Московский государственный университет им.
М.В. Ломоносова
Исторический факультет
Н.А. Бердяев о смысле
истории.
доклад
по истории философии
студента
II курса д/о
Ветченко
Руководитель
семинара:
Халуторных
Москва
Становление Н.А. Бердяева
как самостоятельного и оригинального мыслителя произошло именно через философию
истории. В работе «Смысл истории» (1923) он дает следующее ее базисное
определение:
«Философия
истории, историческое познание, есть один из путей к познанию духовной действительности.
Это есть наука о духе, приобщающая нас к тайнам духовной жизни... Философия
истории берет человека в совокупности действия всех мировых сил, т.е. в
величайшей полноте и величайшей конкретности... и эта совокупность мировых сил
порождает действительность высшего порядка, которую мы именуем исторической
действительностью»[1].
Однако понять философию
истории Бердяева невозможно без его общефилософских воззрений. Центральное
место в его учении занимает философская антропология – учение о свободе
человека и его духовности, которая разворачивается как историческая драма
борьбы природного и духовного начал в человеке и его истории.
В обосновании этой идеи
Бердяевым можно выделить четыре основных направления: 1)обоснование абсолютной
свободы человека как условия его существования и творчества; 2)разработка
метафизики духа на основе истолкования религиозно-мистических интуиций о
свободно духовных отношениях человека с Богом; 3)истолкование мира и общества
как результата объективации творческой деятельности человека и их
антиномичности; 4)осмысление духовного опыта человечества как способа
преодоления антиномии путем «просветления» объективированного, «падшего» мира.
В обосновании своих философских построений Бердяев использует христианское
вероучение, видя в нем символическое выражение подлинной теогонии мира, тайну
которой он стремится разгадать и представить в своем варианте философии
христианского экзистенциализма с выходом на учение о судьбе человека и смысле
истории.
Исходной философской
установкой Бердяева является положение, что только целостный человек,
вкорененный в глубину бытия и воодушевляемый Богом, может служить основанием и
целью сущего. Духовная жизнь не есть отражение какой-либо реальности, она есть
самая реальность. Однако о духе нельзя выработать понятия, хотя можно уловить
его признаки. К последним Бердяев относит свободу, творчество, любовь, красоту,
добро как Божественное откровение.
Человек, человечество,
согласно Бердяеву, существует предвечно в замысле Божьем. А это значит, что и
божественность изначально присуща воплощенному человечеству. Мыслитель
убежден, что самой гениальной идеей Бога была идея человека, а самой гениальной
идеей человека – Бог. Гениальность этих идей и их тождество находят выражение в
идее Богочеловечества как единства божественного и человеческого начала в
земной и небесной истории. Вслед за Вл. Соловьевым Бердяев исходит из
того, что Бог и человек возникли одновременно и местом их встречи стало духовное
поприще. «Бог возжелал своего другого и ответной любви его». Так произошло
творение мира, средоточием которого изначально был человек. Но одновременно в
результате этого миротворения и безличное божество стало Богом.
Таким образом, человек не
только результат божественного творения, но и дитя предвечной свободы, без
которой он не был бы богоподобным. Он должен был на собственном опыте вкусить
все соблазны и тяготы свободы, ответственность за нее перед собственной
совестью и перед Богом. Первым результатом испытания свободой стали, согласно
Бердяеву, объективация духа в результате разграничения добра и зла и выпадение
человека из царства духа в "объективированный" и тем самым
искаженный, «падший» мир. «Объективация» является одной из центральных категорий
метафизики Бердяева. По своему смыслу она близка таким достаточно
распространенным в гегелевской и марксистской философии понятиям, как
«отчуждение» и «опредмечивание».
Объективация означает
выброшенность человека во вне, его подчинение власти необходимости,
пространства, времени, рациональности. Бердяев выделяет основные признаки
объектированного мира, которые и определяют условия существования человека, его
рабского положения в этом мире: отчуждение объекта от субъекта; поглощенность
неповторимо-индивидуального, личного общим, безлично-универсальным; господство
необходимости, детерминации извне, подавление и закрытие свободы;
приспособление к массивности мира и истории, к среднему человеку, социализация
человека и его мнений, уничтожающая оригинальность. В результате объективации
происходит раздвоение мира на феноменальный, или эмпирический, в который
человек оказался выброшенным, и оставшийся по ту сторону, ноуменальный мир.
Закрепленная сознанием привычка жить в этом «падшем мире» привела к тому, что
именно он признается первичным, действительным миром. Эта раздвоенность
порождает трагизм человеческого существования. Человек переживает острое
чувство одиночества, страха перед существующим миром и тоски по мирам иным,
отблески которых прорываются в его снах, мистических прозрениях и творческих
интуициях. В порядке компенсации за утраченную возможность непосредственного
общения с Богом у человечества вырабатывается способность познания мира и
творчества в условиях объективированного, «падшего» мира. Творчество есть
прорыв духа из небытия и свободы в бытие и мир истории. Однако даже в моменты
наивысшего духовного напряжения в процессе творчества человек роковым образом
обречен на объективацию своих творений в падшем мире и тем самым усугубляет его
падшесть. Это противоречие целиком переносится и на философию Бердяева.
Его философия истории
начинается с разведения понятий «историческое» и «историзм». «Историзм»
относится к исторической науке, имеющей дело с эмпирическим, или феноменальным
миром исторических событий, совершающихся в разорванном времени одно после
другого, вытесняющих это другое. «Историческое» - сфера философии истории. В
нем раскрывается сущность бытия и духовная сущность самого человека.
«Историческое» есть конкретная, сращенная во времени, целостная форма
человеческого бытия. «Историческое» не только универсально, но и индивидуально.
Человек находится в историческом и историческое находится в человеке. «Между
человеком и «историческим» существует такое глубокое, такое таинственное в своей
первооснове сращение, такая конкретная взаимосвязь, что разрыв их невозможен.
Нельзя выделить человека из истории, нельзя взять его абстрактно, и нельзя
выделить историю из человека»[2].
Вместе с тем история далеко
не всегда совпадает с сущностью исторического. Более того, историзм,
свойственный исторической науке, сплошь и рядом бывает весьма далек от «тайны
исторического». Конечно, замечает Бердяев, «историческое» не следует
рассматривать по аналогии с материальной, физической или географической,
реальностью. «Историческое» есть реальность особого рода. Историческое есть
такая конкретная и цельная реальность, в которой человек является одновременно
и субъектом и объектом истории, а настоящее пребывает в прошлом и будущем.
Проблема исторического
неразрывно связана с вопросом о природе и специфике времени, о соотношении
времени и вечности, потому что история есть процесс во времени, ускоренном в
вечности. Бердяев соглашается с Кантом, относящим время к формам чувственного
созерцания феноменального мира, ноуменальный же мир – царство вечности, законы
которой не поддаются человеческому восприятию. Но он решительно расходится с
кенигсбергским мыслителем в истолковании связи между этими двумя мирами, между
временем и вечностью. В частности, он различает три времени: время космическое,
историческое и экзистенциальное, или «метаисторическое». Время космическое
равномерно и имеет метрическое измерение, время историческое как бы вставлено
во время историческое и потому оно может иметь метрическое значение по
десятилетиям и векам. Но оно направлено грядущему, к новизне. В нем каждое
событие неповторимо. Время экзистенциальное не измеряется метрически, его
длительность зависит от напряженности переживаний, здесь нет различия между
прошлым и будущим, концом и началом, но совершается вечная мистерия духа.
История происходит в своем историческом времени. Но она не зачинается в нем и
не может в нем кончиться. История причастна ко времени космическому, но по
отношению к нему она оказывается лишь подчиненной частью природного процесса,
для которого ее существование не имеет никакого смысла. Экзистенциальное время
внедряется в историческое время через прорывы метаисторического начала в
творчестве. Именно вследствие этого в истории происходят развитие, обогащение,
возврат «к чистым истокам».
Историческое время
проистекает от прошлого через настоящее к будущему. Причем на эмпирическом
уровне будущее «пожирает прошлое», превращая жизнь в кладбище, где на костях
умерших отцов воздвигается новая жизнь сынов. В этом процессе настоящее
оказывается ускользающе малой величиной, которое поэтому легко приносится в
жертву будущему. Но в истории через дурное, разорванное время проявляется
истинное метаисторическое время, в котором прошлое живет в настоящем и
продолжается в будущем. Поэтому, подчеркивает Бердяев, нет ничего важней для
исторического познания, как установление должного отношения к прошлому и
будущему, необходимо преодолеть тот культ будущего, во имя которого различные
теории прогресса приносят в жертву настоящее, предавая забвению прошлое. Разрыв
между вечным и временным, между прошлым и будущим есть величайшее заблуждение
сознания, служащее препятствием на пути создания подлинной философии истории.
Как особый тип реальности
историческое должно иметь свою гносеологию, свою теорию познания. В этой роли и
выступает философия истории или историософия. Чтобы проникнуть в тайну
исторического, философ должен погрузиться в историю и постигнуть ее как свою
судьбу. «Настоящий путь философии истории есть путь к установлению тождества
между человеком и историей, между судьбой человека и метафизикой истории»[3].
Это тождество достигается через историческую память как некоторое духовное
отношение к «историческому» в историческом познании, которое в результате
оказывается внутренне, духовно преображенным и одухотворенным. В определенном
смысле историческая память обеспечивает победу вечности над забвением и
смертью. Она уходит в самые глубины вечности. Поэтому, заключает Бердяев,
«истинная философия истории есть философия победы истинной жизни над смертью,
есть приобщение человека к другой, бесконечно более широкой и богатой
действительности, чем та, в которую он ввергнут непосредственной эмпирией»[4].
Философия истории возможна
постольку, поскольку она содержит пророческий момент. Она всегда пытается
открыть смысл, который может быть явлен лишь в будущем. На этом основаны все
пророчества о «светлом будущем», в форме ли хилиастского ожидания тысячелетнего
Царства Божьего на земле или коммунистического рая. Вместе с тем философия
истории есть пророчество не только о будущем, но и о прошлом, так как и о нем
она судит с позиций идеала будущего. Более того, утверждает Бердяев, никакой
другой философии истории, кроме пророческой, быть не может. Пророческой
является не только философия истории Библии и Августина, но философия истории
Гегеля, Сен-Симона, Конта, Маркса.
Человек есть существо
историческое. История – это судьба человека, тот путь, которым он, выброшенный
в тварный мир объективаций, должен идти. Он не может сбросить с себя бремя
истории. Вместе с тем он ставит перед собой отнюдь не только благие цели и
вкладывает в них свою творческую силу и страсть. Но история равнодушна к
человеку, поскольку преследует не человеческие цели, а цели цивилизаций,
государств, наций, классов и при этом всегда вдохновляется идеалами экспансии и
силы. История использует человека в качестве материала для нечеловеческих
целей. И в этом смысле вся история делалась и делается как преступление. Она развивается
по законам античеловеческой морали. В ней господствует эгоизм, борьба классов,
войны между государствами, насилие всякого рода.
Действие рока в истории
вытесняет действие Бога и человеческой свободы, порождает свои воплощения,
ведет к объективации «рабьего мира», насыщенного враждой и ненавистью. Поэтому
между историей и человеком, путями истории и путями человеческими всегда
существует глубочайший конфликт. Но несмотря на это мы не можем перестать быть
историческими существами. Человек втягивается в историю, подчиняется ее року и
одновременно сопротивляется истории, противопоставляя ей ценность личности,
индивидуальной судьбы. Однако в пределах земной истории этот конфликт
неразрешим. Но у истории, кроме земного пути есть свой сокровенный метаисторический
смысл, который прорывается в земную историю, просветляет и направляет ее путь.
Этот смысл, согласно Бердяеву, и открывается в движении к Царству Божьему,
откровенно обозначившемуся явлением Христа.
Однако переход от истории к
метаистории возможен только на основе свободы человека. Свобода, как уже
отмечалось, не есть акт творения, она имманентна творческой личности.
Погруженная в объективированный, падший мир, личность сознает себя творческой
субстанцией, действующим виновником, а не только объектом, тем паче жертвой
истории. Она может возвышаться над эмпирическими условиями своего
существования, что является доказательством ее не-эмпирической природы. Вместе
с тем абсолютная свобода личности предполагает свободу зла, а значит и
непредсказуемость исторического процесса. «Если бы не было свободы зла,
связанного с основными началами человеческой жизни, если бы не было этого
темного начала, - утверждает Бердяев, - то не было и истории»[5].
Таким образом, в абсолютной свободе, совершенно иррациональной – разгадка
трагедии мировой истории. Свобода есть метафизическая основа истории, которая
рассматривается Бердяевым как драма, или мистерия свободы в отношениях между
Богом и Его другим – человеком. Свобода придает напряжение, драматизм его их
отношениям. В результате человеческая судьба есть не только земная, но и
небесная, не только историческая, но и метафизическая судьба, не только
человеческая драма, но и драма Божественная.
С этих позиций Бердяев
проводит последовательную критику теории прогресса, с ее верой в светлое
будущее человечества.
«В
истории нет прямой линии совершающегося прогресса добра, прогресса
совершенства, в силу которого грядущее поколение стоит выше поколения
предшествующего; в истории нет и прогресса счастья человеческого – есть лишь
трагическое все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия, раскрытие
самых противоположных начал, как светлых, так темных, как божественных, так и
дьявольских, как начал добра, так начал зла. В раскрытии этих противоречий и в
выявлении их и заключается величайший внутренний смысл исторической судьбы
человечества»[6].
И поскольку история не имеет
смысла в себе, а имеет метаисторический смысл, постольку неизбежен конец
истории и суд над ней, представленный в мифологеме апокалипсиса. Вопреки
догматическому истолкованию апокалипсиса как «страшного суда», Бердяев, исходя
из своих персоналистических установок, полагает, что это будет суд во имя
человеческой личности и конца бесчеловечной истории. Это будет своего рода
персоналистическая революция во имя реализации полноты жизни человеческой
личности. В этом смысле апокалипсис – это не только откровение конца истории,
но и откровении конца зла внутри истории.
Таким образом, проблема
отношения человека и истории разрешима только на почве эсхатологии, т.е.
философия истории как учения о конце земной истории и ее завершении в Царстве
Божием. Но наступление его не придет само собой или милостью Божией. Оно
«уготовляется человеком», зависит от его творческих усилий. Но и Бог не
безучастен в этом процессе, он направляет творческие силы человека к созиданию
высших ценностей, концентрация которых способна прорвать жесткие законы
необходимости объектированного, «падшего» мира и послужить зародышем нового
эона, или нового просветленного цикла существования вечности. История, таким
образом, есть Богочеловеческий процесс.
Если следовать посылкам
Бердяева, то нельзя не придти к самым пессимистическим выводам, поскольку ни
одна из задач, которые ставились в историческом процессе, не может быть
разрешимой внутри потока исторического времени. В этом смысле история есть
неудача духа. Однако ее сокрытый смысл состоит в том, что она есть путь к иному
миру и подготовление к нему человечества. И в заключение своей философии истории
Бердяев прибегает к откровенному пророчеству:
«Разрывается связь времен, замкнутый
круг мировой действительности перестает существовать; в него сливаются энергии
иных ступеней действительности, история нашего мирового времени кончается и
потому только и приобретает смысл»[7].
Таким образом, хотя
история – это трагическая судьба человечества, не разрешимая в пределах
исторического времени, она должна иметь свой последний всеразрешающий акт.
Неразрешимое в пределах истории, разрешается за ее пределами. А потому
неизбежно прохождение через очищение и смерть во имя воскресения человечества и
его возвращения в Царство Духа. Торжество духа означает конец феноменальной
истории и ее переход в качественно новый эон ноуменального мира вечно
обновляющегося Абсолюта.
Тема судьбы России
является сквозной для историософских исканий и публицистических раздумий
Н.А. Бердяева. В «Судьбе России» он прогнозирует мессианскую роль России в
мировом историческом процессе. В духе своих апокалиптических настроений эту
надежду он связывал с войной, в ходе которой Россия, пройдя через суровые
испытания, обретает, наконец, мужество преодолеть свой провинциализм и «вечно
бабье терпенье» и выйдет на поприще международной жизни, более того, собравшись
с духом, сумеет реализовать свою идею на благо всего человечества. Дело в том,
что по убеждению Бердяева, Россия еще не вошла по настоящему в жизнь
европейского человечества. «Великая Россия все еще оставалась уединенной
провинцией в жизни мировой и европейской, ее духовная жизнь была обособлена и
замкнута»[8]. Поэтому
военная встряска необходима для России, чтобы она наконец обрела себя, очистив
свою душу от «темного вина» стихийного своеволия и мракобесия, и стала вровень
с мировыми европейскими странами. Но, главное, Бердяев надеялся, что «великий
раздор войны должен привести к великому соединению Востока и Запада», что
«творческий дух России займет, наконец, великодержавное положение в духовном
мировом концерте»[9].
К сожалению, мировая
война и связанные с ней потрясения не оправдали ожиданий и надежд Бердяева.
Возвращаясь после тяжелого поражения России в войне и подписания позорного
Брестского мира к данной теме, он с великим прискорбием констатирует: «Русский
народ не выдержал великого испытания войны. Он потерял свою идею». Более того,
он пал жертвой «земного, коммунистического рая». Значит ли это, что идея России
оказалась ложью? – задается он мучительным вопросом и с надеждой, переходящей в
уверенность, отвечает на него: «Идея России остается истинной и после того, как
народ изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, Божья мысль,
осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро"[10].
Позднее, обращаясь к русской
идее, Н.А. Бердяев заявляет, что в основе исторической судьбы России
заложен и движет ею сокрытый смысл истории, выводящий ее из ограниченного во
времени и пространстве провинциального мира исторических задач на простор
космического мышления. Он предрекает, что Россия, преодолев соблазны земной
истории, дойдет до осознания идеи космической общественности. В связи с этим он
намечает целую экологическую программу. Перед человечеством встанет проблема
овладения и управления всей поверхностью земного шара с его океанами и
материками, проблема сближения Востока и Запада, причем не только в привычном
значении – России и Европы, - но и с подключением в мировой процесс Индии,
Китая и мусульманского мира. В решении этой универсальной задачи на долю России
выпадает великая миссия выступить «с благой вестью о наступлении Царства
Божьего» с верой в осуществление иного мира на основе радикального преображения
этого мира. Бердяев умер с уверенностью, что «Россия и русский народ могут
сыграть в этом большую роль в силу нашего эсхатологического характера. Но это
дело свободы, а не необходимости», - заключает он[11].
Итак, для Н.А. Бердяева
конец истории отнюдь не означает конца мира, а только переход в иной более
совершенный эон, или цикл его существования. Новой же сильной идеологии,
которая могла бы стать моделью нового развития истории, нет. Поэтому в
перспективе истории остается либо повторение пройденного, либо ее конец.
Правда, остается еще надежда, которую вынашивал Бердяев, что человечество,
русский народ, в частности, совершит еще прорыв в сферу Духа.
Список использованной
литературы:
1.Бердяев Н.А. Смысл истории. М.,
1990.
2.Бердяев Н.А. Судьба России. М.,
1990.
3.Бердяев Н.А. Новое Средневековье:
размышления о судьбе России и Европы. М., 1991.
4.Новикова Л.И., Сиземская И.Н.
Русская философия истории. М., 1997.
5.Ермичев Три свободы Н.Бердяева. М.,
1990.
6.Замалеев А.Ф. Лекции по истории
русской философии. СПб., 1995.
7.Зеньковский История русской
философии. Л.,1991.
[1] Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990. С. 13, 14.