Мифологические истоки научной рациональности

пифагорейцы же прямо указали, сколько имеется противоположностей и каковы

они»[4]. Это свидетельство Аристотеля особенно ценно в том отношении, что

оно указывает на рубеж, отделяющий миф от мифологизированной философии.

У пифагорейцев декада стала священным числом, обусловившим выборку из

огромного запаса бинарных оппозиций, которыми располагало мифическое

мышление—всего 10 вполне определенных пар, обладающих в значительной мере

категориальным статусом в системе пифагорейского, да и не только

пифагорейского мышления. Очевидно, речь идет о символических репрезентантах

определенных исторических типов мышления, более того — о доминантном выборе

строго определенных бинарных оппозиций. Вероятнее всего, что эти десять пар

противоположностей пифагорейцев возвещали уже некую сложившуюся культуру

счисления, а именно: десятичную, которая прочно вошла в практическую

деятельность людей и стала основой разного рода математических расчетов,

связанных с измерением участков земли, строительным, инженерным,

ремесленным делом и т. д. Декада выражала собою десять начал или основных

противоположностей, расположенных попарно:

| | | | | |ряд) |

|е | | | | |ряд) |

| | | | |й | |

Любопытно отметить, что логика развертывания мифа основана на категории

сходства или подобия, которая имеет как бы два вектора. Один направлен на

уподобление крайних членов триады, когда исходная оппозиция заменяется

«эквивалентными» членами, а второй — на уподобление самих этих крайних

членов путем введения медиатора, опосредствующего данную противоположность.

Если посмотреть на пифагорейскую систему противоположностей, то здесь

также уподобляются члены верхнего и нижнего ярусов, причем таким образом,

что каждый из них несет определенную информацию об остальных членах

соответствующего яруса. При этом первый и второй ряды подобий оказываются

аксиологически неравноценными. Например, зло является свойством

безграничного, а добро — ограниченного, нечет посвящен мужским благам, а

чет — женским. По свидетельству Симпликия, пифагорейцы сводили все

противоположности к двум рядам соответствий, один — худший, другой —

лучший, т. е. ряд добра и зла и символически исчерпав каждый ряд декадой

как целокупным числом, каждую из противоположностей включали с таким

расчетом, чтобы она со-вы-ражала все родственные ей понятия. Из

пространственных соотношений они включали право и лево, во-первых, потому,

что эти понятия выражают добро и зло... А во-вторых, потому, что всему,

чему присущи право и лево, присущи также и верх и низ, перед и тыл.

Вероятно, через эти пространственные отношения они выразили и все

остальные. Действительно, право они называли также и верхом, и передом, и

добром, а лево — и низом, и тылом, и злом.

В этой аксиологической поляризации противоположностей ясно проглядывают

ценностные ориентиры мифического мышления, выраженные в пространственных

символах Восток — Запад, правое — левое. Так, в мифах этрусков восточная

(правая) сторона ассоциируется с добром, светом, благом. Западная (левая)

сторона, напротив, связана со злом, тьмой, несчастьем. Кроме

пространственного, используется и другой код, символически выраженный как

мужское и женское. При этом мужское эквивалентно правому (позитивному),

женское — левому (негативному). Вспомним поэтому Парменида (вторую часть,

путь Мнения), где речь идет о строении Космоса: мальчики справа, девочки

слева. Не случайно оппозиции: правое — левое, доброе — злое, мужское —

женское, свет — тьма входят в десятку пифагорейских противоположностей.

Иначе обстоит дело с уподоблением по вертикали. Здесь нет специфических

медиаторов, как в мифе, их заменяет один всеобщий медиатор — число.

Согласно пифагорейцам, конфликт противоположностей разрешался через их

слияние в «среднем». Категория «среднего» в мышлении пифагорейцев

соответствует тому, что в мифе играет роль медиатора, преодолевающего

противоположности. В качестве такого всеобщего медиатора, благодаря

которому можно было бы уподобить самые различные качества и самые

противоположные вещи, выступает число, являющееся принципом гармонии.

Однако было бы ошибочным не видеть важного отличия пифагорейской системы

противоположностей с их слиянием в «среднем» от обычных мифологических

структур. Это отличие состоит в том, что у пифагорейцев медиация

противоположностей совершается не через ряд специфических посредников,

который прогрессивно ведет к «смазыванию» противоположностей, а через

всеобщий, универсальный медиатор, который по существу уже «взрывает»

изнутри логическую структуру мифа и означает переход к системе

рационального мышления. Таким образом, трансформация структуры мифического

мышления в маргинальную систему пифагорейских противоположностей

потребовала, во-первых, минимизации символических репрезентантов, которыми

в избытке располагало мифическое мышление в форме множества бинарных

оппозиций, и, во-вторых, замены специфических для каждой пары

противоположностей медиаторов на единый всеобщий и универсальный для

определенной системы оппозиций медиатор, каковым у пифагорейцев стало

число, являющееся принципом гармонии.

Согласно пифагорейцу Филолаю, предел и беспредельное вместе создают

число, так как предел есть принцип ограничения, расчленения и различения

беспредельного. Но так как в основе сущего лежали эти два начала, которые

не подобны и не родственны между собою, то, очевидно, невозможно было бы

образование ими космоса, если бы к ним не присоединилась гармония, каким бы

образом она не возникла. В самом деле, подобное и родственное вовсе не

нуждалось бы в гармонии, неподобное же, неродственное и различное по

количеству должно быть соединено такой гармонией, которая была бы в

состоянии удержать их вместе в космосе. В этом, собственно, и состоит

сокровенный смысл пифагорейского изречения — «числу же все подобно».

Никомах в своем «Введении в арифметику» поясняет, что гармония во всех

случаях возникает из противоположностей, ибо гармония есть единение многих

элементов смеси и согласие несогласных. Так, пифагорейцы называют музыку

слаженностью противоположностей, единением многого и согласием несогласных

звуков.

Число как всеобщий медиатор любых противоположностей предполагает

абсолютное начало или основу для порождения всех чисел — предел и

беспредел, которые реализуются в монаде и неопределенной диаде. Еще

Аристотель указывал на плодотворность принятия в качестве начала некоторой

пары противоположностей, ибо всякое изменение он рассматривал как переход

противоположностей друг в друга. В качестве таких пар оппозиций у

Анаксимена выступали разреженное и плотное, у Парменида — огонь и земля, у

Демокрита — полное и пустое. Кроме того, большинство ранних греческих

философов, включая и пифагорейцев, рассматривало эти начала как сугубо

материальные субстанциональные элементы. «То, из чего состоят все вещи,—

указывает Аристотель,— из чего как первого они возникают и во что как

последнее они, погибая, превращаются, причем сущность хотя и остается, но

изменяется в своих проявлениях,— это они считают элементом и началом

вещей»[5]. Таким образом, общим условием перехода от мифа к логосу является

введение всеобщего универсального медиатора, опосредствующего любые

возможные оппозиции и рассматриваемого в качестве единого начала вещей.

И, наконец, важной особенностью отхода от мифического мышления, которое

не различало субъективного и объективного, ощущений и свойств вещей,

является осознание противоположности чувственного и рационального. Так,

пифагорейская музыка в противоположность вульгарной различает гармонию

разумом, а не ощущением.

В целом же пифагорейская таблица противоположностей носит маргинальный

характер, сочетая в себе и логику мифа, и логику рационального мышления.

Покажем это на примере понятий чета и нечета. Согласно пифагорейцам, число

имеет два особых вида: нечетный и четный, и третий, смешанный из обоих —

четно-нечетный. У каждого из обоих видов много форм, которые каждый

проявляет сам по себе. Что это за третий вид, который является смешанным,

т. е. подобным обоим видам и потому называемым четно-нечетным? С нашей

точки зрения, само словосочетание «четно-нечетный» представляет собою явный

абсурд. Другое дело, если это понятие поместить в контекст структуры

мифологического мышления, где бинарная оппозиция для своего «сглаживания»

нуждается в соответствующем медиаторе, как бы примиряющем

противоположности. В данном случае медиатор представлен в самой

элементарной форме — чисто акустически и вербально самим словосочетанием

«четно-нечетное».

Близость понятия четно-нечетного к мифологическим медиаторам убедительно

демонстрирует Прокл в Комментарии к Евклиду, где дается разъяснение природы

четных и нечетных чисел. Пифагорейцы, согласно Проклу, делили четные числа

на три категории: четно-четные, четно-нечетные и нечетно-четные. Четно-

четным они считали число, которое делится на два, четно-нечетным — то,

которое после первой дихотомии оказывается далее неделимым (например,

10:2=5 и 5). Нечетно-четным они называли число, допускающее более одного

деления пополам (например, 12). Нечетные числа они посвящали мужским богам,

четные — женским. В свою очередь четно-нечетные посвящались «мужетворным

богиням, как, например, владычице Афине или владычице Гекате и Артемиде,

так как они девственницы и не прогрессируют далеко, а нечетно-четные более

производительным, но не прогрессирующим далеко, в равной мере сохраняющим

мужеподобность и женственность и занимающим промежуточное положение между

мужеподобными и женоподобными богинями вроде Анесидоры, которую почитали

афиняне: статуя ее совершенно женоподобна, но ей добавляли бороду,

символически выражая ее мужecтвeннocть»[6]. Любопытно отметить, что термины

«нечетно-четное» и «четно-нечетное» сохранились даже у Евклида (34

предложения IX книги «Начал»). В том же Комментарии к Евклиду Прокл

указывает и на космологический характер медиации через «четно-нечетное».

Угол треугольника Филолай посвящает трем богам. «Этим,— замечает Прокл,— он

указал и на то, что все причастно всему: и нечетное — четному и четное —

нечетному. Таким образом, четверичная Троица и троичная Четверица,

причастные к производительным и творческим благам, содержат целиком весь

мирострой рожденных вещей»[7].

Аристотелю принадлежит и такое толкование. «Элементами числа они (т. е.

пифагорейцы.— В. Ч.) считают четное и нечетное, из коих последнее —

предельное, а первое — беспредельное; единое же состоит у них из того и

другого (а именно: оно четное и нечетное), число происходит из единого, а

все небо — это числа»[8]. Почему же единица причастна природе чета и

нечета? Потому, что единица, прибавленная к чету, дает нечет, а

прибавленная к нечету, дает чет. Это было бы невозможно, если единица не

была причастна природе того и другого.

На этом примере отчетливо видно, как рациональность арифметических

понятий и операций пронизана идеологемами и структурой мифического

мышления. Вместе с тем с современной точки зрения налицо несовместимость

этих двух ментальностей. Ведь такие явно контрадикторные, противоречащие

друг другу, понятия, как чет и нечет, странным образом трансформируются в

контрарные, т. с. противоположные понятия, между которыми существует нечто

среднее— четно-нечетное и нечетно-четное.

Между тем логический статус контрарных понятий в значительной мере иной,

чем у контрадикторных. К контрарным или противоположным понятиям в отличие

отконтрадикторных (противоречащих) не применим закон исключенного третьего,

который лежит в основе косвенных математических доказательств. Так, из

ложности одного из противоположных понятий логически не следует ни

истинность, ни ложность противоположного понятия.

Однако в самой пифагорейской математике, где впервые начинают

использоваться логические доказательства, с понятиями чет и нечет начинают

оперировать как с контрадикторными. Об этом свидетельствует доказательство

несоизмеримости диагонали со стороной квадрата, равной единице, на которое

указывает Аристотель в 23-й главе 1-й Аналитики. Это доказательство, как

известно, основано на том, что число, квадрат которого равен 2, оказывается

одновременно четным и нечетным, что является абсурдом. Путем приведения к

невозможному доказывается тезис несоизмеримости вышеуказанных диагонали и

стороны квадрата, потому что, по Аристотелю, если допустить их

соизмеримость, то нечетное было бы равно четному. Невозможность

одновременно продуцировать четность и нечетность связана, видимо, с тем,

что промежуточное понятие «четно-нечетного» выносится за рамки числа как

такового и приписывается только монаде (единице).

Тем самым расчищается поле для применения основных законов формальной

логики (включая и закон исключенного третьего), а фиктивное с оперативной

точки зрения понятие «четно-нечетного» превращается во внешний

идеологический привесок, необходимый для мифотворческих спекуляций

пифагорейцев. Таким образом, понятия «чет» и «нечет» проецируются на два

существенно различных типа мышления: специфически пифагорейскую мифологему,

в структуре которой они образуют бинарную оппозицию с медиатором (четно-

нечетного), и вполне рациональную пару контрадикторных понятий в системе

арифметики. Налицо дополнительность до-рациональной и рациональной структур

мышления, откуда берут начало две конкурирующие маргинальные системы —

диалектика Гераклита и формальная логика школы элеатов.

Следует отметить, что термином «пифагореизм» обозначают различные периоды

в развитии этого учения, часто смешивая ранний и поздний пифагореизм. Как

правило, поздний связывается преимущественно с Филолаем и его

последователями. Между тем тезис Филолая о всеобщей гармонии

противоположностей почти дословно воспроизводит более раннее по времени

учение Гераклита.

Мифо-логика и диалектика Гераклита

По свидетельству Псевдо-Аристотеля, «природа стремится к

противоположностям и из них, а не из подобного, создает согласие...

Вероятно, именно в этом смысл изречения Гераклита Темного: «Сопряжения:

целое и нецелое, сходящееся, созвучное — несозвучное, из всего одно, из

одного — все»[9]. Так и все мироздание, т. е. небо и Землю, и весь космос в

целом, упорядочила единая гармония через смешение противоположных начал.

Подобно ранним пифагорейцам, устройство природы он уподобляет музыкальной

гармонии: «Природа, сочетав между собой несхожие начала мироздания,

соразмерила их словно музыку благозвучным согласием: смешав сухое с

влажным, пылающее с ледяным, медленное с быстрым, кривое с прямым, она

создала, согласно Гераклиту, «из всего одно и из одно все»[10].

Какова логическая природа этих противоположностей? Симпликий указывает на

то, что противоположности коррелятивны друг другу: если иссякнет одна

противоположность, то не будет и другой. Неверно поэтому считать, что,

например, добро могло бы существовать, если одновременно не было бы зла.

«Так как добро противоположно злу, они по необходимости должны

противостоять друг другу и как бы держаться благодаря взаимному

противоупору. Ни одна противоположность не может существовать без того, что

ей противоположно»[11].

По свидетельству филона Александрийского, противоположности едины:

смертное — бессмертное, начало — конец, рождение — гибель, болезнь —

здоровье, избыток — недостаток. Гераклит высказывает противоположные

предикаты об одном и том же и допускает противоречащие друг другу

высказывания. «Есть однако такие,— пишет Аристотель,— кто говорит, что одно

и то же может в одно и то же время и быть и не быть[12], и утверждает, что

так считать вполне возможно. Этого мнения придерживаются и многие

рассуждающие о природе»'^. Таким образом, закон противоречия у Гераклита и

его последователей обретает онтологическую значимость. Этот тезис тесно

связан с признанием всеобщей изменчивости вещей и отрицанием неподвижности

бытия: все течет и изменяется, нельзя в одну и ту же реку войти дважды. По

этой причине Гераклит и его последователи избегают дефиниций и не считают

возможным утверждать что-то определенное о вещах, ибо это ведет к

неподвижности бытия, которую они отрицают.

Единство противоположностей связано, в свою очередь, с переходом их друг

в друга: холодное нагревается, горячее охлаждается, влажное сохнет,

иссохшее орошается. Один и тот же есть путь вверх—вниз, туда—сюда. Этот

тезис Гераклит иллюстрирует круговращением космоса и взаимным превращением

четырех элементов: из земли возникает вода, из воды — воздух, из воздуха —

эфир. Затем наступает обратный порядок: из эфира образуется воздух, из

воздуха — вода, из воды — снова земля.

Перед нами довольно стройное изложение диалектики, которое Гегель в своих

«Лекциях по истории философии» назвал превосходным. Возникает вопрос: какая

ментальность сделала возможным подобный ход мысли и позволила воспринять

его как естественный для того времени? Многое здесь, как нам

представляется, может прояснить сопоставление со структурой мифа. Мы

видели, что в мифе оппозиции соответствующим образом сходятся в медиаторах,

которые как бы воплощают единство противоположностей. Аналогично и переход

противоположностей представлен в структуре мифа, где две ситуации

оказываются эквивалентными благодаря инверсии членов и отношений при

условии, что один член заменяется на противоположный, и происходит инверсия

между значением функции и аргумента[13]. Например, в фольклоре

североамериканских индейцев «Деяния Асдиваля» космологическая схема

строится на оппозиции верха и низа, неба и земли. Инверсия отношений в

данном случае состоит в том, что несчастливый брак Асдиваля с небесной

звездой оборачивается успехом в подводной стране моржей. Технико-

экономическая тема характеризуется переходом начального состояния в

симметричную, но обратную (противоположную) структуру. Для начальной стадии

характерны голод, оппозиция восток — запад, преобладание женских

персонажей, наличие движения, а для конечной — насыщение, оппозиция верх —

низ, мужские персонажи, неподвижность. Мы видим на этом примере, как

элементы первой стадии изменяют свой знак на противоположный на следующем

этапе развития темы. Таким образом, структура мифа демонстрирует

одновременно и единство противоположностей, и переход их друг в друга.

Страницы: 1, 2, 3

МЕНЮ

Мифологические истоки научной рациональности