рифмованной хроники" конца XIII в., упоминавшей двадцать и шесть человек, соответственно. Впрочем, "количественные противоречия снимаются просто, - дает пояснение сам автор. - Обычно считают, что русские летописи дают общее число павших и пленных, а "Хроника" - только полноправных рыцарей". "Но, - продолжает И. Н. Данилевский, - и в таком случае Ледовое побоище явно уступает в масштабах той же Шяуляйской битве. В ней ведь пало более сорока рыцарей!" (С.127).

Именно в этой битве 1236 г., по мнению И. Н. Данилевского, "немецкое рыцарство потерпело сокрушительное поражение под Шавлями (Шяуляем)" и был положен "предел продвижению крестоносных рыцарей на восток" (С.127), правда, заслуга в этом уже не русских, а литовских отрядов под командованием литовского князя Миндовга.

В таком случае, ироничный вопрос И. Н. Данилевского по поводу итога Ледового сражения Александра Невского, можно переадресовать ему самому: "... Почему, несмотря на полный, как нам помнится разгром, немецкие рыцари еще не одну сотню лет, вплоть до Ивана Грозного, продолжали тревожить северо-западные границы Руси?" Пусть "сокрушительное поражение" (погибло более 40 рыцарей) и нельзя приравнять к "полному разгрому" (погибло 26 рыцарей), то как можно хотя бы объяснить саму возможность битвы в 1242 г. на Чудском озере, исходя из утверждения самого исследователя, что шестью годами ранее, т.е. после Шяуляйской битвы, "продвижение немецких рыцарей на восток не просто было остановлено, они были отброшены на запад (курсив мой - А. У.) фактически к границам 1208 года?!" (С.127). Почему же тогда после "сокрушительного поражения" и "отбрасывания на запад" немецкие рыцари уже в 1240 г. оказались на Русской земле, заняли Изборск и Псков, преспокойно себе строили на русской территории крепость в 16 км от Финского залива в 35 км от Новгорода? И два года вели себя так, словно были здесь хозяевами и укоренились в этих землях?!

Совершенно очевидна попытка преувеличить значение одной битвы - в 1236 г. под Шяуляем (не хотелось бы, что только потому, что одержали ее литовцы, политику которых И. Н. Данилевский ставит в пример русским) и принизить значение другой - в 1242 г. на Чудском озере, одержанной уже русскими, т.е. налицо новое мифотворчество: развенчать семисотлетнюю славу князя Александра Невского, как защитника Руси (от чего - рассмотрим ниже), выставить его в роли реакционера, выступившего против продвижения католической цивилизации на восток.

Для первого уместна пренебрежительная и уничижающая ирония; для второго - переоценка сделанного великим князем в новом, свойственном нашему времени, духе.

Какой же ценой "прославленный защитник земли русской пытался обезопасить северные города от агрессии с запада?", - спрашивает с той же иронией И. Н. Данилевский. Совершенно очевидно, за счет "сговора с монголами" (С.128), "топя в крови… сопротивление Орде ..." (С.128).

Тут-то и возникает до очевидного простой вывод: как "представители западноевропейской цивилизации", "рыцари ордена несли с собой новую жизнь", "несли новую идеологию - католическую религию", и "вместе с ними шел новый закон, новый городской быт, новые формы властвования" (С.131), однако "благодаря героическим усилиям великого "освободителя" от крестоносного ига (которого, впрочем, - замечает историк, - никогда и не было) князя Александра Ярославича, водружено" было "ярмо на шею русскому народу" - монголо-татарское иго "своей" Золотой Орды (С.130).

Такая вот простенькая "самонапрашивающаяся" мысль. Но она почему-то не пришла в православные головы за семь веков его почитания. Сам И. Н. Данилевский констатирует, что князь Александр Невский "в своем решении нашел понимание и поддержку, пусть не у всех современников, зато почти у всех потомков" (С.130-131). Почему так получилось, этого И. Н. Данилевский не объясняет, хотя хорошо известно, что большое видится на расстоянии. Не сообщает он и того, что после явления образа Александра Невского пономарю Владимирской церкви Рождества Пресвятой Богородицы в ночь на 8 сентября 1380 г., т.е. в канун Куликовской битвы, когда благоверный князь Александр Ярославич восстал в видении из гроба и выступил "на помощь правнуку своему, великому князю Дмитрию, одолеваему сущу от иноплеменников", началось его народное почитание во Владимиро-Суздальской земле. В первой половине XVI в. известный церковный писатель Пахомий Серб составил канон Александру Невскому, а на Соборе 1547 г. Русская православная церковь причислила его, на основании разысканий о чудесах им творимых, уже к лику общерусских святых, как нового чудотворца. К этому событию по приказу митрополита Макария, для составляемых Великих Миней Четьих, было написано и первое каноническое житие святого князя Александра Невского на основе хорошо известного с конца XIII в. его княжеского жизнеописания. В 1552 г. совершилось чудо в присутствии Ивана Грозного, шедшего походом на Казанское царство и остановившегося во Владимире. Во время молебна у раки святого Александра Невского о даровании победы приближенный царя - Аркадий - получил исцеление рук и впоследствии написал еще одно житие святого. По всей Руси стали строиться храмы и закладываться монастыри в честь святого благоверного князя Александра. Один из них - Александро-Невская лавра - в устье Ижоры, на предполагаемом месте его победоносного сражения со шведами (9).

Даже Петр I, приложивший немало усилий для поколебания православных устоев в России, с великими почестями перенес святые мощи благоверного князя в новую столицу (точнее - в Александро-Невскую лавру) - с надеждой на покровительство и заступничество святого.

Вот эту-то легенду, т.е. прославление князя православной церковью, самодержцами и народом, и попытался развенчать в своей статье И. Н. Данилевский и представить "реального князя Александра Ярославича", которого ему как профессиональному историку дано знать: "хитрого, властолюбивого и жестокого правителя" (С.132), который "одним из первых русских князей ... в годы ордынского нашествия понял простую истину: помогая Орде грабить и угнетать свой народ, можно получить кое-какие выгоды для себя" (С.132). Под "выгодами для себя", надо полагать, историк подразумевает "титул великого князя", который Александр Ярославич "всеми силами старался сначала заполучить, а потом удержать..." (С.132).

Изложенная точка зрения И. Н. Данилевского настолько близка взглядам Дж. Феннела, и даже во многом шире ее, что нет надобности их излагать, но имеет смысл вступить полемику с ними двумя одновременно и попытаться все же понять, в чем смысл подвига Александра Невского, за который его благодарят потомки.

"Невская битва" и "Ледовое побоище"

В оценке двух битв оба упомянутых исследователя не отличаются друг от друга: "Две относительно мелкие победы (курсив мой - А. У.), пишет Дж. Феннел, - над шведами на Неве в 1240 году ... и над немецкими рыцарями на льду Чудского озера - доведены в "Житии" ("Повестях о житии Александра Невского", упоминаемых выше в цитатах И. Н. Данилевского и называемых традиционно, но неверно, "Житием Александра Невского" - А. У.) до эпических размеров" (С.142). Однако, замечает Дж. Феннел, "достоверные факты о борьбе Александра с Западом несколько отличаются от тех, что приводятся в "Житии". В первой половине июля 1240 года шведский отряд, в который входили шведы, мурмане (норвежцы - возможно, речь идет о нескольких норвежских рыцарях) и финны (правда, И. Н. Данилевский говорит только о шведах - А. У.), пришедший "с князем и с пискупы", высадился на берегах Невы" (С.143). Дж. Феннел не стал уточнять, по какой такой надобности они оказались на Русской земле, да еще и с оружием, и духовным водительством епископов. Но его глубоко возмутило оказанное князем Александром сопротивление западноевропейским рыцарям, а еще больше то, что древнерусский автор "Повестей о житии Александра Невского" назвал состоявшееся сражение "великой сечей". На самом деле, по мнению Дж. Феннела, эта "великая сеча" была "не более чем очередным столкновением между шведскими отрядами и новгородскими оборонительными силами" (С.143), или, по мнению И. Н. Данилевского, - "одним из вполне заурядных эпизодов вооруженного столкновения" (С.124).

Оба историка ссылаются при этом на тот факт, "что ни летопись Суздальской земли (Лаврентьевская), ни один из шведских источников не содержат никаких упоминаний об этом событии" (Дж. Феннел. С.143). Правда, И. Н. Данилевский замечает, что псковские и новгородские летописe вспоминают о ней, но "скромны в описании невской победы" (с. 124), в то же время о битве 1242 г. "южное летописание… вообще ничего не сообщает" (с. 127).

Факт, вроде бы, красноречивый: если часть древнерусских летописей ничего не сообщает о событии, или упоминает о нем вскользь, то оно, скорее всего, было незначительным и не заслуживало внимания ни прежде, ни, тем более, теперь, - так, или примерно так, должен рассуждать современный трезвомыслящий историк.

Но как быть тогда с тем обстоятельством, что только в двух коротких предложениях та же Лаврентьевская летопись сообщает о захвате в 1240 г. монголо-татарами Киева, а НПЛ вообще ничего не говорит о разрушении "матери городов русских"? Или это событие тоже было "одним из заурядных, но от того не менее драматичных эпизодов истории многострадальной родины" (И. Н. Данилевский. С.125)?! Однако, по сообщению стороннего наблюдателя - Иоанна дель Плано Карпини, посетившего Киев в 1246 г., от столицы Древней Руси "почти ничего не осталось, в настоящее время (т.е. спустя 6 лет после разрушения, за которые можно уже было что-то и восстановить, и отстроить заново - А. У.) в нем едва насчитывается 200 домов..." . А ведь это был один из крупнейших городов Европы, и дворов в нем было не менее 8 тысяч, а из 50 тысяч жителей уцелело не более двух тысяч! .

Но, быть может, мы действительно преувеличиваем, вслед за князем Александром Ярославичем, опасность, исходившую от шведов и немцев в 1240 - 1242 гг.?

Ведь "шведский десант 1240 года", по мнению И. Н. Данилевского, "не очень торопился осуществлять коварные замыслы. Показателем служит уже одно то, что шведы, войдя в Неву, пребывали в бездействии не менее недели" (С.125). Получается, что это двадцатилетний князь Александр проявил коварство и столь стремительно выступил "в партизанский рейд по тылам противника"(С.125), "что к нему не успели присоединиться многие новгородцы" (с. 123), не говоря уже о помощи его отца, великого князя Ярослава Всеволодовича.

Почему же так торопился молодой князь напасть на медлительных шведов? И что собирались делать шведы на Русской земле, и почему они медлили?

Чтобы ответить на эти и многие другие вопросы, нужно совершить экскурс в тридцатые годы. Еще в булле от 24 ноября 1232 г. папа Григорий IX обратился к ливонским ряцарям-меченосцам с призывом начать активную деятельность в Финляндии, чтобы "защитить новое насаждение христианской веры против неверных русских". В очередном послании от 27 февраля 1233 г. русские (Rutheni) прямо называются "врагами" (inimici). Координатором совместных действий был назначен "апостольский легат" Вильгельм Моденский. Однако в ближайшие годы другие заботы и соседи Руси занимали крестоносцев. Но в папской булле от 9 декабря 1237 г.Григорий IX обращается уже к шведскому архиепископу и его суффраганам-епископам с призывом организовать "крестовый поход" в Финляндию "против тавастов" и их "близких соседей". "Очевидно, - замечает Б. Я. Рамм, - что призывая крестоносцев уничтожать "врагов креста", папа имел в виду наряду с тавастами также карелов и русских (тех самых "близких соседей" - А. У.), в союзе с которыми тавасты в эти годы энергично противились католической экспансии" . Интересно отметить, что призыв этот приходит после объединения (при участии той же папской курии) в 1237 г. ливонского Ордена меченосцев с Тевтонским орденом, владевшим значительной частью Пруссии.

В свою очередь, Вильгельм Моденский по распоряжению папы стал активно формировать антирусскую коалицию. При его участии 7 июня 1238 г. в Стенби, резиденции датского короля Вальдемара II, состоялась встреча короля с магистром уже объединенного Тевтонского ордена в Ливонии Германом Балком. Тогда был составлен договор по Эстонии, согласно которому треть завоеванных земель отдавалась Ордену, остальные - датскому королю. Тогда же обсуждался и вопрос о совместном выступлении на Русь трех главных участников коалиции: с одной стороны - датских крестоносцев, располагавшихся в Эстонии, тевтонцев из Ливонии и крестоносцев, обосновавшихся в Финляндии, а с другой - шведских рыцарей . "Единственный раз в истории объединились три силы западноевропейского рыцарства: шведы, немцы и датчане - для нападения на русские земли" . Уже и западные ученые начинают склоняться к мнению, что этот поход шведов был "крестовым" и предпринимался под нажимом папы: "Возможность для шведов вести боевые действия на Неве в 1240 г. была связана со Вторым (! - А. У.) шведским крестовым походом в Финляндию", - пишет профессор Копенгагенского университета Джон Линд. "Вслед за Галленом мы склонны считать, что упомянутый крестовый поход может расцениваться как результат папской буллы 1237 г. Он был предпринят вскоре после призыва папы Григория IX. В этой связи шведская военная экспансия на Неву в 1240 г. — звено шведской экспансии на Восток, что особенно активно проявляется в начале XIV в. и будет преследовать цель установления контроля над водными путями в регионе Ладожского озера, рек Невы и Волхова" (курсив мой — А. У.). "...Что поход носил характер "крестового", указывает и отмеченное летописью наличие в войске, пришедшем на Неву, нескольких "пискупов" (упомянуты летописью во множественном лице); в обычном походе, не носившем религиозной окраски, нескольким епископам было нечего делать" .

Если учесть, что в Шведском государстве на то время насчитывалось всего шесть епископов, включая и Финляндского, то "присутствие в войске даже двух (тем более трех) епископов означало участие в ходе значительной части руководителей шведской церкви" .

Страницы: 1, 2, 3