По
мысли Петра и вскоре после его смерти были учреждены академия наук, академический
университет и академическая гимназия, долженствовавшие находиться между собою в
органической связи. Академический университет не удался — не было слушателей.
Спустя 25 лет по его номинальном открытии в нем было в 1752 году 20 студентов,
в 1753 — 18, в 1758 — 16. Ломоносов сказал про него, что "при академии
наук не токмо настоящаго университета не бывало, но еще ни образа, ни подобия
университетскаго не видно". Вступив в должность директора академии,
княгиня Дашкова нашла в университете только двух студентов, и то таких, которые
ничего не могли перевести с иностранных языков, даже с немецкого. В конце
директорства княгини Дашковой в университете было три студента.
Академическая
гимназия была также из рук вон плоха и влачила бедственное существование. Президент
академии Блюментрост заключил 3 декабря 1725 года с Байером, проректором
кафедральной школы в Кенигсберге, ориенталистом, нумизматом и знатоком древних
языков, форменный контракт, по которому он предоставлял Байеру устроить
гимназию по представленному им проекту, заведовать ею и управлять по
собстенному его усмотрению, назначать часы и предметы преподавания, вводить
учебные руководства и методы преподавания, какие заблагорассудится. При таком
контракте, очевидно, не могло быть и речи о каком-либо уставе для гимназии, и
последняя решительно никак не могла организоваться, не могла даже приобрести
себе сносного помещения.
Учеников
набирали насильно, без всякого внимания к их возрасту, способностям и
состоянию, преимущественно из низших слоев общества или, как выражались в то
время, "набираемы были из самой подлости", лишь бы набрать нужное
число. Поэтому в одном и том же классе встречались ученики в 5 и 25 лет.
Набираемые в течение всего года, а не сразу, все ученики учили разное, иные
учились читать, иные изучали грамматику, иные переводили с иностранных языков.
В гимназии не было определенного учебного курса, не было определенного числа
классов, преподаваемые предметы то прибавлялись, то убавлялись. Начальства было
много, но его обязанности были довольно неопределенны: случалось, что бывало
даже по два ректора или по два инспектора. Учителями были часто иностранцы,
весьма плохо знавшие по-русски, и при этом с разными недостатками и
невоздержанные в наказаниях. Так, об учителе Фишере замечено, что он "во обучении
российскаго языка довольнаго искусства не имеет и российскаго мало знает, к
тому же глух и мало видит и, сверх того, весьма часто при своем деле бывает
пьян, в чем ему ученики всегда почти смеются". Другой учитель — Штенгер,
не разумевший по-русски, увечил учеников своею тростью и ею одному ученику глаз
подбил опасно. Такие увечья могут, жаловались на него, в учениках "охоту к
наукам угасить". Впрочем, и в "Инструкции для женской особы",
надзирательницы малолетнего отделения при гимназии, было сказано, чтобы ей
иметь осторожность "в гневе не бить по щекам, ниже кулаком или палкою, в
таких случаях наказывать токмо лозою; также при исправлении детских нравов
ограничиваться ей всяких поносных и подлых бранных слов". Понятно, что при
таких порядках учащиеся ходили на уроки в гимназию крайне неаккуратно, часто
половина их и более половины отсутствовали. В 1737 году бывали дни, когда
большинство или почти все учащиеся отсутствовали; бывали дни, что в гимназии
находили лишь одного ученика, а раз случилось, что и ни одного не было.
Впрочем, бедность, плохая обувь и одежда также препятствовали правильному
посещению гимназии.
С
течением времени эту гимназию реформировали, завели в ней некоторые порядки,
определенный курс, устроили пять классов, а позднее даже восемь. Но толку в
гимназии все же было очень мало. Предметы были следующие: языки русский,
латинский, греческий, немецкий, французский, логика, риторика, история,
география, арифметика, геометрия, рисование, танцы. Казалось, на что лучше
форменная гимназия. Но только казалось, а на самом деле было вот что: сущность
дела заключалась в изучении латинского языка, проходившего через все классы и
разветвлявшегося на множество отдельных упражнений: этимология, вокабулы,
синтаксис, экзерциции, разговоры, репетиции грамматики, чтение избранных
стихотворений, хрестоматий, отдельных авторов. В двух старших классах
проводился греческий язык. В этот основной филологический курс малым числом
часов, причем опорой постоянно оставалась латынь; так, изучение риторики должно
было опираться на "Цицеронову науку", морали на Цицеронову же книгу о
должностях в преподавании древней истории рекомендовалось "тщательно
последовать Непоту и фразесы употреблять".
Но
это еще не все, это только одна сторона дела. Изложенный учебный план в полном
объеме распространялся не на всех учеников, а только на казеннокоштных,
готовившихся в университет, а затем к ученой деятельности в академической
службе. Прочие учились так: присланные в гимназию семинаристы доучивались по
особенному порядку, занимаясь только дополнительными к имевшимся у них знаниям
предметами, дворянские недоросли обучались в большинстве одному или двумя
иностранным языкам, танцам, рисованию; некоторые обучались еще арифметике и
географии. Иные ученики учились лишь несколько месяцев и недель языкам,
рисованию, танцам, а затем "отставали" без позволения и "без
абшида". От конца 1736 года сохранилась характерная роспись учеников
гимназии с разделением их на сословные группы и с показанием, чему кто
обучается. Вот эта роспись.
1.Самую
многочисленную группу составляли дворянские дети: их было 39 человек и каждый
из них обучался по собственному выбору определенной группе предметов: 1)
немецкому языку, рисованию и танцам учились 15 человек; 2) немецкому языку и
рисованию — 3; 3) немецкому и французскому языкам, рисованию и танцам — 7; 4)
немецкому языку 4; 5) немецкому языку, географии, арифметике, географии,
рисованию, танцам — 5.
2.Вторую
группу в 24 человека составляли дети гражданских и прочих чиновников (солдат,
дворовых людей), почти все учившиеся лишь одному немецкому языку, а немногие
еще и рисованию.
3.
Третья группа — академические ученики на жалованье: 15 человек учились одному
немецкому языку, 1 — французскому.
4.
Четвертая группа состояла из 29 адмиралтейских учеников, обучавшихся одному
немецкому языку.
5.
Пятая группа в 13 человек — из учеников преображенского полка. Чему учились —
не показано.
Вот
какова была академическая гимназия 7.
Таким
образом, первая попытка насадить общее образование окончилась полной неудачей.
Да иначе и быть не могло: академия наук при отсутствии университетов может
существовать только с законтрактованными иностранными учеными; университет при
отсутствии гимназий не будет иметь слушателей; гимназии без элементарных школ
общеобразовательного характера могут только прозябать с набираемыми почти
насильно учениками. Вообще, затея Петра, выраженная им в указе об основании
академии наук: "Таким бы образом одно здание, с малыми убытками, тоеже бы
с великою пользою чинило, что в других государствах три разныя собрания
чинят" (т. е. академия наук, университет и гимназия), обнаруживает весьма
большую наклонность к экономии в области просвещения, но и в то же время
крайнюю наивность и полную педагогическую несостоятельность. Одним взмахом
сделать то, что требует долговременного, упорного и разностороннего труда,
невозможно.
Вообще
нужно заметить, что в петровское время мало понимали все трудности насаждения
просвещения. Государство, до сих пор не работавшее совсем на поприще народного
образования, не умело обращаться с этим делом, не знало, за что и как в нем
взяться. Поэтому многим оно казалось весьма простым и легким. Стоит только
проявить добрую волю и энергию, и просвещение быстро распространится по всей
России. Появлялись наивные проекты просвещения русского народа в самое короткое
время путем полицейского принуждения. Современник Петра Федор Салтыков полагал
достаточным для всероссийского просвещения "велеть во всех губерниях
учинить по одной академии или по две, а на те академии отдать несколько монастырей,
а из тех монастырей вывесть чернцов... И в те академии собрать мастеров из иных
государств... В те же монастыри велеть набрать учеников дворянских и купеческих
детей и всяких иных разных чинов и учинить штраф на отцов, чтобы они привозили
своих детей от 6 лет: быть им там до 23 лет, велеть их там записывать... В тех
академиях велеть из разных языков и наук сделать библиотеки, как в Англии, в
Оксфорде и Кембридже". Программа учебных предметов предполагалась самая
широкая, на одном конце стояли разные языки, науки, философия, а на другом —
фехтование и танцы. По расчету Салтыкова, учреждая по две академии в губернии,
можно сразу набрать 18 000 студентов, а через 17 лет "мы по сему образцу
сравняемся со всеми лучшими европейскими государствами".
Вот
как скоро и просто, стоит только велеть, набрать и оштрафовать. И Петр
сочувствовал салтыковскому проекту. Таким же принудительным и скорым путем
предполагалось просветить и женщин, "чтобы и женский народ уровнялся с
европейскими государствами равно".
Не
один Салтыков составлял проекты о возможности скорого и легкого просвещения
России, были и другие благодетели в том же роде. Так, в 1718 году Генрих Фик
представил Петру доклад о необходимости позаботиться "о нетрудном обучении
о воспитании российских младых людей, чтобы оных в малое время в такое
совершенство поставить, дабы ваше величество все гражданские и воинские чины в
коллегиях, губерниях, судах, канцеляриях и магистратах и прочая своими
природными подданными наполнить, також и собственной своей земли из детей искусных
купеческих людей, художников, ремесленников, инженеров и матросов получить
могли". Эта мысль также понравилась Петру.
Согласно
с такою легкостью педагогической мысли шло и практическое законодательство о
просвещении. В регламентах и инструкциях отдельным областным учреждениям и
единоличным органам управления обязанность заботы о народном просвещении
выражается в виде афористических приказов, без выяснения и определения
подробностей и указания средств для осуществления соответствующих мероприятий.
Так, в инструкции воеводам вносился пункт: "о академиях, школах и
госпиталях надлежащее иметь попечение" — и только. Инструкция земскому
комиссару предписывала "стараться, чтобы подданные при всех случаях страху
Божию и добродетели... обучены и наставлены были; також, что они своих детей в
таких добрых порядках воспитали и, сколь возможно, читанию и письму
обучали". В главе XXI регламента главному магистрату сказано: "Понеже
академии и школы дело есть зело нужно для обучения народного, в чем уже по Его
Царского Величества высокому соизволению и доброе начало учинено, дабы такое
нужное и благоугодное дело по всей возможности в действо произвесть; того ради
надлежит магистрату учреждения того не пренебрегать, но по должности всякое к
тому вспоможение чинить; а что до содержания малых школ принадлежит, в которых
токмо читать, писать и арифметике обучатися будут, о том во всех городах
магистратам самим иметь старания".
Приказывать,
творить на бумаге в виде кратких статей и указаний легко; но вот когда дело
доходит до осуществления на деле, до расходов на школы, то оказывается, что
"о том во всех городах магистратам самим иметь старание". Мы
приказываем прекрасные вещи, а вы находите деньги на осуществление этих
прекрасных вещей, устройте их как умеете. Поэтому получился и соответственный
голому приказанию результат: наказ от главного магистрата, составленный для
законодательной комиссии 1767–1768 годов, удостоверял, что учреждений,
проектированных XX и XXI главами регламента, в том числе школ для обучения
чтению, письму и арифметике, "ни в одном городе не сделано".
И
приведенные факты не единственные. Новгородский митрополит Иов в одном письме к
Я. П. Корсакову от 16 октября 1710 года, жалуясь на притеснения, чинимые
государевыми писцами духовенству, сообщал, между прочим, такой факт:
переписчики "их же священников бессрочно неволят на всяком погосте строити
школы и велят учити разным наукам, а чем школы строити и кому быти учителями и
каким наукам учеников учити и по каким книгам учитися и откуда пищу имети и всякую
школьную потребу приимати, того они, переписчики, определити не имеют, точию
говорят: впредь указ будет. А у нас и своих издавна много обретается школьников
и пищи указныя требуют".
Чрезвычайно
характерный факт наряду с историей цифирных школ, прекрасно обрисовывающий
государственные способы насаждать просвещение. Но очевидно, что одних приказов
строить школы, без средств на содержание школ и выработки их организации, одних
запретов жениться, без предварительного устройства самих школ (цифирных) было
недостаточно для распространения просвещения в народе. Государство совершенно
не умело взяться за дело народного образования.
Другие
две доекатерининские гимназии были учреждены в Москве в 1755 году, в Казани в
1758 году. Особенность их организации заключалась в сословности: одна половина
гимназии назначалась для дворян, другая для разночинцев. Разница была в
содержании курсов для дворян и разночинцев. Дворянские дети занимались
преимущественно изучением новых языков и зачатков разного рода наук, причем
обязательного курса не было. Курс был весьма разнообразный, пестрый, изучали
шесть иностранных языков: два древних и четыре новых — французский, немецкий,
английский и итальянский, а для желающих прибавлялись халдейский и еврейский
языки; из наук преподавали математику, философию, историю, географию,
словесность, начала политики, геодезию, различные искусства и т. д. Понятно,
что весь такой курс изучить было невозможно, и потому начатки разных предметов
"показывались" учащимся по их выбору в различных сочетаниях, как и в
петербургской гимназии. На отделении для разночинцев курс был ограниченнее,
стройнее и, можно думать, обязательный для всех учащихся. Главным предметом в
нем был латинский язык, это была латинская школа, подготовлявшая к
университету. И в Казани, и в Москве учение зачиталось в службу, и большинство
гимназистов получало казенное жалованье.
Содержание
учащихся на дворянском отделении было лучше, чем на разночинном: дворянам
выдавалось говядины по 1 1/4 фунта на человека, а разночинцам один
фунт; дворяне ели кашу с маслом маковым, а разночинцы с конопляным; дворяне
получали хлеб ситный, а разночинцы решетный белый; дворянам полагалось по паре
чулок гарусных, разночинцам же по лишней паре чулок белых нитяных; "за
великия продерзости" виновных дворян предписывалось, положа их через
лавку, бить по штанам линейкой, а разночинцев сечь розгами. Когда в казанской
гимназии в 1760 году возник вопрос о соединении двух отделений гимназии в одно
с целью сокращения числа учителей, то предполагалось в классе рассаживать дворян
и разночинцев на двух сторонах класса, с разделением его низкими перилами, на
дворянской половине пол несколько приподнять, учебные столы обить зеленым
сукном или кожей и т. п., словом и в одном классе различить и отделить дворян
от разночинцев.
Да
и самый проект гимназии при Московском университете прямо преследовал две цели:
подготовку к университетским занятиям и к практической деятельности. Потому
проект вменял в обязанность родителям, отдающим детей в гимназию, наперед прямо
заявлять, хотят ли они учить сына латинскому языку и "вышним наукам",
или хотят его пустить в военную службу, купечество, определить к художествам,
чтобы, сообразно с таким заявлением, можно было расположить его учение. А
инструкция директору предписывала сообразовать учение с личными склонностями и
способностями учеников: "при обучении наблюдать, чтобы разными понятиями
(учеников) не отягощать и не приводить память в замешательство, а всякого по
склонности во всякой науке стараться прилежно обучать, разве кто особенное понятие
на склонность ко многим разным наукам окажет" 8. На деле это прекрасное
педагогическое воззрение приводилось к тому, что начатки разных предметов
"показывались" учащимся, по их выбору, в различных сочетаниях, а
серьезного, основательного учения не было. Гимназия распалась на множество
мелких отдельных курсов по разным предметам и совсем не была единой
педагогической организацией.
Таким
образом, приходится признать, что из попыток учредить общеобразовательные школы
во время с Петра до Екатерины II ничего серьезного в педагогическом отношении
не вышло, никаких общеобразовательных школ не возникло. Гимназии петербургская,
московская и казанская были учреждения хаотические, без каких-либо общих
обязательных курсов и притом с резким сословным характером. Кто чему хотел, тот
тому и учился. Дворяне изучали в этих гимназиях новые языки, танцы, и, кроме
того, им "показывались" начатки некоторых наук, нужных им в их
шляхетской жизни; разночинцы учили латынь и "вышния науки", но в
каких видах? Из любви к науке? Нет, для поступления в университет. А что такое
был университет? С какою целью он был основан? Может быть, это было
единственное общеобразовательное учреждение до Екатерины II?
Университет,
по мысли его основателя И. И. Шувалова, был учреждением сословным и профессиональным.
Он назначался для двух категорий граждан: для дворян и для разночинцев. Правда,
у дворян были свои дворянские школы: сухопутный и морской кадетские корпуса,
инженерная и артиллерийская академии и др., но не все дворяне, нуждавшиеся в
образовании, туда попадали. Воспитываться же дома было дорого, приходилось
довольствоваться такими домашними учителями, каких Бог послал, а между ними, по
словам Шувалова, были и такие, "которые лакеями, парикмахерами и другими
подобными ремеслами всю жизнь свою препровождали". Нужно было устроить
образование подобных дворян. С другой стороны, оставался ряд профессий, в
которые дворяне не шли, но которые были совершенно необходимы для правильной
деятельности государственной машины, каковы ученая, педагогическая, медицинская
и в значительной степени юридическая. Собственно дворянская профессия
заключалась в военной и морской службе, отчасти — в гражданско-юридической, а
по части образования — в изучении специальных военных и морских наук, новых
языков, умения биться на рапирах, ездить на конях, танцевать, быть учтивым и
разговорчивым и т. п. Университет по характеру своих профессий, не обещавших ни
больших чинов, ни крупных должностей, был по плечу разночинцам и захудалым
дворянам. Крупному, родовитому и сановитому дворянству было не место в
университете.
Таким
образом, при учреждении университета и после его основания можно было говорить
пышные фразы о науках, их распространении в России, их пользе и влиянии, на
каковые темы любили произносить актовые речи первые московские профессора
(Барсов, Поповский, Шаден); можно было писать, как писал Шувалов, что
Московский университет учреждается "по примеру европейских университетов,
где всякаго звания люди свободно наукою пользуются"; но на самом деле
Московский университет был профессиональной школой для двух сословий: дворян и
главным образом разночинцев и готовил их непосредственно к практической
деятельности в чисто государственных видах и интересах. Чистая наука как
источник общечеловеческого образования оставалась еще неизвестной в России.
Итак,
до Екатерины II в России не было ни одной общеобразовательной школы.
Список литературы
1.
Пекарский П.П. Наука и литература при Петре Великом. СПб., 1862. С. 448, 454.
2.
Разговор о пользе науки и училищ. Ответ на вопрос 119.
3.
Нужно иметь в виду, что в петровских школах нередко учились лица взрослые и
даже уже женатые, имевшие вами детей.
4.
Разговор о пользе науки и училищ. Ответ на вопрос 116.
5.
Шмидт Е. История средних учебных заведений в России. Спб., 1878. С. 80 и вообще
о царствовании Александра I.
6.
См.: Рождественский С.В. Материалы для истории учебных реформ в России в
XVIII-XIX века. СПб., 1910. С. 126-279.
7.
См.: Рождественский С.В. Очерки по истории систем народного просвещения в
России в XVIII-XIX века. Спб., 1912. Т.1. С. 169-171, 221-228.