"Теория человека и бога". Н. Кузанский

То внимание, которое он уделяет чувственному знанию, проявилось и в особенностях его стиля. В сочинениях философа наблюдается тяготение к конкретно-чувственным: образам. В самом его творчестве конкретно-чувственный образ служит основой для понимания абстрактных философских положений. Так, идею совпадения невозможно понять без наглядных геометрических фигур. «Как в теле голова, руки, ноги имеют различные функции, так и в душе разум есть голова, рассудок — руки, чувства — ноги» (9, II, 10). Это сравнение хорошо характеризует роль чувств: чувственная ступень «стоит на земле», она является основой деятельности рук и головы человека.

Рассудок [ratio], как и остальные способности души, есть проявление деятельности души. Эту высшую по сравнению с чувственной ступенью способность Кузанец связывает с телом. «С такими тремя модусами (ощущение, воображение, рассудок) душа пользуется телесным инструментом» (2, VIII).

Рассудок «существует вокруг вещей, подпадающих под ощущение». Он создает распознание, соединение и отличие ощущений, так что «в рассудке нет ничего, что раньше не существовало бы в ощущении» (2, II). Одна из функций рассудка — различие и упорядочение материала, полученного ощущением. Человеческий рассудок имеет свою цель в познании. «Рассудок превосходит силу воображения и шагает в более истинный способ познания вещей (9, II, XIV). Эта способность к познанию — результат регулирующей деятельности высшей теоретической способности «ума» (разума, интеллекта): «как мог бы рассудок производить исследования вне разума, без побуждающего и сверкающего света разума?» (9, I, VIII).

Другая функция рассудка - создание понятий о вещах. Говоря о функции создания рассудком понятий, нельзя обойти решение Кузанцем одной из основных проблем средневековой философии — проблемы универсалий. Эта проблема, как и многие другие, не решается им однозначно, но и здесь можно выделить основное направление. Кузанец выходит за пределы чисто номиналистического или реалистического решения вопроса. Преобладает у философа номиналистический подход к проблеме универсалий, причудливо сочетающийся с крайним реализмом.

Многое связывает философа с номинализмом: и критицизм Оккама, который разделяет Кузанец, и отрицание (хотя и непоследовательное) символики и иерархизма, и несколько скептическое отношение к разуму в его попытке постичь бога; интерес к опытному естествознанию и провозглашение ценности и неповторимости индивидуума.

Подобно номиналистам, Кузанец исходит из признания факта реального бытия единичных, конкретных вещей. Он утверждает, что отдельных от вещей «родов» и «видов» не существует, но «роды» существуют, поскольку они обнаруживаются в «видах», а виды — поскольку они обнаруживаются в единичных вещах. «Вселенная раскрывается лишь в роде, а род обнаруживается лишь в виде. Индивиды находятся в действительности; в них обнаруживается в ограниченном виде вся вселенная...» (6, II, 6). «Роды существуют лишь в ограниченном состоянии в видах, а виды, равным образом, в индивидуумах, которые одни только существуют в действительности» (1, III, I). Итак, конечным вещам, «индивидуумам», Кузанец приписывает действительное бытие. В отличие от многих номиналистов Кузанец признает соответствие общих понятий, образуемых умом, внешним объектам. Кузанец говорит о понятийном мире, созданном «нами по сходству с вещами» (9, I, IV). Понятия оказываются более или менее истинным отражением объективного мира, поскольку они отражают общие черты вещей. «Роды и виды, поскольку они выражаются в словах, суть утверждения рассудка, которые он создал себе на основании согласия и разногласия чувственных вещей. А отсюда, хотя они по своей природе и хуже чувственных вещей, подобием которых они являются— они все же не могут сохраняться при разрушении чувственных вещей» (2, II).

Таким образом, основа обобщения находится во внешнем мире: чувственные вещи обладают сходными чертами, что позволят рассудку, уловив общие черты, создать универсалии и дать названия вещам. Понятия, с этой точки зрения,— это подобия вещей, существующие в рассудке, менее истинные по сравнению с действительно существующими вещами. Кузанец отрицает искаженные представления средневековых реалистов о соотношении понятия и вещи. Реализм исходил из того, что вещи менее истинны по сравнению с их идеями. Кузанец изменяет это соотношение в пользу номинализма: действительный мир более истинен, чем понятийный, созданный человеком. По сравнению с позициями реализма в целом, номиналистическая позиция была более прогрессивной: признание мира конечных вещей истинным, действительно существующим миром, отрицание самостоятельного существования общих понятий наталкивало номиналистов на материалистические выводы и расчищало пути для возникновения эмпирических знаний.

Однако номиналистический эмпиризм в тенденции приводил к разложению мира на отдельные несвязанные элементы, противостоящие друг другу, игнорируя существующую связь между вещами. Кузанец по-своему пытался преодолеть эту ограниченность номинализма. Возможно, именно этим объясняется присутствие в системе философа элементов крайнего реализма.

Он подверг критике идею платоников о существовании многих прообразов, проформ вещей. Не существует множества отдельных от вещей первообразов и множества идей вещей, «невозможно, чтобы было несколько различных образцов» (1, II, IX). Отходя от Аристотеля на позиции крайнего реализма неоплатоновского толка, Кузанец признает наличие одного единственного образца вещей. «Многие образцы суть один образец, поскольку они совпадают в абсолюте» (6, II, 30). Как мы видим, и в преодолении платоновского реализма Кузанцу служит основой учение о совпадении противоположностей. Образцом вещей оказывается фактически бог, но понятый пантеистически: «бог есть «абсолютная универсалия», «единая бесконечная форма» (1,II, VI; 2, II).

Кузанец пытался преодолеть и тот метафизический отрыв общего от единичного, какой был присущ реалистам, которые, разделяя позиции крайнего реализма, вместе с тем отрывали образец от образов, в соответствии с позициями теизма провозглашая трансцендентность бога по отношению к миру. Абсолют Кузанца, как мы видели, свертывает все вещи, будучи «всем во всем»; он неотделим от вещи, составляя сущность ее бытия.

Крайний реализм Кузанца связан с пантеизмом. Подобного рода реализм вел к ликвидации ортодоксального учения о троице. Каждое из лиц троицы в учении крайних реалистов прекращало «реальное» существование, сливаясь в едином понятии бога. Учение Кузанца о троице соответствовало именно крайне реалистическому, а не номиналистическому решению: в учении о троице как бесконечном треугольнике и бесконечной прямой, которые совпадают в бесконечном, уничтожающем всякие различия единстве, исчезало как представление о личном боге, так и о каждом из трех лиц божества. Крайне реалистическая установка была и теоретической основой для провозглашения Кузанцем идеи общности всех религий в сочинении «О мире веры»; общее по всех религиях оказывалось более существенным, нежели то, что разделяло их.

Известная противоречивость позиции Кузанца относительно проблемы универсалий, сочетание элементов номинализма и крайнего реализма, возможно, объясняется стремлением вырваться из метафизических тисков каждого из направлений. Признав единый образец всех вещей, Кузанец объединяет всю вселенную, разложенную номиналистами на отдельные элементы, в некое целое и отсюда задачей человеческого ума становится не только изучение отдельных предметов, но мировой связи, ведь «все имеет между собой некую связь (nexus), однако ж скрытую от нас и непостижимую, так что из всех вещей происходит единственная вселенная и все вещи в едином максимуме суть само единство» (1, I, II). Это еще не конкретное изучение взаимосвязей между вещами, что явилось делом будущего, а лишь установка на изучение «скрытой от нас» связи; стремление постичь «тайные» связи между вещами вообще характерно для натурфилософии Возрождения.

В противоположность реализму, связанному с пренебрежением к единичному, Кузанец в чисто номиналистическом духе поднимает значение единичного вообще и человеческого индивидуума, в частности.

Итак, рассудок создает понятия о вещах видимого мира. Процесс образования понятий, познание мира Кузанец рассматривает как «измерение», — недаром слово «ум» он пытается связать со словом «измерять». Познание есть измерение, сравнение одного предмета с другим: всякий исследователь начинает исследование с неизвестного, сравнивает его с заранее полагаемым известным. Всякое искание состоит в сравнительном сопоставлении, поэтому бесконечное, ускользающее от пропорций, — неизвестно (11, I, I). Предметом сравнивающего познания, таким образом, служит мир конечных вещей; причем одни вещи более известны человеку, другие — менее. Сравнение выявляет неизвестное, исходя из известного. Измерение умом предметов видимого мира Кузанец связывает, прежде всего, с объективным свойством конечных вещей быть измеримыми; вещи находятся между максимумом и минимумом; одна вещь больше, другая — меньше. Это создает объективную основу для сравнивания вещей. Все вещи измеримы, кроме абсолюта, который постигается мгновенно, мистическим путем. Познание, таким образом, оказывается совокупностью элементов сравнения измеряющего и измеряемого, которые всегда различны. Именно их различие обусловливает тот факт, что всегда существует отношение, которое могло бы быть более точным, чем данное. В этом смысле познание, согласно Кузанцу, относительно, поскольку всегда допускает возможность еще более истинного постижения. Мышление всегда движется от определения к определению, от известного к неизвестному. И это движение, это путь познания посредством рассудка нелегок: Кузанец сравнивает деятельность рассудка с собакой, разыскивающей дичь, — «рассудочное познание отыскивает истину при помощи разнообразного размышления, по следам, петляющим по полю» (5, 16).

В связи с рассмотрением познания как «измерения», составление отношений, пропорций выступает как метод познания. Вот почему Кузанец так часто при исследовании гносеологических проблем обращается к вопросу о числе, его природе, вообще к математическим соотношениям. Кузанец полагал, что математика постигает истину надежнее, чем все другие науки, ибо характеризуется простотой, ясностью, достоверностью. Он видел в математических фигурах сходство с абсолютом, считая их не связанными с материей, движением, чувственным началом, придав отвлеченности математического мышления абсолютный характер. «Геометр занимается не металлическими, золотыми или деревянными линиями и фигурами, а самими этими линиями и фигурами, как они существуют в себе» (25, 1107), т. е. Кузанец полагал, что математик имеет дело с сущностью фигуры, но не чувственным воплощением этой сущности. Математика, по его мнению, позволяет в конечных фигурах выражать бесконечность, что должно приблизить человека к познанию абсолюта.

В XII—XIII вв. высоко подняли значение математики в деле познания природы Роберт Гростет и Роджер Бэкон. Гростет высказал мысль о том, что математика — единственная надежная основа для познания, что все природные действия можно изобразить посредством линий, углов и фигур. Вслед за ним Р. Бэкон провозгласил математику основой всех наук. Но от действительного познания природы математика была фактически оторвана, хотя математические занятия средневековых философов и ученых были преддверием математических методов исследования природы.

Приближение математики к эмпирической действительности, широкое применение ее в различных отраслях знаний начинается с XV в. Математический мир в этот период включается в сферу практической деятельности человека. Развитие техники, торговли, мореплавания побуждало ученых к поискам точных методов исследования природы. Математические методы познания в эту эпоху приобретают все большее значение, главным образом в среде художников, инженеров, архитекторов; для изучения эмпирической действительности с помощью математических методов. Была высказана мысль о том, что математика является общим основанием искусств и науки. XV в. дает примеры применения математики в самых различных отраслях знания — в анатомии, оптике, живописи, механике.

Стремление обнаружить причины каждого явления, выявить его внутреннюю закономерность приводило к выводу, что эти закономерности чаще всего выражались в форме чисел. Мера, число, пропорция приобретали значение всеобщего ключа к познанию истины и красоты. Учение о пропорции в XV в. становится к тому же принципом для измерения человека и природы, пропорция — «мать и царица» всего. В основе всей эстетики Возрождения, опиравшейся на математику, лежала мысль о гармонии как пропорциональной соразмерности частей.

Вот это стремление передовых мыслителей Возрождения осознать явления природы с точки зрения математики с большой силой выражено Николаем Кузанским. «Мы ничего не имеем достоверного в нашей науке, кроме нашей математиконцепции» (4, 315).

На естественнонаучные и, в частности, математические занятия философа оказали воздействие, как потребности его эпохи, так и изучение им философских систем прошлого, в той или иной степени связанных с математикой. Особенно высоко ценил Кузанец Прокла, полагавшего, что математика — «единственная истинная наука, благодаря которой мы способны познать все сущее» (51, 143). Кузанец заплатил дань, довольно значительную, неоплатоновско-пифагорейской мистике чисел. Вместе с тем внимание ученого к исследованию соотношения чисел выходит далеко за границы этой мистики. Об этом говорят его многочисленные математические сочинения. Математика становится для него методологической основой человеческого познания. Точность, вот что привлекает Кузанца в математике. В этом он видит сходство математики с абсолютом. Ведь недаром абсолют неоднократно определяется Кузанцем как «точная мера всех вещей». Провозглашая бога точностью всех вещей, Кузанец теологию привлекает для обоснования необходимости точных методов в познании вещей. «Бог создал мир при помощи арифметики, геометрии, музыки и астрономии»,— говорит Кузанец, выражая в теологической форме мысль о господстве в природе закономерностей, подчиняющихся математическим определениям,— «...бог все сотворил в числе, весе и мере» (1, II, XIII).

Числу он придает чрезвычайно большое значение, именно число выражало наличие пропорций в явлениях природы, позволяло «измерять» вещи. «Отнимите число, и не будет тогда возможности различать вещи, не будет порядка, пропорции, гармонии и даже самой множественности бытия» (1, I, V).

Кузанец приписывает единице атрибут божественности, рассматривая ее как начало всех начал, как «простой минимум», который совпадает с максимумом, т. е. как абсолют. «Она есть, следовательно, абсолютное единство» (1, I, V). Здесь мы вновь сталкиваемся с использованием принципа свертывания и развертывания применительно к числу. Единица развертывается во множество чисел, или вещей, а числа свернуты в единство: «ведь в любом числе содержится единство, а любое число содержится в единстве. Ибо любое число есть одно: двойка, тройка, десятка и вообще все; любое как число есть одно». В то же время число рассматривается философом как принцип вещи и «первый образец вещей» (9, I, IV). Кузанец даже высказывает мысль о том, что «число вещей есть сами вещи» (2, VI). Эти положения, безусловно, гипертрофируют количественную определенность вещей, превращают ее в абсолют.

Исходя из понимания числа как онтологической основы вещей, Кузанец строит и гносеологию на принципе числовых соотношений. Ведь понятийный мир, создаваемый рассудком, оказывается не чем иным, как образом числа; ведь «образцом понятийного мира, созданного нами по сходству с вещами, является число нашего рассудка» (9, I, IV). Рассудок начинает познание мира с создания числа. «Рассудок вначале развертывает из себя число и пользуется им при образовании своих предположений» (9, I, IV).

Количественная характеристика вещи становится определяющей при познании; такой подход отличает изыскания философа от схоластических поисков «скрытых качеств». Кузанец, однако, не сводит качество вещи к количеству, как это было принято в новое время. Для Кузанца количество — это свойство вещи, помогающее проникнуть в сущность последней. Отсюда его внимание к «числу, весу, мере».

Метод «сравнивающего измерения» имеет источником не только математику, но и другие естественные дисциплины, и в значительной мере связан с опытом, экспериментом, рассматриваемым как основа познания. В вопросе об опыте как источнике познания Кузанец расходится со схоластикой в целом. Необходимость опытов и наблюдений для познания природы была провозглашена еще в XIIIв. Роджером Бэконом, но в условиях господства феодализма не нашла отклика. Кузанец подхватывает и развивает идею необходимости эксперимента в науке, являясь в этом отношении предшественником Френсиса Бэкона. Четвертый диалог «Простеца» называется «Об опыте со взвешиванием». Этот трактат ученого интересен тем, что возвещает наступление новой эпохи — эпохи развития науки и техники. Здесь особенно отчетливо мы ощущаем стремление Кузанца получить точную меру для процессов в природе, осознание им необходимости исследования количественных отношений в природе, в частности, весовых соотношений. «Я полагаю, что, приняв во внимание весовые различия, можно ближе подойти к тайнам вещей и многое узнать с помощью предположительных следствий» (7, 120). Эта мысль обосновывается рядом остроумных наблюдений и предложением опытов из области физиологии человека и растений, из области механики. Кузанец пытался ввести количественные методы и точные измерения, например, в медицину.

Попытка Кузанца разработать точные методы исследования природы не противоречит его философской системе, она вполне соответствует его подходу к природе как к объекту приложения человеческих усилий.

Признание огромной роли опыта в познании, несомненно, влечет за собой и признание ценности индуктивного метода. Поэтому неверным представляется отрицание элементов индуктивно-аналитического метода у Кузанца, что предполагается некоторыми исследователями немецкого философа. Кузанец— «сторонник дедуктивного метода, признающий познание разнообразия — лишь через единое, части — через целое» (53, 194). Хотя Кузанец и в самом деле отдает предпочтение дедуктивному методу, нельзя забывать о логической связи между эмпирическим методом и индуктивным. Кузанец иногда высказывает мысль о связи обоих методов познания. «В сочинении «Об уме» Кузанец предлагает метод познания, который возможен лишь при учете диалектической связи общего с единичным: «Необходимо, чтобы знанию о чем-нибудь одном предшествовало знание целого и его частей» (2, X). Та же мысль проскальзывает и в «Апологии», где философ уличает Венка в неверном подходе к сочинению «Об ученом незнании», когда Венк, выхватывая разрозненные положения, превратно толкует их, следуя метафизическому методу отрыва единичного от общего: «Ведь необходимо, чтобы тот, кто исследует ум пишущего и какой-либо области, внимательно прочел все написанное и разъяснил это в едином согласующемся мнении. Ведь в разрозненных положениях легко обнаружить нечто такое, что противоречит самому себе» (5, 17).

Теоретической основой этих рассуждений является диалектика целого и части, развитая в основном в «Ученом незнании».

Подлинно диалектическим духом проникнуто учение Кузанца о высшей теоретической способности человека—разуме [intellectus]; именно она связана с диалектическим принципом совпадения противоположностей. Эта часть гносеологии философа содержит плодотворные идеи о противоречивости процесса познания, об историческом характере истины. Вместе с тем в учении о разуме проявляется больший уклон в сторону идеалистической трактовки этой способности ума.

Кузанский не отбрасывает идущее от христианской традиции мнение о разуме как силе божественной, некоей «искре божией» в человеке. Кузанец рассматривает разум как неотъемлемую составную часть ума (mens) человека; при этом человеческий разум по своей силе может сравниться с разумом бога.

Разум рассматривается им и как высшая по сравнению с другими способностями сила ума, и как несоизмеримая ни с чем величина, не поддающаяся определению. В последнем случае разум оказывается силой совершенно иного рода, чем рассудок, воображение и чувство, ведь «чувственное не имеет никакой пропорции с нечувственным» (14, 354). Но часто встречаются рассуждения о разуме как силе, пропорциональной низшим способностям ума. «Разум отражается в рассудке, как своем подобии» (9, I, VII1). Кузанец даже подчеркивает известную зависимость разума от низших ступеней познания: «ничего не может быть и в разуме, чего раньше не было в ощущении» (2, II). Кроме того, функция разума по отношению к рассудку в некоторой мере сходна с функцией рассудка по отношению к чувственному познанию. Если рассудок должен различать и упорядочивать спутанные отношения, то «разум является светом различающего рассудка; отсюда поднимись к Богу, который есть свет разума»; «разум— истинный судья над всем миром рассудка ...он способен к светлому интуитивному суждению обо всем многообразии того, что измеряется рассудком» (16, 295, 293).

Однако, разум бесконечно превосходит рассудочную силу в способности познания сущности вещи. Рассудок оказывается ограниченной силой ума, не выходящей за пределы конечного, за пределы функции сравнивания вещей. Неспособность воспринять, схватить бесконечное, ибо бесконечное не поддается сравнению — главная ограниченность рассудка, согласно Кузанцу. С этой ограниченностью связана также неспособность рассудка проникнуть в истинную сущность вещей — постигнуть совпадение противоположностей.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9