Значение принципа системности в познавательной деятельности. Гносеология и онтологические схемы науки

положений, конкретные сведения по прогнозируемой территории.

1.3. Принцип системности в оценочной деятельности.

Проблема ценности и оценки в общей и технической этике.

История взаимоотношений общей эстетики и технической эстетики

отмечена теми же противоположными устремлениями, что и отношения общей

эстетики с другими дочерними дисциплинами — музыкальной эстетикой,

эстетикой словесного творчества, эстетикой киноискусства и т.п. Общая

эстетика нередко строит свои заключения, экстраполируя на сферу

художественной деятельности те или иные общефилософские принципы и

игнорируя при этом реальное многообразие и разнообразие видов искусства, а

теоретическое осмысление каждого из них столь же часто пренебрегает

выводами общей эстетики, исходя из представления, что для познания той или

иной конкретной области художественного творчества нет необходимости знать

его общие законы, что рассмотрение данного вида искусства “крупным планом”,

без отнесения ко всему миру искусства, достаточно будто бы для верного и

глубокого его постижения. Подобные установки не могут не иметь печальных

последствий: представители общей эстетики не только доходят до отрицания

права на существование частных эстетик, но и не останавливаются перед

изгнанием из царства искусства тех его отраслей, которые не укладываются в

отвлеченно сконструированную его модель (скажем, архитектуры или дизайна),

а представители частных эстетик нередко с полным пренебрежением относятся

ко всему тому, что выходит за пределы непосредственного анализа

интересующей их конкретной сферы художественной деятельности, что является

инвариантной характеристикой искусства. Этому активно способствует вошедшее

в обиход странное понятие “эстетическая деятельность”, служащее обособлению

от художественной деятельности некоторых областей культуры, — в частности,

противопоставлению дизайна изобразительным искусствам и даже архитектуре

(это для раздела 2д).

Мы исходим из той методолгической предпосылки, что взаимоотношения

философии, общей эстетики и частных эстетик, в том числе и технической

эстетики, должны строиться на четком понимании диалектики общего,

особенного и единичного: философия рассматривает человеческую деятельность

и культуру в целом; общая эстетика — законы художественной деятельности и

художественной культуры (мы отвлекаемся сейчас от того, что содержание

эстетики к этому не сводится); а частные эстетики — специфические формы

преломления данных законов в каждой конкретной области искусства. Отсюда

следует, что отношение между общей и технической эстетикой должны

основываться на обоюдном интересе и признаний их взаимной необходимости:

общая эстетика не может не учитывать в своих теоретических обобщениях ту

информацию, которую поставляет ей техническая эстетика, а эта последняя

должна исходить в своих построениях из знаниях общих законов

художественного освоения мира, которые вскрывает первая. Другое дело, что

при нынешнем разброде представлений о сущности искусства технической

эстетике приходиться самостоятельно выбирать общеэстетическую позицию, на

которую можно было бы надежно опереться, также как общей эстетике —

прилагать не мало усилий, что бы не заблудиться в том лесе трактовок

дизайна, который словно с нарочитым коварством, вырастили его теоретики.

В настоящей статье делается попытка обнажить связи философии, общей

эстетики и технической эстетики на проблемном узле “ценность и оценка” ибо

в данном пункте разобщенность названных дисциплин сказывается особенно

резко и особенно огорчительно.

Философские основы теории ценности.

Первые шаги в направлении разработки марксистской аксиологии были

сделаны более 20 лет назад.

Опыт показал, что ставшее традиционным в нашей философской

литературе, начиная с 30-х годов, сведения теории отражения и теории

познания (и соответственно дихотомическое понимание человеческой

деятельности как единство практики и познания) не способно объяснить

реальные процессы функционирования и развития культуры, ибо оставляет в

тени мотивационную сферу человеческой активности. Если у животных мотивация

поведения обусловлена биологическими потребностями организма и популяции,

то у человека — и в филогенезе, и в онтогенезе — формируются новые

потребности, не биофизиологические, а социокультурные, которые становятся

главным регулятором человеческого поведения. Они не только “возвышаются”

(В.И.Ленин) над витальными потребностями, но подчас просто подавляет эти

последние более важными для личности стимулами поведения: становятся

возможными такие его формы, как, например, самоистязание религиозного

фанатика, желание поделиться с товарищем последним куском хлеба под

влиянием нравственного чувства, принесение в жертву собственной жизни во

имя политического идеала, предпочтение красоты удобству как признание

превосходства эстетической потребности над утилитарной и т.д.

Уже отсюда видно, что целевые программы деятельности человека не

порождаются автоматически теми знаниями, которыми он располагает. Знания

эти определяют скорее средства, способы, пути достижения цели, нежели сами

эти цели, которые как “модели потребного будущего” (Н.А.Бернштейн)

диктуются именно тем, что человеку потребно, к чему он стремится, то есть

выработанными им ценностями. В этом свете весьма примечательно, что

В.И.Ленин не сводил практику к критерию истины, как это обычно трактуется в

гносеологии, но указывал на ее двойное — гносеологическое и аксиологическое

— значение: практика выступает по мысли В.И.Ленина, “и как критерий истины,

и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку”.

Таким образом, отражение действительности человеческой психикой

осуществляется двояко: как ее познания, то есть отражение объективных

связей и отношений, независимых от познающего субъекта, и как ее ценностное

осмысление (то есть отражение — отчасти осознаваемое, отчасти переживаемое,

но не осознаваемое) значения объективного мира для человека как субъекта.

Разумеется, ценностное сознание тесно связано с процессами и продуктами

познавательной деятельности человека и само постоянно становится предметом

познания, но по природе своей оно есть все же нечто радикально отличное от

познания, ибо фиксирует отношение “объект — субъект”, а не “объект —

объект”.

Следовательно, ценность неправомерна отождествлять с сознанием чего-

то для чего-то или даже для кого-то, ибо она есть только и именно значение

для субъекта, она есть субъективированность объекта, его обращенность к

данному субъекту. Потому-то имеющие ценность для одного субъекта (личности,

класса, социума) может не иметь таковой или же быть “антиценностью” для

другого субъекта (личности, класса, социума).

История культуры достаточно убедительно показала невозможность “проверить

алгеброй гармонию”, и хотя подобные попытки продолжают предприниматься и в

наши дни, они обречены на неудачу: красота, изящество, гармония сути формы

эстетической ценности, которая, как и любая другая ценность, не имея

материально-вещественного характера, не подлежит измерению. Измерить можно

лишь параметры носителя эстетической ценности.

Если всякая ценность, в том числе эстетическая, есть нечто

принципиально иное, чем полезность, пригодность, приятность, таким образом

эстетическая оценка инструмента (прибора, машины) не может вытекать из

определения его технико-технологических, конструктивных и эргономических

качеств, ибо они характеризуют отношение вещи к человеку как оператору, то

есть как однородному с ней объекту, тогда как красота данной вещи

характеризует ее отношение к человеку как содержащему ее субъекту. Значит

эстетическая оценка покоится на иных основаниях, чем оценка эргономическая,

конструктивно-техническая или экономическая.

Отнесения к ценности есть социально-психологическая и идеологическая

процедура, тогда как оценка правильности решения математической задачи или

эффективности конструкции машины не имеет не социально-психологического, не

идеологического смысла. Ценностная оценка осуществляется субъектом, исходя

из своих потребностей, установок, идеалов. Что делает эту оценку в отличие

от оценки научной исторически изменчивой, классово-детерминированной,

культурно-опосредованной.

Для понимания принципиального развития ценностей и познавательных

оценок чрезвычайно важно различие их субъектов. Нравственным субъектом

является коллективизированный индивид, который предстает как эстетический

субъект и художественный субъект: ведь художественная оценка выносится на

основании переживания личностью произведения искусства, нравственная оценка

— на основании специфического переживания (угрызения совести, чувства

долга, отвращения к подлости).

Иным является субъект политической формы ценностного сознания: это уже не

личность, большая социальная группа — сословие, класс, нация, политическая

партия. Если же мы обратимся к такой модельности субъекта, как конкретный

социум, то есть определенный общественный организм, то окажется, что его

ценностное отношение выражается в юридической форме, поскольку именно

правовые нормы констатируют реальное бытие и историческую устойчивость

каждой организованной социальной системы.

Общую картину оценочных суждений можно представить в графике, на

котором на одном краю кривой находятся индивидуальные неценностные оценки

физиологического типа (“приятно”, “удобно”), связанные с анатомо-

физиологическими особенностями индивида, а на другом краю — безличные,

общечеловеческие оценки познавательного и технического рода (“правильно”,

“полезно”, “рационально”, “экономно” и т.п.), между этими полюсами

располагаются основные ценностные оценки. На ряду с демонстрационным данный

график имеет и эвристическое значение: он помогает обнаружить целый ряд

закономерностей оценочной деятельности:

в разных типах оценки спектрально меняется соотношение эмоционального и

рационального начал — от чисто эмоционального содержания оценки “приятно”

до чисто рационального характера оценок “правильно” и “полезно”;

столь же закономерно меняется соотношение ценностного и нормативного, то

есть переживаемого личностью и отчужденного от личности ввиде некоего

абстрактно-формализованного принципа — от ощущения “это мне приятно” до

отвлеченного “такова истина” или “так должно быть”;

соответственно меняется соотношение качественных и количественных

“измерителей” — от неизмеряемого физиологического удовольствия до

математически строгого определения точности решения задач или работы машины

от эстетических оценок (допускающих лишь сравнения “больше-меньше”) и

оценкам юридическим (точно измеряющим меру вины длительностью заключения);

наконец, в этом же направлении меняется соотношение общедоступности и

профессиональности оценочной деятельности — от возможности каждого судить о

том, что ему приятно и удобно, до исключительного права специалистов

оценивать решения научных и технических проблем.

Что же касается спектра ценностных оценок, но тут мы видим не только

движение от общедоступности эстетических оценок до специализированных

оценок, например, религиозных (их выносит священник, глава церкви, собора,

синода), но и специфический характер самой профессиональной оценочной

деятельности, что не позволяет отождествлять — хотя это нередко делается —

такие ее формы, как экспертиза, судейство, критика, отлучение, приговор.

Из всего этого следует, что оценка продуктов дизайна должна быть

комплектной, соединяющей частные оценки, их технико-технологических,

экономических, эргономических, эстетических качеств.

Проблемы гуманизации и общества и личности.

Проблема системной организованности нравственности.

В современно этической литературе ценностное содержание

социалистической нравственности представлена крайне хаотично. Это

обстоятельство вызывает большие затруднения в этическом просвещении и

мешает теоретическому исследованию.

Попытки выявления системности морали в советской этике.

Первые в советской этике попытки решения этой проблемы осуществлялись

путем построения логической цельной системы основных категорий этике.

Однако все они оказались неудачными.

Позднее более широкий подход осуществить Л.М.Архангельский, разделив

все категории на структурные и сущностные, предварительно сформулировав

важный методологический принцип — категории этики должны отражать

объективную логику функционирования морали. Л.М.Архангельский выделил три

группы в составе сущностных категорий на основе выполняемых ими функций:

общие критерии моральной оценки выражают категории добра и зла, блага,

справедливости;

отношение человека к его коренным интересам отражают понятия смысла жизни и

счастья;

требования и мотивы выбора линии поведения и поступка представлены

категориями долга, совести, ответственности, чести и достоинства.

Весьма плодотворным является сформулированный О. Г. Дробницким

методологический принцип: система категорий этики не может быть ни чем

иным, кроме как отражением “действительной структуры морали как целостного

общественного образования, обладающего множествам сторон и моментов”. На

этой основе им была предложена общая структура морали, включающая в себя

понятие морали деятельности, нравственных отношений и морального сознания.

Для всех этих попыток характерно то, что использование ограничивается

сферой понятийного анализа и не выходит к реальному функционированию

морали.

В концепции А.И.Титоренко конкретно-исторического изучения реального

функционирования морали в обществе. Им разработана модель исторических

структур нравственного сознания, положение об историческом развитии морали

как качественной смене этих структур. Нормативно-ценностное содержание

морали фиксируется в специальных показателях: ценностная ориентация,

устремленность сознания, общий трафарет моральной оценки, исходная

нравственная позиция личности, контрольно-психологические механизмы

самосознания, своеобразный состав и конфигурация взаимосвязи структурных

элементов.

История попыток систематизации, упорядочивания ценностного содержания

морали показывает постепенное движение к идее системного подхода.

При попытке реализации этой идеи необходимо иметь ввиде общие

требования системного подхода и их преломления применительно к целям

этического исследования.

Предметом рассмотрения служит открытая, развивающаяся система, и именно

таковой является мораль, поэтому построение адекватной объекту

теоретической модели возможно только при условии единства системно-

функционального и системно-структурного анализа. Большое значение имеет

также принцип зависимости данной системы от среды.

Системны подход в этике и принцип историзма.

Попытка применения системного подхода к этике неизбежно встречается с

проблемой: можно ли путем теоретического конструирования создать такую

общую (всеисторичес-кую) “модель” нравственной системы, которая подходила

бы ко всем разнообразным, специфическим, конкретно-содержательным типам

морали?

Теоретическое воспроизведение сложной системы возможно только с помощью

категорий; категорий, которые представляют собой синтез существенных

характеристик системы. Такая модель по необходимости будет иметь форму

логической конструкции, в которой историческая может быть представлена лишь

в снятом виде. Эта модель не заменяет собой конкретно-исторических типов

нравственности, а открывает возможность получить их действительное

изображение, будучи использована в качестве инструмента познания.

О социальных функциях морали

(системно-функциональный анализ)

Системный подход требует установления места и роли объекта в большой

системе, то есть мораль, взятая в виде целостного образования, должна быть

рассмотрена с точки зрения ее места и роли в обществе.

Вопрос о роли морали в обществе решается в советской этической литературе

путем установления ее социальных функций. К настоящему времени их описано

большое число: регулятивная, воспитательная, познавательная, оценочно-

императивная, ориентирующая, мотивационная, коммуникативная,

прогностическая.

Большинство советских авторов выделяют в качестве главной, ведущей

социальной функции морали регулятивную.

Вопрос о нормативной природе нравственности наиболее подробно описан

О.Г.Дробницким. Рассматривая норматив как особый способ детерминации

поведения, он делает обобщенный вывод: “В процессе исторического усложнения

социальной жизни “естественодействующие” факторы человеческого поведения

(собственно природные и ставшие “второй” внутренней природой индивида,

возникшие на основе частных интересов индивида или образующаяся из

стихийного сочетания воли) становятся недостаточными для обеспечения

социально-необходимых действий.”

Возникает нужда в создании особых норм, системы ограничения запретов

призванных согласовать массовое поведение с общественными потребностями.

Эти нормативные регуляторы создаются посредством особой исторической

деятельности людей — нормотворчества. Моральная норма должна быть

соотнесена с конкретной ситуацией и поступком: ”моральная норма — это

требование в виде предписания или запрещения какой-либо формы поведения

(поступка)”. Рассматривая проблему обоснования моральной нормы,

О.Г.Дробницкий показал, что в моральном сознании эта процедура не носит и

не может носить рационально-логического характера. Он делает вывод, что

полезное, ценностное основание морального требования остается не раскрытым,

оно выступает в морали “сперва как должное, а затем только в силу этого

ценное, но отнюдь не как ощутимое в своих результатах блага жизни

коллектива”.

Однако здесь фиксируется явление, а не сущность. В этом вопросе прав

В.Брожин: “Ценностная предметность как сущность и ценность как проявление

этой сущности первичны в отношении нормы. Другими словами, в

действительности ценность, полезность первичны по отношению к требованию,

долженствованию — в нравственной практике. Закрепляются не требования,

которые несут в себе ценность, хотя это остается скрытым от эмпирического

морального сознания”.

Мораль опирается на специфический для каждого конкретно-исторического

типа морали нравственный идеал. Учитывая наличие двух уровней обобщения в

долженствовательных элементах морали, важно провести различие между

понятиями “регуляция” и “ориентация”. Регуляция осуществляется с помощью

норм, а ориентация указывает на некую перспективную цель, дает общий

ориентир.

Все это приводит к выводу о том, что логичнее видеть главную функцию

морали именно в ориентации, а не регуляции деятельности. Эта функция

определяется деятельной сущностью человека — человек находится в

практическом отношении к природе и другому человеку, и благодаря сознанию

он самоопределяется в этом практическом взаимодействии.

Скорее всего, следует говорить не о двух различных функциях морали в

большой системе, а о двух уровнях реализации основной социальной функции:

ценностно-ориентирующем (мировоззренческом) и нормативно-регулирующем. В

конкретной исторической системе нравственности эти уровни образуют некую

целостность. Но их единство не абсолютно, в процессе реального

функционирования и исторического развития нравственности между этими

уровнями могут возникать напряженность и определенные противоречия.

Ценностно-ориентирующее действие реального идеала в нравственной

практике проявляется через те жизненные цели и ценности, которые

сознательно или бессознательно стремятся реализовать в своей деятельности

люди.

Нравственность как система (опыт системно-структурного анализа)

Более конкретно социальная роль морали раскрывается при применении

системного подхода с точки зрения ее внутренней структуры.

Следующий шаг в разработке общеисторической модели нравственности должен

состоять в том, чтобы выявить содержательную сторону структурных элементов,

образующих в своем функционировании системную организованность.

В рамках данной работы ставится задача установить наличие (или

отсутствие) содержательной связи между общими показателями структур

нравственности и основными ценностными понятиями морального сознания.

В качестве первого структурного элемента нравственности выступает и

ценностная ориентация, понимаемая как общая императивно-оценочная

направленность, устремленность сознания. Попытки осмысления содержания этой

ценностной ориентации морали всегда были продуктами теоретического разума.

Так рождались этические концепции долга, любви, счастья. В этих случаях за

ценностную основу нравственности принималось какое-либо моральное

требование, которому придавалось значение всеобщности. Полученная таким

образом конструкция не выходила за рамки морального сознания и поэтому не

отражала адекватно свой предмет.

В практике нравственной жизни общая ценностная ориентация морали

реализуется в постановке и решении проблемы смысла жизни. Каждая конкретная

система нравственности дает ответ на вопросы: как следует жить человеку,

какие качества заслуживают одобрения, — то есть она вырабатывает

определенный идеал человеческой жизни, который приобретает обязывающее

значение и реализуется индивидом в той или иной мере. С реализацией идеала

связывается удовлетворенность человека своей жизнью — то есть счастье

человеческой жизни. В идеале императивно-оценочная устремленность

нравственности получает обобщенное выражение, она с необходимостью

конкретизируется через систему моральных качеств личности (добродетелей),

через кодексы поведения (нормы поведения и принципы), через систему

предметно-ценностных ориентаций (жизненные ценности как цели субъекта).

В качестве второго общего показателя выступает исходная моральная

позиция индивида, которая обеспечивает перевод общей ценностной ориентации

морали в личностную форму: субъект нравственной деятельности всегда

занимает определенную социальную позицию, принадлежит к определенной

социально-демографической группе и общую ценностную ориентацию морали

воспринимает и интериоризует через призму своего положения, формируя образ

своего морального “я”. Нравственная идентификация, формирование образа

морального “я” выражается через понятия чести и достоинства личности.

В случае, когда исходная моральная позиция личности описывается путем

выделения основного принципа поведения, более резко выступает объективный

характер взаимосвязи индивидов в обществе. Как известно, К.Маркс выделил

четыре основных типа социальных связей между индивидами, которые возможны в

истории.

Во-первых, это такая связь, когда “индивидум выступает

несамостоятельным, принадлежащем к более обширному целому: сначала еще

совершенно естественным образом он связан с семьей и с семьей, развившейся

в род...” [ 1, т46, чI, с18]

Во-вторых, это “отношения личной зависимости” [1, т46, чI, с100],

которые свойственны рабовладению и феодализму.

В третьих, “личная независимость, основанная на вещной зависимости” [

1, т46, чI, с101], — такова следующая крупная форма связи между индивидами,

пришедшая в общественную практику с утверждением капитализма. И наконец,

“свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов

и на превращении их коллективной, общественной производительности в их

общественное достояние”, которую К.Маркс относит и к коммунистической

формации.

Всякое системное образование нуждается в механизме обратной связи,

эту функцию в нравственности выполняет процедура моральной оценки и

самооценки, которая приобретает в функционировании стандартизованный

характер. Множественность применяемых в качестве средства оценки понятий

создает первоначально картину хаоса и произвола в моральных оценках. В то

же время возникает проблема соотнесения оценок, принадлежащих различным

системам нравственности.

Представляя собой качественную смену структур, история нравственности

тем не менее выступает как непрерывный, единый процесс. И на каждом

историческом этапе процедура моральной оценки осуществляется с помощью

обобщенного понятия, на которое опираются ситуативные критерии — с помощью

понятий добра и зла. Этика не располагает содержательным определением добра

и зла, и дело тут не в беспомощности теории, а в самом процессе этого

предельно широкого понятия. Не случайно в “Словаре по этике” подчеркивается

фактическое совпадение содержания понятий добра и зла с нравственным и

безнравственным, указывается, что они служат для разграничения

положительного и отрицательного в явлениях социальной действительности, в

мотивах и поступках людей. О.Н.Крутова верно замечает, что “для

характеристики работающей морали более значим вопрос не о “субординации”

этих категорий, а об их “координации” — иными словами, о принципах их

постоянного и непременного взаимодействия.” [62, с18]. Предложенный вариант

“координации” основных понятий морального сознания позволяет устранить ряд

противоречий в этическом просвещении, в теоретическом отношении. Он может

быть использован как методологическая предпосылка исследования нравственной

практики, то есть морали, взятой в единстве должного и сущего.

1.4. Ощибки неиспользования принципа системности или неправильного

использования. Метафизические интерпретации системного подхода.

Системный подход получил особое звучание в последние десятилетия.

Азарт энтузиастов этого направления, сыгравших немалую роль в углублении

понимания сущности систем и эвристической роли системного подхода,

выразился однако, и в том, что этот подход абсолютизировался и иной раз

толковался как особое и новое глобальное направление научной мысли вопреки

тому факту, что истоки его содержались ещё в античной диалектике целого и

его частей. Принцип системности - исконная черта диалектического метода.

Метафизическая абсолютизация системного метода развивалась по такой

схеме. Первым вариантом явился тезисо «десубстанциализации» мира

(разновидность махизма с его тезисом о том, что «материя исчезла») и

соответственно о выдвижении на первый план структурных моментов бытия без

их конкретного материального носителя. Этот тезис основывается на той идее,

что раз стабильным моментом в процессе изменения системы является не сама

имеющая материальный носитель система, а её структура, то в основе мира

лежит десубстанциализированная структура как чистое отношение.

Однако конкретное развитие частных наук, применяющих системный

подход, опровергло эту идею. Например, известный в лингвистике тезис «язык

- это система чистых отношений», провозглашённый в начале века, привёл лишь

к излишней математизации языка, а в конечном счёте к превращению

лингвистики как науки в систему логических построений, в которой добытое

этой наукой новое знание представляло собой, по существу, не новое знание о

языке, а уточнение и углубление логических операций мышления. Но как только

перед лингвистами встала необходимость создания искуственныхязыков для

общения с ЭВМ, математические выкладки сразу же потеряли свою

определённость, и лингвистика опять обратилась к живой плоти языка, к её

звуковой материи.

Таким образом, структура, взятая вне субстанциального наполнения, как

вещественного,так и энергетического свойства, представляет собой не

самостоятельно существующий объект, но логическое понятие.

Вторым вариантом, явившимся определённой детализацией первого, стала

философия структурализма, в которой выдвигался новый тезис о статистических

и неизменяемых, то есть фактически априорно заданных, структурных схемах,

особенно в мышлении. В основе культурной эволюции лежит с точки зрения этой

концепции некий «фундаментальный шифр», состоящий из неизменного набора

структурных архетипов (кодов, элементов), прояляющихся в действительности в

самой разнообразной форме, но лишённой какого бы то ни было развития.

Помимо частичного возрождения кантовского априоризма и привкуса метафизики

в этой концепции философского структурализма отчётливо прослеживается и

идеалистическая тенденция, так как априорные структуры здесь заменяют собой

идеальное первонвчало мира, а идея развития подменяется идеей

«воспроизводства архитипических структур». Но, как известно, источником

развития, появления новых форм, в том числе и новых структур, является

материальное взаимодействие и обоюдная обусловленность конкретных явлений,

которые для осуществления этого взаимодействия должны иметь материальную -

вещественную или энергетическую оформленность. Чистые структуры не

взаимодействуют между собой, у них нет для этого «точки опоры».

Общим для рассмотренных вариантов метафизической абсолютизации

системного подхода является отказ от принципа причинной детерминации и

возведение системных корреляций, лишённых к тому же материальной

воплощённости, в ранг фундаментального, базисного свойства бытия. Для

диалектического же материализма системный подход является наряду с

принципом причинности лишь одной из составныхчастей его методологии. С

точки зрения диалектики стабильность структуры не противопоставляется её

развитию, не исключается из динамики, а органично входит в неё.

Структура при этом мыслится не как заранее данная для материального

становления цепь (телеология -является ещё одним следствием, ввытекающим из

философии структурализма), но как результат самого материального

становления. Без материи структура лишается атрибута развития и преврвщаетс

в чисто логический конструкт.

Итак, системный подход уточняет ту сторону принципов всеобщей связи и

развития, которая не исчерпывается причинным подходом. Оба эти подхода в

совокупности составляют содержание философского детерминизма в его

расширенном понимании, то есть в объединенииразличных форм обусловленности

явлений, которая (обусловленность), в сою очередь лежит в основе процесса

развития.

Страницы: 1, 2, 3