Философское мировоззрение Аристотеля

всяком случае, ограничить их. Удовольствие, испытываемое от процесса

познания, совершенно иного рода по сравнению с чувственным - оно есть

удовольствие в подлинном смысле, поскольку связано с абстрагированием

от частного и единичного, устремленностью к общему, взятому в чистом

виде. В противовес Платону Аристотель связывает познание с

усмотрением общего в вещах, с подробной детализацией. Такое познание

выступает источником удовольствия, которое оказывается по своей

природе тем же, что мы получаем от чувственных вещей. Нет двух

отдельных удовольствий, одно из которых интеллектуально-

созерцательное (высшее), другое - жизненно-чувственное (низшее), есть

одно удовольствие, которое в познании осуществляется через

внимательное и чуткое отношение к богатству и разнообразию мира.

Аристотель сознает, что данный тезис должен базироваться на ином

по сравнению с платоновским пониманием идеи и эйдоса вещи. В

частности, необходимо признать, что изменчивость есть свойство не

только чувственных вещей, но и эйдосов. Однако если просто

остановиться на таком признании, то это будет всего лишь шагом назад

к доплатоновской философии и весь мир снова станет бесконечной

текучестью или мертвой неподвижностью. Старигит, однако, утверждает

не просто изменчивость идеи, но говорит о том, что идея есть принцип

закономерного становления. Нужно понимать идею вещи не только

устойчиво и стабильно, но и так, чтобы она обосновывала всю

неустойчивость и текучесть вещи. Это значит, что идея есть принцип

бесконечной делимости или детализации, который у каждой вещи

(предмета изучения) свой. Чтобы познавательная детализация не уходила

в дурную бесконечность (ведь членить любую вещь на части можно до

бесконечности), следует найти закон этой детализации или

самоделимости. Но он же станет и искомым законом вещи, т.е.

исследуемого предмета. Таким образом, принцип становления оказывается

у Аристотеля универсальным, поскольку охватывает и чувственный мир

(подвижность и изменчивость которого не нуждается в специальных

доказательствах), и мир эйдосов, в котором изменчивость предстает в

качестве становления.

Познание, следовательно, есть непрерывная детализация,

обнаруживающая законы становления вещей, чем более глубоко и чем

более микроскопично исследование, осуществляемое разумом, тем большее

удовольствие оно доставляет и тем более человек приближается к

блаженному состоянию внутреннего равновесия души.

Истина как эстетически-разумное отношение к миру. Разумное

познание выступает мысленным охватом всех деталей, но уже лишенным

всякой хаотичности и суеты, т.е. того, что характерно для

неосмысленной деятельности и повседневной жизни. Но разум не оторван

от жизни по двум причинам. Во-первых, он столь же нацелен на

многообразие и изменчивость, как и чувства. Его следует рассматривать

высшей степенью по сравнению с последним только потому, что он

спокоен и уверен в себе, не столь тороплив с реакцией на

несообразности и уродства жизни. Во-вторых, разум не есть нечто

неподвижное, в отличае от чувств. Которые подвижны и изменчивы, -

именно так трактовали соотношение разумного и чувственного познания

Платон и большинство греческих мыслителей. Разум в трактовке же

Аристотеля - динамично-подвижен, деятелен. Значит, в разуме (уме)

находят свое выражение и становление, и жизнь, и наслаждение. Но ум к

тому же способен соединять в целое все сферы жизни - практичность

(рассудительность), мудрость и науку - посредством нахождения общих

принципов: “для первоприходцев существует ум”. Следовательно,

разумное познание исходит из рассмотрения мира как единства

разнообразного и призвано в качестве итога дать картину целостного и

бесконечно разнообразного мира, организованного разумного и

эстетически. Познание не есть своеобразное бегство в неподвижный мир

идей (как вольно или невольно получилось у Платона), а есть то, что

дает возможность видеть в самой изменчивости и текучести внутреннюю

красоту и разумность. Никакие видимые беспорядки и несправедливости

не могут отвратить от мира. Напротив, они стимулируют познавательный

интерес, который и дает мужество жить и переносить все невзгоды.

Философ - тот, кто в познании находит источник радостного отношения к

миру, вопреки трудностям и помехам. Истинное знание открывает

целесообразность и “умную красоту мира”.

Классификация наук.

Как истинный представитель греческой культуры, Аристотель высоко

ценит мудрость (софию), под которой понимает искусность, умение,

мастерство. Такое понимание мудрости роднит его с предшественниками

по античной философии - “любви к мудрости”. “Мудрость в искусствах, -

пишет Стагирит, - мы признаем за теми, кто безупречно точен в своем

искусстве: например, Фидия мы признаем мудрым камнерезом, а Поликлета

- мудрым ваятелем статуй, подразумевая под мудростью, конечно, не что

иное, как совершенство искусства”. Но так же как Сократа и Платона,

Аристотеля привлекают не только частные виды “мудрости”, не отдельные

умения, а “умение всех умений”, т.е. мудрость вообще: “Однако мы

уверены, что существуют некие мудрецы в общем смысле, а не в

частном...” Отправляясь именно от высокой оценки мастера и умельца в

своем деле, Аристотель вслед за своими предшественниками стремиться

найти и определить мудрость как таковую. Подлинное искусство слова

стояло у древних греков в том же ряду, что и искусство мастера, в

какой бы сфере он ни трудился. Не случайно в Древней Греции были

развиты логика и риторика, которым и сам Аристотель уделял особое

внимание. Но Стагирита к тому же привлекала и более общая задача -

вполне естественная при высокой оценке мудрости, - дойти до ее высших

пределов, обобщив достижения во всех областях знания и искусства. С

этой целью он прежде всего прибегает к классификации знаний и умений.

Аристотель разделил науки на три большие группы: теоретические

(“умозрительные”), практические (“рассудительные”) и творческие

(продуктивные). К первым он отнес философию, математику и физику, ко

вторым - этику и политику, к третьим - искусство, ремесла и

прикладные науки. Как видно, третья группа это не совсем науки в

современном понимании: это знания о том, как нечто можно “сделать”,

произвести.

Для Аристотеля они являются базовыми, отправляясь от которых

следует идти к знанию более теоретическому и общему. Нужно обратить

внимание и на то, что под практическими науками Стагирит понимает

этику и политику, т.е. то, что связано с общением людей. Основа этики

и политики - рассудительность, а практические науки - это науки о

поступках и о выборе правильной линии поведения среди людей. Для

Аристотеля практические науки - учение об одном из видов мудрости:

умении общаться с людьми, но “всякое государство представляет своего

рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо

блага... больше других и к высшему из всех благ стремиться то

общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой

все остальные общения. Это общение и называется государством или

общением политическим”. Таким образом, политика попадает в класс

практических наук, изучая наиболее важную сферу общения. Однако

человек не довольствуется ни знанием того, как нечто можно

произвести, ни того, как происходит общение и как следует общаться, -

человека интересуют и вопросы мира, души, причины именно такого, а не

иного их устройства. Причем эти вопросы можно поставить и вне их

связи с практически-нравственно-политическими и ремесленно-

продуктивными потребностями. Тогда возникают науки теоретические, или

“умозрительные”, среди которых физика (одной из частей которой

Аристотель считает психологию), математика и, наконец, наиболее

“умозрительная” из всех наук - философия.

Философия - наиболее общая из всех наук, поэтому она есть

“умение всех умений”, выраженное в форме чистого знания.

Следовательно, по отношению ко всем другим наукам она выступает как

то, что формирует наиболее общие принципы, действующие во всех

науках. Однако философия сама по себе не преследует никаких

практических и эмпирических целей, она не связана с использованием ее

знаний для удовлетворения материальных нужд. Поскольку другие науки

подчинении этим целям и нуждам, поскольку они не самоценны, зависят

от них. Умозрительность и отказ от того, чтобы быть использованной в

каких-либо лежащих за ее пределами целях, есть не недостаток, а

достоинство философии. Только так она может выразить и разрешить

глубинную потребность человека - стремление получить ответ на

“последнее почему”. В философии выражается чистая жажда знания,

страсть к истине, удерживающая от лжи. “Таким образом, - заключает

Аристотель, - все другие науки более необходимы, чем она, но лучше ее

- нет ни одной”.

Метафизика.

Термин “метафизика” не аристотелевский. Введен он скорее всего

издателем сочинений Аристотеля Андроником Родосским в I в. до н.э. В

последующей традиции этот термин стал обозначать знание о наиболее

фундаментальных основаниях бытия. Он стал приблизительным аналогом

современного слова “философия”. Аристотель же употреблял выражение

“первая философия” в отличие от второй философии, под которой он

понимал физику. Греческое слово “софия” (буквально “мудрость”)

указывает на совершенство или на мудро-невозмутимое превосходство

совершенства над несовершенством: так, например, мастер смотрит на

лентяя или неумеху. Знание же всегда выступает выжимкой или

экстрактом из умения. “Знать” означает не просто уметь сделать, но и

уметь толково рассказать о том, как сделать. Уметь рассказать значит

уметь сформулировать общие принципы, а это более трудно, чем просто

сделать: “Поэтому мы и наставников в каждом деле почитаем больше,

полагая, что они больше знают причины того, что создается... Таким

образом, наставники более мудры не благодаря умению действовать, а

потому, что они обладают отвлеченным знанием и знают причины. Вообще

признак знатока - способность научить...”

Логически можно подниматься все выше и выше - на все более

обобщенные уровни знания. Самый высокий уровень обобщенности есть

“первая философия”.

Стагирит весьма существенно перерабатывает платоновские понятия

идеи или эйдоса. Он отказывается от фанатического представления об

отдельном существовании мира идей и каждой идеи отдельно от вещи:

эйдос вещи находится в первую очередь в ней самой. Он является одной

из причин вещи и есть ее сущность, т.е. образ (эйдос). В последующей

западной философской традиции греческое “эйдос” было трансформировано

в латинское “форма”. Соответственно первая из причин стала называться

формальной причиной. Но Аристотель не пользовался латынью. Не ввел он

и какого-либо нового термина по сравнению с платоновской идеей, или

эйдосом. Аристотель лишь вкладывает новый смысл в уже известную

терминологию. Поэтому первую аристотелевскую причину целесообразно

называть эйдетической (от слова “эйдос”), не забывая о ее другом

(латинизированном) названии - “формальная причина”. Следующая из

отмечаемых Аристотелем причин - материальная. Две причины, взятые

вместе, определяют условия и основание существования вещи и являются

достаточными для объяснения реальности, взятой статически, т.е.

неподвижно. Например, данный человек с точки зрения двух причин есть

материя (мясо, кости и т.д.) и душа. Но если его рассматривать как

возникшего и развивающегося, то могут возникнуть вопросы: кто его

родил и почему он развивается и растет? Ответить на эти вопросы, по

Аристотелю, значит найти еще две причины. Во-первых, двигательную - в

нашем случае указать на родителей, давших жизнь, и во-вторых,

целевую, или финальную - определить цель, в направлении к которой

развивается данный человек. Учение о четырех причинах Аристотель

связывает с учением о бытии.

Смысл вопроса о бытии остается у Аристотеля тем же, что и у

предшественников, прежде всего у Платона. Именно: когда и при каких

условиях нечто существует, а когда его существование является

иллюзией, т.е. данное нечто лишь “мнит”, что существует. Платон

обнаружил, что бытие чего-либо определяется границей, очерчивающей

предмет, - это во-первых; во-вторых, неким принципом единства,

стягивающим его части в целостность, что подразумевает взаимную

согласованность частей. Аристотель идет гораздо дальше Платона,

разрабатывая, прежде всего, обобщенное учение о типах бытия. Он

исходит из возможности не одного (как у Платона), а разных типов

бытия. Таких типов четыре: 1) бытие как категория, 2) бытие как акт и

потенция, 3) бытие как акциденция, 4) бытие как истина.

Бытие как истина. Оригинальность Аристотеля в данном пункте

проявляется в том, что он четко выделил и обозначил то, что у

предшественников только намечено. У Платона истинное бытие и бытие в

общем смысле совпадают и в равной мере относятся к миру идей. У

Аристотеля истинность и неистинность бытия принадлежат человеческому

интеллекту. Если мысль, идея, рассуждения и т.д. истинны, то они

существуют. Ложь не обладает свойством бытия, т.е. правильно будет

сказать, что ложная мысль не существует, а производит видимость

существования. Ложная мысль не обладает целостностью,

последовательностью, логической строгостью, поэтому при внимательном

рассмотрении рассыпается, “растворяется”, т.е. уходит в небытие, что

и свидетельствует о ее изначальной небытийственности, Ложь возникает

тогда, когда разум соединяет с реальностью несоединимое и разъединяет

то, что не подлежит разъедитению. Иначе говоря, ложная мысль не

трудится над уяснением субстанции, т.е. того, что должно быть для

всякого соединения; такая мысль действует произвольно, поэтому

соединяет без всякого правила, по произволу. Не давая понятия

субстанции, она способна и разъединять, тем самым непроизвольно

разрывать целостность.

Бытие акциденций - это бытие случайное. Смысл выделения такого

рода бытия в том, что, по Аристотелю, в общем случае предмет

существует (по-русски можно употребить слово “бытийствует”, поскольку

слово “есть”, т.е. третье лицо глагола “быть”, неполно передает

важный в данном случае акцент, который хорошо слышится в таких,

например, сочетаниях: “быть или не быть”, “быть или казаться”) тогда,

когда имеется закон его существования. Под законом понимается, во-

первых, упорядоченная связь частей предмета между собой,

регулярность, проявляющиеся в процессе изменения предмета. Во-вторых,

это закон взаимодействия с другими предметами, их совокупности и в

пределе с миром в целом. Но закон можно установить только тогда,

когда имеется множество случаев взаимодействия. Когда же нечто

происходит нерегулярно, “не всегда и не по преимуществу”, а как

случайный эпизод, то связь не носит существенного характера.

Например, из того факта, что человек сел на данный стул, никак не

следует наличие существенной связи между этим человеком и стулом.

Однако Аристотель не отказывает бытию по акциденции (по случайности)

в праве называться бытием. В то же время отмечает, что оно не может

стать предметом научного познания, поскольку наука изучает

существенное - то, что может быть сформулировано как закон. Наличие

элемента случайности признается Аристотелем всюду, где действует

материальная причина, т.е. присутствует материя. “Бытие по

акциденции”, выделяемое мыслителем специально, - лишь наиболее

крайнее проявление случайности, когда она становится определяющей,

вытесняя проявления эйдоса.

Бытие как потенция и акт. В понятие эйдоса, или формы,

Аристотель вкладывает все, что с различных сторон определяет бытие

вещи (т.е. предмета, могущего быть мыслимым как нечто определенное),

а также условия его бытия. Эйдос прежде всего формирует, т.е.

образует, материю. Нет материи абсолютно чуждой форме, абсолютно

бесформенной или безвидной: если отнять у нее ее осязаемость, ее

видимость, составляющие ее форму, - ее мыслимые или чувственные

свойства, - она обратится в небытие. Существует в действительности

только оформленная материя, т.е. материя того или другого рода или

вида. Сама по себе материя есть только “материал” формы, возможность

или потенция формы. Напротив, образ или форма составляют всю

действительность или энергию материи. В самом деле, существуют

железо, медь, камень, растения, животные и т.д. Если же попытаться

помыслить “материю вообще”, то окажется, что ее тоже прийдется

мыслить в качестве некоторой определенности, в виде туманности или

чего-то в том же роде. Форма как бы “вбирает” в себя материю как свою

возможность.

Во-вторых, бытие как потенция и акт раскрывает эйдос, или форму,

не только как внешнюю форму - зрительную и осязательную, - но и как

существенную внутреннюю форму. Если, например, для статуи формой

является внешний вид, то для организма формой является его душа.

Смысл понятия формы в обеих случаях один и тот же - это то, что

образует целостность, организует ее, определяет внутреннюю цель. Но

характер формы - внутренний или внешний - определяет существенную

сторону предмета. Так, например, форма глазного протеза заключается в

его внешних данных; форма живого глаза выражает его целесообразное

строение и функцию: она есть само зрение. Наличие внутренней формы

отличает живое от мертвого, функционирующий живой организм от трупа.

Внутренняя существенная форма проясняет и то, что в аристотелевском

смысле она есть “что” вещи, ее смысл, что вещь собой представляет -

“чтойность”. Материя есть возможность “чтойности”, точнее ряд

возможностей, но ряд не бесконечный, а всегда определенный и

ограниченный. Душа есть форма (“чтойность”) человека и “энтелехия”,

т.е. энергия его тела.

Бытие как категория. Аристотель отмечает следующие главные

категории: 1) субстанция или сущность; 2) качество; 3) количество; 4)

отношение; 5) действие; 6) страдание; 7) место; 8) время. Смысл этого

вида бытия - в утверждении сводимости всего бесконечного многообразия

эйдосов к определенным и наиболее общим классам или группам. Каждый

из классов имеет, следовательно, свой особый эйдос и может быть

рассмотрен сам по себе, независимо от отдельных предметов, входящих в

данный класс, или от других характеристик предмета. Поэтому бытие как

категория может быть охарактеризовано так же, как “бытие в себе”.

Однако самостоятельное существование имеет лишь первая из категорий -

субстанция, или сущность. Остальные же основаны на ней, отсылаются к

ней. Субстанция есть та “часть” эйдоса вещи и одновременно отдельный

эйдос со своей собственной материей, без которой вещь перестает

существовать как таковая. Субстанция есть основа отдельности вещи,

оправдание очерченности ее границ, основа единства вещи и условие ее

жизни. Постановка вопроса о субстанции, заведомо логически

предполагающая наличие наиболее общей субстанции - “субстанции всех

субстанций”, - уже условие мыслимости чего бы то не было - будь то

отдельная вещь, категории или мир в целом. Кроме того, через понятие

Страницы: 1, 2, 3