Наше пребывание в Хэнъяне подходило к концу. Японские войска приближались к
Чанша, реально угрожая Хэнъяну. В первой декаде октября 1938 г. поступило
распоряжение приготовиться к выезду. Летный состав группы во главе со
Слюсаревым вылетел на своих машинах к месту новой дислокации - Чжицзяну. Чуть
раньше на американском пассажирском самолете СИ - 47 улетели в Чунцин Тхор и
Григорьев (вместе с ними Торопович и Мамонтов, поправлявшийся после
перенесенной болезни). Журавлев с группой корреспондентов выехал на легковом
автомобиле в Чунцин через Гуйлинь и Куньмин. И. И. Сулина уже не было, его
незадолго до того отозвали в Москву. Вместо него остался Я. И. Далинский,
недавно прибывший из СССР.
Наша автоколонна состояла из нескольких разнородных машин. Возгавлял ее
легковой автомобиль с китайским начальством из Авиационного комитета. За ним
следовал автобус с частью добровольцев. Дальше двигалось несколько грузовых
машин с обслуживающим персоналом и нашими вещами. За грузовиками - второй
автобус, тоже занятый добровольцами. Замыкал караван еще один легковой
автомобиль - с нашим начальством во главе с Федором Ивановичем Ершовым,
замполитом Тхора. Мы с Трофимовым оказались сидящими рядом, в первом автобусе.
Ночь провели в дороге. К утру приехали на переправу через р. Сянцзян у Сянтаня,
близ Чанша. Там скопилось много автомобилей, конных повозок, арб, запряженных
буйволами, тележек в ослиных упряжках. Люди волновались, горячо спорили между
собой. Каждый стремился скорее перебраться на левый берег. Какой - то
иностранец в военной форме ругался, угрожающе размахивая револьвером перед
носом китайского солдата, пытающегося навести порядок на переправе.
Нас высадили из машин и на первом же пароме перевезли на противоположный берег.
При автомобилях остались лишь шоферы да несколько человек из нашей группы.
Переправившись, мы нетерпеливо ожидали прибытия с того берега автоколонны. Мимо
нас вниз по течению сплошным фронтом проследовала под парусами вытянутая в одну
линию поперек р. Сянцзян флотилия джонок.
Появился прилетевший с востока маленький биплан - японский воздушный разведчик
И - 95. Покружившись над сянтаньской переправой, он удалился в северо - западном
направлении.
Ни у кого не было сомнения в том, что разведчик радировал о скоплении людей и
машин у Сянтаня и с часу на час сюда налетят бомбовозы. Но вражеская авиация, к
нашему удивлению, не появлялась.
Во второй половине дня показались наконец первые автомобили нашего каравана.
Отъехав километра полтора по шоссе Чанша - Чандэ, мы стали дожидаться переправы
остальных автомобилей.
Мимо нас двигались китайские войска; пехотинцы несли на коромыслах буквально
все необходимое для жизни и боя. Легкие артиллерийские орудия
транспортировались в разобранном виде вьючным способом на лошадях. Полевые
пушки передвигались обычной для того времени конной тягой.
Только во второй половине дня прибыли с переправы последние автомобили, и мы
надеялись к ночи прибыть в Чандэ, где планировались ужин и ночевка. Но нашим
мечтам об отдыхе не суждено было сбыться. При подъезде к Чандэ мы увидели, как
на шоссе догорали с десяток исковерканных, опрокинутых и стащенных на обочину
автомашин. От встречавших нашу автоколонну узнали: это результат сегодняшнего
налета японской авиации.
Не будь непредвиденной задержки у Сянтаня, мы прибыли бы в Чандэ как раз к
моменту прилета японской авиации, под бомбы и пули самолетов. Остановка в Чандэ
не состоялась.
Извилистое шоссе вилось над крутыми обрывами. Утомленные шоферы боролись со
сном. На одном опасном повороте водитель нашего автобуса заснул за рулем.
Заметив это, сидевший рядом с ним инженер Еременко вовремя привел в действие
ручной тормоз, и машина, полная людей, остановилась на самом краю пропасти.
Было решено дать отдых шоферам. Выставили боевое охранение с несколькими
пулеметами. При обходе колонны я увидел, что спали не только водители, ко сну
неудержимо клонило всех, даже приставленных к пулеметам.
Старший переводчик сообщил новые тревожные вести: японцы захватили уже г. Ичан
(на берегу Янцзы), их моторные катера снуют по оз. Дунтинху недалеко отсюда. В
любой момент они могут высадить десант и перерезать нам дорогу. Ввиду такой
опасности пришлось будить шоферов, успевших поспать лишь около получаса.
С наступлением рассвета остановились на дневку в лесистой местности. Поставили
машины к обочине дороги, замаскировав нарезанными ветвями, а сами расположились
рядом, на лесной полянке. Завтракали, запивая пивом бутерброды и консервы.
Около полудня высоко в небе вдоль дороги, но несколько в стороне от нее
пролетел с востока на запад небольшой биплан - вражеский разведчик.
С приближением вечера колонна двинулась дальше. В полночь остановились у
переправы через р. Юаньцзян. Пока паром при лунном свете перевозил наши
автомашины на противоположный берег, мы с Василием Ивановичем дремали, лежа на
груде циновок сложенной у самой воды. К нам подошел перевозчик. От него узнали,
что сегодня днем 12 японских бомбардировщиков громили здешнюю переправу.
Утром прибыли в Чжицзян - небольшой городок юго - западной Хунани на берегу р.
Юаньцзян. Нас разместили в просторном, но неуютном одноэтажном деревянном доме.
Жили мы с Трофимовым в одной комнате и были пока свободны: наши самолеты,
только что перебазированные сюда, еще не возобновляли своей боевой работы.
...Двадцать первую годовщину Октября отмечали в Чжицзя - не. Вечером состоялось
выступление самодеятельности. Дружно oспели марш "Все выше, и выше, и выше
стремим мы полет наших птиц". Китайцы показывали фокусы, трудные
упражнения с вертящимся и гремящим "летающим копьем" и многое другое.
Наши авиаторы удачно состязались с китайцами в силе и ловкости.
После девятидневного пребывания в Чжицзяне наша группа получила приказ
двигаться дальше, к Чунцину. Бомбардировщики перебазировались теперь на главную
базу советских добровольцев Ланьчжоу.
На этот раз мы с В. И. Трофимовым ехали врозь: я в первом автобусе, а он в
последнем. Выехали утром, после завтрака.
Примерно на двадцать пятом километре от Чжицзяна наш автобус обогнала
замыкавшая колонну легковая машина и внезапно остановилась, преграждая нам
путь. Оказывается, приехали за мной. Опрокинулся последний автобус, имеются
пострадавшие. Нужна медицинская помощь.
На месте происшествия я увидел изуродованный автобус с разбитыми стеклами,
лежавший на левом боку. Вокруг него пострадавшие пассажиры, оказывающие друг
другу посильную медицинскую помощь. Василий Иванович, прихрамывая (так как сам
получил перелом стопы), выводил из шока радиста, извлеченного из - под автобуса
с поврежденной грудной клеткой. Шофер с кровоточащими ногами сидел в стороне на
камне и, схватившись за голову, рыдал. "Пухо, тин пухо (плохо, очень
плохо)", - тихо жаловался он, пока я перевязывал раны.
Авария произошла по вине шофера: переехав один из мостов через р. Юаньцзян, он
неправильно рассчитал скорость, и при повороте на крутом вираже дороги автобус
опрокинулся. Разместили людей по другим машинам, и автоколонна двинулась
дальше. Доктор Трофимов отвез радиста в Чжицзян, где они оба пробыли около
полумесяца.
При приближении к Чунцину произошло новое происшествие: мы чуть не столкнулись
с бандитами. Дело происходило во второй половине дня, под вечер. Квартирьер
автоколонны, чиновник Авиационного комитета, уехал вперед на легковой машине,
чтобы подготовить все необходимое для ночлега. На глухом участке пути в
лесистых горах его автомобиль остановили неизвестные люди. Угрожая оружием, они
потребовали деньги. Ограбив китайцев и отняв у них личное оружие, разбойники
скрылись, а чиновник поспешил в пункт намеченной ночевки, где поднял тревогу.
Ничего не зная о случившемся, мы не придали особого значения тому, что по
сторонам дороги стали встречаться вооруженные винтовками люди. Вскоре мы
узнали, что они были выставлены для нашей безопасности по тревоге, поднятой
чиновником - квартирьером.
Остаток пути был преодолен без особых происшествий. Вечером следующего дня мы
остановились в предместье Чунцина, километрах в 20 от столицы.
Нас разместили в большом двухэтажном здании, которое, судя по сваленной в кучу
медицинской аппаратуре, принадлежало какому - то нефункционирующему лечебному
учреждению. Тут были автоклавы, приборы для физиотерапии и т. п. Дом окружал
обширный парк, аккуратно разлинованный опрятными прямыми дорожками, обрамленный
садовыми диванами и цветочными горшками на мраморных трубах. Высокая бетонная
плотина удерживала воду большого пруда. Каменистые лесистые горы круто
обрывались в головокружительно глубокие ущелья с рисовыми полями на дне. В
парке росло много кряжистых деревьев, лишенных коры.
В юго - западном направлении от нашего общежития, на вершине удаленной сопки,
виднелась золотистая крыша какого - то здания китайской архитектуры. Говорили,
что это дача Чан Кайши. Возможно, это действительно было так, потому что на
второй или третий день нашего пребывания под Чунцином переводчик заявил:
"Генералиссимус, проезжая сегодня мимо нашего общежития, приказал убрать с
дороги машины и получше замаскировать их".
На восточном склоне возвышенности находилась школа. Занятия с детьми велись под
открытым небом, так как было солнечно и тепло, несмотря на середину декабря.
Неподалеку от школы рабочие дробили камни. Я присматривался к работе одной пары
каменотесов. Молодой китаец наносил редкие удары тяжелым молотом по зубилу,
которое напарник удерживал в расселине каменной глыбы. Готовясь к очередному
удару, каменотес устремлял свирепый взор на зубило, издавая при этом
пронзительный крик, переходящий в визг и обрывавшийся в момент удара. Казалось,
что своим истошным криком молотобоец пытается увеличить силу удара и как бы
напугать камень, сделать его более податливым.
Несколько раз мы ездили всей группой в Чунцин. 18 - километровое автомобильное
шоссе вьется по дну неширокой каменистой долины, огражденной с обеих сторон
горами и лесами, н оканчивается у правого берега Янцзы, которая здесь почти так
же широка, как и у Ханькоу, но течет быстрее.
Противоположный берег высокий, гористый. На нем раскинулся Чунцин. Обрывистый
берег под городом изрыт многочисленными входами в пещеры, приспособленными под
бомбоубежища. Пришлось долго подниматься по почти отвесной ступенчатой
лестнице. Сверху открылась величественная панорама Янцзы. Посреди могучей реки,
выше города, тянулась длинная песчаная полоса острова, служившего аэродромом.
По сравнению с Ханькоу в Чунцине меньше зданий европейского типа. На
центральных улицах я не видел другого транспорта, кроме ручных носилок. Не было
даже рикш. Только пешком можно подниматься и опускаться по ступеням из каменных
плит, положенных во всю ширину невероятно холмистых улиц. Окраинные районы
города не столь холмисты, и там возможно движение всех видов транспорта,
включая и автомобильный.
В чунцинском литишэ мы встретились с П. М. Журавлевым и С. Я. Тороповичем.
Степан Яковлевич прилетел сюда из Хэнъяна уже давно. Петр Миронович незадолго
до нашего приезда закончил интересную поездку с группой журналистов по южным
провинциям страны.
... Вскоре наш автокараван переправили через Янцзы на пароме для следования
дальше, в Чэнду, главный город пров. Сычуань. Журавлев оставался пока в
Чунцине, Трофимов задерживался в Чжицзяне с пострадавшим радистом. Торопович
ехал с нами в Чэнду. Он получил предписание возвращаться на родину при первой
же транспортной оказии.
Последнее, что запомнилось при выезде из Чунцина, был вид на Янцзы: глубоко
внизу она широкой голубой полосой уходила на восток к Ханькоу, занятому
японцами...
В Чэнду большой транспортный самолет, возвращавшийся в Ланьчжоу, ожидал нашего
прибытия, чтобы захватить с собой попутчиков. Отлет назначался на завтра, если
не помешает погода.
"Везет вам, Степан Яковлевич, - искренне позавидовал я Тороповичу. - Вещи
уже в Ланьчжоу, сами летите завтра же. Не надо томиться в ожидании
оказии!" Но он, к моему удивлению, не радовался. Наоборот, был озабочен
чем - то. И вдруг, оживившись, как бы обрадовавшись счастливой мысли,
неожиданно предложил:
- Хотите, Сергей Сергеевич, я уступлю вам свою очередь? Вас ведь вызывали к
больному отцу... - В его голосе звучала непонятная мне надежда.
- Это невозможно, Степан Яковлевич, вы же знаете, что я пока не имею разрешения
на отъезд домой. Но и в этом случае мне было бы стыдно возвращаться раньше
вашего, вы ведь прослужили здесь в полтора раза дольше.
- Тогда готовьте посылку и письмо семье, отвезу, - сказал он.
Приняв душ после пыльной дороги и пообедав, мы отправились знакомиться с
городом.
В Чэнду дома по преимуществу одноэтажные, национальной архитектуры. Зелени
мало. Огромные рекламы какой - то пароходной компании, настойчиво предлагающие
пользоваться услугами водного транспорта, несколько удивляли, так как Чэнду
удален от ближайшей пристани Гуаньсянь на р. Миньцзян, притоке Янцзы, на
расстояние свыше полусотни километров. Обилие рикш напоминало Наньчан; и здесь
эти бедные "люди - извозчики" осаждали нас навязчивыми предложениями
своих услуг.
В тот же день ездили на аэродром. Его окрестности, постепенно повышаясь к
северу и северо - востоку, сливались с далекими синими горами. Были видны следы
разрушительной работы японских бомбардировщиков. Осмотрели небольшой отряд
американских двухмоторных бомбардировщиков фирмы "Мартин". Это
монопланы с пузатыми отвислыми фюзеляжами. Чуть в стороне от взлетно -
посадочной полосы, под прямым углом к ней, стоял ожидавший нас самолет из
Ланьчжоу марки "Эрэн" - модернизированный ТБ - 3 с более мощными
моторами и четырехлопастными винтами, в шутку прозванными
"мельницами". Низкая четырехколесная тележка шасси была заменена
нарой огромных колес. Заднее колесико под тяжестью воздушного корабля
наполовину погрузилось в вязкий грунт. Хвостовое оперение великана было
разлиновано синими и белыми горизонтальными полосами, а на нижней поверхности
каждого крыла на фоне синего круга нарисованы белые 12 - лучевые
("гоминьдановские") звезды.
Вернувшись в общежитие, я приготовил небольшой чемоданчик с подарками жене и
дочке, написал им письмо.
Вечером зашел разговор о летных происшествиях последнего времени. В частности,
о гибели СИ - 47, который по неизвестной причине загорелся в воздухе на пути из
Ханькоу в Сиань. Никто из 22 пассажиров - советских добровольцев и 3 китайцев -
членов экипажа не спасся. Летели без парашютов (как полагается в пассажирской
авиации). При перечислении имен погибших был упомянут летчик - истребитель
Соколов, которого я лечил в Наньчане по поводу травмы головы, полученной во
время его первого боевого вылета. Называли также в числе погибших на СИ - 47
авиатехника Иванова, знакомого мне еще по службе в Вольской авиатехнической
школе, человека серьезного, волевого. В Ханькоу он заведовал материальным
складом аэродрома.
Обсуждалась и гибель командира эскадрильи истребителей Матвеева и трех ведомых
им летчиков. Они летели в Ланьчжоу для смены моторов, выработавших ресурсы.
Полет проходил в неблагоприятных условиях. Не хватило горючего. Вынужденная
посадка в горах кончилась трагически. Вес они были смелые люди, самоотверженно
выполнившие свой интернациональный долг перед китайским народом в тяжелую для
него годину, офицеры советских ВВС, накопившие ценный боевой опыт.
Возвращение (январь -
апрель 1939 г.)
На следующий день мы провожали наших товарищей, в том числе и доктора Тороповича.
Метеосводки о погоде на трассе поступали тревожные. Но все - таки экипаж и
аэродромная служба решили рискнуть. Этот риск дорого обошелся: через несколько
часов самолет попал в пургу, наскочил на скалу и разбился. Уцелели всего двое -
Владимир Коротаев и Александр Галоган. С великой скорбью хоронили мы наших
товарищей, ушедших из жизни, уже выполнив свою интернациональную миссию помощи
китайскому народу.
Вскоре получил распоряжение возвращаться на родину и я. Сборы в дорогу были
недолгими. Утром 30 декабря после завтрака выехали на аэродром. Часов в десять
появился трехмоторный "Юнкере". Из него, к моему приятному удивлению,
вышел Василий Иванович Трофимов. С ним были его выздоровевшие пациенты -
радист, пострадавший при автомобильной аварии под Чжицзяном, и авиатехник, еще
не вполне оправившийся после брюшного тифа, который на излечении лежал в
чунцинском госпитале. Все они отправлялись тоже в Ланьчжоу.
Через час, напутствуемые лучшими пожеланиями остающихся, мы были уже в воздухе.
Начался обратный путь на родину.
Внизу бесконечные горы: то серые, бесцветные, то желтовато - красные,
изрезанные синими ветвящимися жилками рек, то покрытые зелеными коврами лесов.
Еще позавчера я брел среди них трудной дорогой, утомленный и взволнованный
переживаниями последних дней. Где - то здесь под нами обломки разбившегося
самолета и еще свежая, вряд ли успевшая осесть братская могила друзей.
Глядя на летчика - китайца со шлемофоном на голове, я с тоской думал: имей
пилот погибшего самолета Коваль радиосвязь с землей, обошлось бы, возможно, без
крушения.
В Сиане поздно ночью впервые после семимесячного перерыва с радостно бьющимися
сердцами слушали мы радиопередачу из Москвы. В Южном и Юго - Западном Китае,
отгороженном высокими горами, мы не слышали советских радиопередач, хотя наши
коротковолновики держали радиосвязь с Москвой бесперебойно. Торжественные звуки
советского гимна, бой кремлевских курантов, знакомые голоса наших дикторов
ощутимо подчеркивали близость Родины. Вспоминалось, как мы летом слушали
московские радиопередачи здесь же, в сианьском литишэ. Тогда мы двигались
навстречу тревожной неизвестности... Все было еще впереди. А теперь задание
правительства выполнено, и мы возвращаемся домой, к нашим семьям.
В Сиане мы услышали русскую речь но радио не только из Москвы, но и из Шанхая!
Какой - то коммивояжер, поздравляя с наступающим Новым годом жителей
"русской колонии" (вероятно, белоэмигрантов) и называя их
"дорогими соотечественниками", желал им "долголетия и
счастья". Потом вдруг приглашал к себе в магазин, расхваливая предлагаемые
товары, объявлял их "самыми лучшими и дешевыми". Затем возвращался к
прерванной новогодней передаче, с тем чтобы через несколько минут снова
сорваться на бесшабашную саморекламу. И дальше в том же роде.
В Ланьчжоу нас встретила сухая, почти бесснежная зима с безветренным морозцем.
Хотя до границ СССР отсюда еще очень далеко, но, перевалив через горы и
добравшись до главной базы советских добровольцев, мы почувствовали себя уже
почти дома: тут функционировал наш военный госпиталь, проходила наземная трасса
Сиань - Сары - Озек, по которой курсировали наши автомобильные колонны с
боеприпасами для борющегося Китая.
В литишэ за обедом произошла сердечная встреча с И. Д. Ицковичем. Он показал
мне свою научную работу "Санитарно - эпидемиологическое описание района
Ланьчжоу", которую намеревался опубликовать. Слушая рассказы о боевых
действиях авиации на фронте, Ицкович однажды заметил:
- А я так и не видел японской авиации: за все время моего пребывания в Ланьчжоу
здесь не было ни одного налета.
- Lie зарекайтесь, - пошутил я, - теперь, когда прибыли мы, непременно увидите
и услышите, как бомбят японцы: они повсюду преследуют нас.
Действительно, спустя некоторое время дюжина "мицубиси" бомбила
Ланьчжоу, но это случилось уже после того, как Ицкович, Трофимов, Абозин
улетели в Советский Союз.
В середине января, когда мы ожидали самолет, произошло следующее: нарком
обороны СССР запретил впредь до особого распоряжения пользование на территории
Китая воздушным транспортом для перевозки пассажиров. Причиной запрета явилось,
конечно, подозрительное учащение летных происшествий. Приходилось рассчитывать
только на автомобили.
В конце января из Чуицина и Чэнду прибыли к нам остававшиеся еще в Китае
участники добровольческой группы: Ф. И. Ершов, М. И. Григорьев, П. М. Журавлев,
Я. И. Далинский, Громов, Петров и др. Они добирались на автомобилях через
Наньчжэн и Сиань. Огромной протяженности путь по горам был труден, все
выглядели очень утомленными. После нескольких суток отдыха в Ланьчжоу Журавлев
вместе с Ершовым по особому разрешению Москвы улетели на Р - 5 (одномоторном
бипланчике).
Однажды днем вдруг раздался сигнал воздушной тревоги - завыла сирена, от
которой жители Ланьчжоу отвыкли за последний год. После довольно долгого
томительного ожидания возник еле различимый шум японских аэропланов. Он быстро
нарастал, приближался, и вот из - за горы, на которой возвышается пагода
буддийского монастыря, выскочили 12 бомбардировщиков "мицубиси".
Круто поворачивая влево, они пролетели над нашими головами, пересекли Хуанхэ и
направились вдоль ее правого берега к аэродрому. В это время сверху из облака
правее солнца вдруг выскочили два наших истребителя.
Как стало известно впоследствии, одним из них управлял советский доброволец
Золотарев, вторым - летчик - китаец. Смело пикируя на вражеские бомбардировщики
сверху и сзади, истребители открыли по ним интенсивный огонь. Японские стрелки
встретили атакующих мощным ответным огнем из турель - ных пулеметов. Видно
было, как перекрещиваются в воздухе струи трассирующих пуль. С замиранием
сердца следили мы за тем, как бесстрашные истребители продолжают атаки,
невзирая на превосходящие силы противника. Наши истребители добились немалого
успеха, они вынудили напуганных японских летчиков освободиться от бомбового
груза раньше времени - сбросить большую часть бомб где попало, не долетев до
аэродрома. Бомбы упали на кладбище, куда мы с С. В. Слюсаревым и поспешили на
открытом грузовике.
Пострадал кладбищенский поселок, состоявший из нескольких домишек. Здесь жили
кладбищенские сторожа, персонал, ведавший похоронными делами. Высокая арка над
въездом на территорию кладбища еле держалась, изуродованная взрывом авиабомбы.
Резные столбы ворот, поддерживающие тяжелую черепичную крышу с загнутыми кверху
углами, были расщеплены осколками, в крыше зияли огромные дыры с зазубренными
краями.
Территория поселка была изрыта бомбовыми воронками, усыпана щебнем, битым
кирпичом, осколками стекла, кусками вырванного дерева, покрыта слоем мельчайшей
пыли. У низкого флигеля под дощатой крышей толпа людей окружила контуженного
взрывом старика. Он лежал на кушетке, держась за голову, и громко стонал. В
узком промежутке между двумя фанзами на земле лежала убитая китаянка средних
лет. Над телом женщины склонился, стоя на коленях, какой - то человек, по - видимому
муж. Молча, не отрываясь, смотрел он в лицо погибшей, неподвижный, сраженный
горем.
Отсюда мы с Сидором Васильевичем прошли на аэродром, расположенный невдалеке от
кладбища. Несколько бомб попало и сюда. Здесь было то же: воронки, щебень,
пыль. Повсюду ржавые осколки бомб с острыми, рваными краями, внутри оплавленные
жаром взрыва. На некоторых СБ, не улетевших по тревоге, вата утеплительных
чехлов тлела, дымилась, подожженная раскаленными осколками.
В первых числах марта нам объявили день и час отъезда на родину. На кузовах
почти всех автомашин, а их было подготовлено более 20, были установлены
каркасные кабины, хорошо утепленные большими полотнищами кошмы. В таких уютных
кабинках можно было сидеть на лавках или лежать на брезенте, покрывающем толстую
соломенную подстилку. Нам выдали теплую зимнюю одежду: ватные брюки, меховые
безрукавки, валенки, овчинные полушубки с меховыми воротниками, шапки - ушанки,
авиационные рукавицы.
Возглавлял автоколонну начальник штаба группы майор М. Н. Григорьев. Вышло так,
что с этим мужественным человеком мы вместе ехали в Китай в качестве
добровольцев, а теперь год спустя возвращались в Советский Союз.
Домой отправлялись почти все советские добровольцы, прибывшие из Юго -
Западного Китая. В Ланьчжоу остались лишь сравнительно недавно начавшие службу
Далинский и летчик Громов. С нами ехали Коротаев и Галоган, летчик -
истребитель Золотарев, который на наших глазах проявил героизм в последнем
воздушном бою над Ланьчжоу.
В день, когда наш огромный автомобильный кортеж тронулся в далекий путь,
светило солнце, слегка морозило. Уже остался позади железобетонный мост через
бурную Хуанхэ. Вот западная окраина города, откуда недавно мы наблюдали
последний налет японских бомбардировщиков и схватку с ними. Дорога поворачивает
вправо, извиваясь между крупными, стоящими точно огромные стога сена скалами
предгорья. За этими скалами скрылся Ланьчжоу, а за ним и высокий левый берет
Хуанхэ с белой оградой буддийского монастыря и стройной пагодой на самой его
верхушке.
Каменистый грейдер, обрамленный глубокими кюветами (работа советских дорожно -
строительных машин), идет в северозападном направлении вдоль спускающихся к
нему слева предгорий Наньшаньского хребта. Справа на протяжении нескольких сот
километров тянутся остатки Великой китайской стены. Когда - то это было
грандиозное для своего времени сооружение шириной четыре метра и высотой более
восьми метров. Ныне стена имеет вид обыкновенного вала шириной метра полтора и
высотой два - три вроде тех дувалов, какие на каждом шагу встречаются в наших
среднеазиатских республиках. Во многих местах стена разрушена полностью и на
протяжении десятков метров обозначается на земле лишь широкой выпуклой полосой
глины, рассыпанной и размытой. Но кое - где в стене сохранились внушительных
размеров ворота в виде пары четырехгранных усеченных пирамид из глины,
окаменевшей за две с лишним тысячи лет существования. Высота их более десяти
метров, ширина у основания - не менее шести. Ничем не соединенные между собой
вверху, эти аляповатые пирамиды тяжеловесно громоздятся но сторонам широкого
проезда.
Примерно на 35 - м километре от Ланьчжоу, у местечка Гулан, стена поворачивала
вправо от нашей дороги и раздваивалась. Ее правая ветвь уходила на восток, к
далекому Пекину. С дороги далеко было видно, как извилистой желтоватой лентой
легендарное сооружение древности карабкается по отрогам Наньшаня и теряется
высоко в горах. Левое же ответвление стены описывает дугу, которая потом круто
поворачивает назад и у Юнчана возвращается к наземной трассе нашей "экспедиции".
Местность, по которой мы ехали, была пустынной, безлюдной. За всю дорогу
встретился единственный караваи из двух десятков груженых верблюдов. В день
проезжали не более 200 - 300 км. Делались частые, хотя и кратковременные,
остановки - дожидались отставших машин. Ночевали в придорожных населенных
пунктах. Утром, после завтрака, нас снабжали в дорогу сухим пайком. Я заправлял
мой термос сладким чаем, которым поил в дороге больных.
В Турфане было тихо и по - весеннему тепло, светило яркое солнце, набухали почки
деревьев, из талой земли пробивались
первые зеленые стрелки травы. Отдыхали, греясь на солнце и лениво пережевывая
пищу, верблюды проходящих караванов.
После Урумчи дорога постепенно попыталась, углубляясь в горы. Круглое горное
озеро Сайрам - Нор объезжали с юго - востока, описывая дугу по обрывистому,
подмытому берегу, с которого глубоко внизу виднелся озерный лед. Ослепительно
белая ледяная гладь озера блестела на солнце так ярко, что было больно
смотреть.
Живописен Талкинский перевал. Среди заснеженных вершин Джунгарского Алатау,
заросших строевыми соснами и тяньшаньскими елями, расположилось небольшое
лесное хозяйство, состоящее из нескольких домиков, в которых жили лесорубы и
лесопильщики. Здесь мы провели нашу последнюю ночь на территории Китая. Почти
до самых сумерек слышались приглушенное расстоянием повизгивание пил, дробный
стук топоров.
Во второй половине следующего дня мы остановились у низкого длинного
одноэтажного помещения китайской пограничной заставы для оформления нашего
переезда через границу. Когда автоколонна вступила на "ничейную
полосу", от вышки с нашей стороны выбежал солдат с винтовкой наперевес.
Все мы смотрели на него. В наступившей тишине кто - то, сдерживая волнение,
негромко, как бы про себя, с теплой ноткой в голосе произнес: "Вот он -
русский солдат".
Переговоры пограничника с сидевшими в головной машине были короткими: солдат
обменялся условными знаками с наблюдателем на вышке, и мы тронулись дальше.
Было начало апреля 1939 г. Нужно самому пережить нечто подобное, чтобы попять,
как радостно возвращение на родину после долгой и опасной работы за рубежом.
Позади остался страдающий и борющийся Китай. С этой страной нас связывало
теперь многое. Ее народу мы отдали максимум того, что каждый из нас мог дать в
той конкретной обстановке, помогая бороться с агрессором. В земле Китая
остались лежать наши товарищи, пожертвовавшие жизнью ради свободы китайского
народа. Нас не покидало чувство честно исполненного долга...
Вечерний поезд Новосибирск - Ташкент доставил нас в Алма - Ату. Вся группа
добровольцев вскоре проследовала дальше, в Москву, а мне командование разрешило
заехать в Ташкент к семье.
Незаметно пролетели дни отпуска, и вот я еду в Москву - отчитываться о работе
за границей. Здесь я повстречался почти со всеми товарищами, приехавшими раньше
меня. В числе первых поздравил Сидора Васильевича Слюсарева с награждением
Золотой Звездой Героя Советского Союза. Через месяц, вернувшись в Ташкент, я
возобновил работу в Окружной военно - врачебной комиссии Туркестанского
военного округа.
...Осенью 1942 г., откомандированный в действующую армию, я как - то, будучи в
Москве, обедал на Павелецком вокзале. Мне показалось, что сидящий напротив
человек пристально смотрит на меня. Я поднял голову и увидел молодого летчика с
целым набором орденов и медалей на груди. Он действительно глядел на меня
веселыми глазами знакомого человека. Я сразу узнал в нем одного из стрелков -
радистов, служивших в отряде бомбардировщиков Слюсарева. Поздоровались,
разговорились. Мой собеседник за последние три года стал боевым летчиком. Он
рассказал и наших общих друзьях. От него я узнал, что командир эскадрильи
бомбардировщиков П. Вовна, мой сосед по койке хэнъянского общежития, зимой 1940
г. во время войны с белофиннами вылетел на боевое задание и не вернулся.
Трагично сложилась судьба П. М. Журавлева. Летом 1943г. начальник медико -
санитарной службы 4 - го Украинского фронта генерал - майор Устинов вез меня в
полевой штаб фронта к заболевшему командующему фронтом генерал - полковнику
Толбухину. Тогда, из разговора с Устиновым, я узнал о безвременной кончине
Петра Мироновича. Он имел звание генерал - майора медицинской службы. В
качестве одного из заместителей начальника Главного военно - медицинского
управления Советской Армии Журавлев выехал на фронт для кратковременной
инспекции и в дороге подорвался на мине.
Выполняя свои интернациональный долг, мы на каждом шагу чувствовали
неподдельное расположение к нам китайского парода. Мы видели, с какой сердечной
благодарностью принимали китайцы своевременную, огромную и бескорыстную помощь
нашего народа, без которой вряд ли была возможна сколько - нибудь эффективная
борьба Китая с агрессором. Китайцы по достоинству оценили немалые жертвы,
принесенные советскими людьми во имя защиты национальной независимости их
страны. Они видели в советских людях родных братьев, пришедших к ним на помощь
в тяжелую годину.
