Философия Вселенского пессимизма Артура Шопенгауэра

исчерпать собою глубочайшее стремление нашего существа и дать, через свое

удовлетворение, полноту и прочность нашему бытию. Отсюда неизбежное для

всех людей меланхолическое, втайне глубоко и безысходно трагическое

сознание, выражаемое французской поговоркой:

«si jeunesse savait, si viellesse pouvait» — «сознание обманутых

надежд, недостижимости истинного счастья на земле». Здесь выражен трагизм

человеческой жизни для всех эпох, осознаваемый, впрочем, именно в нашем,

двадцатом, веке с наибольшей силой и остротой.

Итак, Шопенгауэр — философ мировой скорби, но это не унылая скорбь

Кьеркегора, которая сродни словам Екклезиаста: наш мир—это «суета сует—все

суета» (Еккл., I, 1). Это скорее своего рода героический пессимизм, близкий

к стоицизму, присущему философии Хайдеггера. Шопенгауэр обосновывает свои

пессимистические взгляды и определенным пониманием времени и пространства.

Время враждебно человеку; оно обнаруживает тщету любых упований и изрекает

свой безжалостный приговор над самым дорогим и святым для нас. Пространство

разделяет самых близких друг другу людей так же и тем, что сталкивает их

интересы. Свою лепту в диссонансы жизни вносит и причинность. Она, подобно

маятнику, перебрасывает людей от одних состояний к другим, им

противоположным. Причинность—самая губительная основа человеческих

горестей.

Шопенгауэр не делает того вывода, что в жизни абсолютно все

безнадежно. Но какие же надежды он хочет возродить в сердцах людей?

Характер этих надежд определяется прежде всего апелляцией к чувству

человеческого достоинства. А затем—утверждениями насчет запредельной

Мировой Воли. Философ использует известную статью Канта «Об изначально злом

в человеческой природе» (1792) и продолжает ход рассуждений ее автора в

направлении того вывода, что зло коренится в самом мировом начале, в

двойственности Воли, в ее диссонанс и разладе с самой собой. В ней

укоренено как тождеств мучителя и мученика, так и их

взаимопротивоположностью. Шопенгауэр считает даже, что в притеснителе воля

страдает «еще более, в той мере, в какой сознание обладает большей ясностью

и определенностью и воля больше стремительностью».

В окружающем нас мире, по мнению философа, происходят вечные

повторения трагических состояний, и в их повторениях виновата именно Воля.

Мысль о «вечном возвращении» в истории выскажет потом Фридрих Ницше.

Неотъемлемым составным элементом того вариант. «трагической диалектики»,

который был создан Шопенгауэром, является понятие вины Мировой Воли.

Возникновение Вселенной и жизни в ней — это стихийное не осознанное, а

затем и сознаваемое грехопадение, и толь ко отчасти оно искупается

страданиями, выпадающим . на долю живущих в мире существ. Уже сам тот факт,

что область явлений существует, требует вынесения «мирского приговора», а

затем и его исполнения—приговор над явлениями, а через посредство явлений—и

над сущностью. Все дело Мировой Воли само по себе есть преступление, хотя

этот преступник сам по себе неразумен и, казалось бы, не может за себя

отвечать, но, создавая способный на порождение разумных существ космос, ми

«майи» себя обманывает, отделяя и отдаляя последствия своих действий от их

причины, однако это не может его оправдать. Преступник должен быть наказан,

и это значит, что ему надлежит наказать самого себя. В философии Гегеля

Мировой Разум, благодаря своей «хитрости)», поднимается «выше добра и зла»,

у Шопенгауэра же Мировая Воля, вследствие своей изначальной преступности

погрязает во зле, и ей остается проявить некую хитрость в отношении себя,

чтобы освободиться от зла и связанных с ним страданий. Освобождение должно

быть достигнуто самоубийством Мировой Воли.

Как же это может быть достигнуто? Привести в исполнение приговор над

Волей, а тем самым и избавить себя и людей от страданий сама Воля не в

состоянии, это могут осуществить только люди как составные звенья мира

явлений. Эта их деятельность будет вполне морально оправдана, потому что

она будет означать искупление Волей своей вины перед собой. В чем же должна

заключаться названная деятельность?

Философ мировой скорби считает, что людям надлежит направить присущую

им жизненную энергию и против самой этой энергии, а через посредство этого

и против ее источника — Мировой Воли. Высшие проявления Воли следует

обратить на борьбу против ее ядра, что, по мнению Шопенгауэра,

подсказывается уже тем фактом, что и в природе более развитые существа

(скажем, хищники) уничтожают менее развитых (травоядных животных).

Отчужденная жизнь, если использовать гегелевскую форму выражения, должна

довести себя до состояния полного самоотчуждения, феномен воли призван

упразднить саму Волю.

Но какими действиями можно этого добиться? Прежде всего необходимо

средствами философского познания выяснить саму стоящую перед людьми задачу.

Затем надо пройти по двум следующим друг за другом ступеням самоуничтожения

Воли. Первая из этих ступеней — эстетическое созерцание, вторая—моральное

самосовершенствование и благодаря этому переделка своего поведения в

надлежащем направлении. На самом верху второй ступени намечается переход в

состояние, близкое к религиозному самоотречению, и это при несомненном

общем атеистическом умонастроении Шопенгауэра! Таким образом складывается

некоторое подобие схемы, возникай у датского философа Серена Кьеркегора,

согласно которой в жизни ищущего истину человека последовательно сменяются

эстетический, этический и религиозный стили жизни. Они составляют различные

образцы человеческого поведения, и из них только последний из образцов

обещает спасение. Но перед нами только отдаленное подобие, потому что

Кьеркегор уповал на возвращение к Богу, а Шопенгауэр надеется на то, что

будет достигнуто полное уничтожение всего существующего.

Как считает Шопенгауэр, наивысшая цель искусства состоит в

освобождении души от вызываемых эгоистическими страстями страданий, в

обретении духовного успокоения. Это отчасти близко к идеалу так называемом

«атараксии» древних греков, но не в смысле эпикурейцев, у которых это

понятие означало приятно-безмятежное состояние души, равновесие и гармонию

всей психической и телесной жизни, и не в смысле стоиков, видевших г.

«атараксии» освобождение от страха и мужественное примирение с

приближающимися бедствиями и несчастиями Скорее здесь намечается

«атараксия» в ее скептическое варианте, которая совпадает с установкой на

полное без различие к жизненным благам и невзгодам. Концовка «Этики»

Спинозы, которая гласит, что «все прекрасное так же трудно, как и редко»,

добавляет, несомненно, присутствующий во взглядах Шопенгауэра на роль

искусств, в жизни людей элитарный момент. Не каждый человек способен

достигнуть морального состояния в его эстетическом звучании, но только

художественно просветленный.

VI. «СПАСЁТ ТОЛЬКО ИСКУССТВО…».

Гораздо больший интерес представляют оригинальные разделы, посвященные

вопросам этики, эстетике музыки и культуре в целом. Осмысливая собственный

бытийный опыт и оглянувшись вокруг, Шопенгауэр увидел много зла и

страдания, которые определяли смысл жизни без счастья. Лишь безнравственный

может быть счастлив. Каждый человек должен чувствовать ответственность за

зло, происходящее в мире. Зло не только доминирует, но оно источник и

первооснова всего сущего, оно разлито в окружающем мире и в нас самих в

виде желаний, оно определяет нашу деятельность, а, следовательно, культуру,

которую творит человек - продукт этой злой воли. По мысли Шопенгауэра

первоэлементом мира является Воля, которая, проходя через ряд ступеней

объективации, достигает вершины, объективируясь в человека. В основе

культуры лежит Воля - некая злая, слепая, безосновная субстанция, задающая

пессимистический тон жизнедеятельности человека. Никогда ещё в истории

философии не акцентировалось так место человека в социокультурном процессе.

Он поставлен в центр мироздания. Человек есть начало и конец

мировосприятия, которое предполагает не только логико-рациональное

познание, но и чувствование, лежащее за его пределами. После открытий

психоанализа, бесспорно утверждение об огромном значении бессознательного в

поведении человека, а следовательно в культуре. Бессознательное,

внесознательное, подсознательное, иррациональное - этими понятиями пытаются

обозначить пространство, внутри которого находятся различия, вызывающие

феномен уникальности каждого. Ценности, значения, нормы могут быть

истинными лишь постольку, поскольку они формировались душой. Своеобразие

культуры заключено в душе и духе народа, а не в разуме. Трудности в

изучении культуры связаны со спецификой духовных образований, требующих,

наряду с традиционными формально-логическими методами научного познания,

иные подходы: учет интуиция, анализ художественного творчества как сферы

проявления иррационального, в целом -символическое прочтение бытия. Вклад

Шопенгауэра в культурологию видится в том, что именно он указал на

пространство, где формируются ценности и нормы человека, определяющие его

деятельность, культуру, по большей части лежащие за пределами разумного.

Человек есть существо страдающее. Бытие и страдание - понятия

взаимосвязанные. В философии Шопенгауэра страдание осмысливается

положительно, поскольку является продуктивным, основой творческой

деятельности. Однако плоды человеческого труда не приносят человеку

счастья, он не может насытить свои потребности, так как всякая

удовлетворенная потребность порождает новую, а удовлетворение - скуку.

Человек распят между страданием и скукой, то и другое есть зло. Шопенгауэр

не ограничивается констатацией зла в окружающем мире, а пытается обрисовать

пути, следуя которыми ,человек может прожить жизнь спокойно, счастливо. По

Шопенгауэру счастье есть спокойствие. В подобной рефлексии прослеживается

известная традиция, уходящая корнями в древнеиндийскую философию,

изложенную в "Упанишадах". Шопенгауэр видел возможность отстранения от

построений Воли в пренебрежении потребностями, выходящими за рамки самых

необходимых, тем самый пропагандируя аскетический образ жизни. Моральное

самосовершенствование рассматривалось мыслителем как способ отрешения от

злой Воли.

Шопенгауэровская Воля, пройдя ряд объективаций, возвращается к

исходному началу через искусство и, в частности, музыку, которая отражает,

схватывает суть Воли, представляющую вечное становление. Безграничная

образность в музыке уникальна, она позволяет собственные фантазии и

переживания органично вплетать в замысел автора. На иррациональном,

интуитивном уровне музыка проникает в душу, соприкасаясь с таинственным и

труднообъяснимым внутренним миром человека. Слова грубы и вульгарны. Они не

могут даже приблизительно выразить что есть жизнь. Музыка как высшее

проявление духовности мистически постигает эту истину. Шопенгауэр

вербализовал то, как чувствовал музыку Вагнер. На основании сопоставления

времени написания текста оперы "Кольцо Нибелунга" и знакомства Вагнера с

философией Шопенгауэра, А.Ф.Лосев вполне обоснованно утверждал, что "нужно

говорить не столько о влиянии Шопенгауэра на Вагнера, сколько о

самостоятельном шопенгауэрианстве Вагнера"4. После знакомства Вагнера с

философией Шопенгауэра, ему нечего было менять в тексте "Кольца". Мир на

сцене гибнет, потому что все персонажи оперы желали обладать кольцом

Альбериха, символизирующего несправедливую, безнравственную власть при

помощи золота. Вещное обладание пагубно: не удовлетворение потребностей -

смысл существования человека, а сохранение и развитие человеческих качеств.

В ХХ веке Э.Фромм, в работе "Иметь или быть" заявит, что каждый человек

делает в жизни выбор, после которого он или обретает внутреннюю свободу,

независимость, сохраняет собственную индивидуальность или становится частью

толпы, вещью, частицей рыночных отношений. Последний выбор в глобальном

масштабе обрекает существующую культуру на вымирание. Вагнер более четко,

нежели Шопенгауэр обрисовывает истоки духовного кризиса буржуазного

общества. Мировое зло происходит от того, что человек пытается построить

своe благополучие на беззаконном использовании природной мощи и красоты

мироздания, в качестве которого выступает золото Рейна в опере "Кольцо

Нибелунга". Шопенгауэром утверждал, что счастье состоит в отказе от

желаний, которые есть проявления Воли. Отрешенность от злой Воли, способно

привести к спокойствию, а, следовательно к счастью.

Искусство, согласно воззрениям философа мировой скорби, призвано

приносить его потребителям нечто большее, чем просто освобождение от

страданий через достижение равнодушного отношения к жизни: оно должно

утешать, то есть исполнять ту роль, которую приписывали философии Боэций и

многие другие мыслители времени упадка античной цивилизации, но утешать,

принося при этом и определенное духовное наслаждение. Дело в том, что

предметом искусства становятся высшие идеи. Что это такое?

Характеризуя эти идеи, Шопенгауэр ссылается на Платона. Но великий

древнегреческий философ отрицал непосредственную выразимость идей в

искусстве через индивидуализированные объекты, подражающие природе. Он

утверждал, что если предметы в природе—это тени идей, то результаты

художественного творчества являются всего лишь «тенями теней». Отсюда

проистекало принижение Платоном собственно изобразительных видов и жанров

искусства. Не совсем так у Шопенгауэра. Тенденцию к этому принижению

отчасти принимает и он, поскольку считает, что искусство должно стремиться

к непосредственному выражению идеи, что сам Платон считал маловозможным.

Однако он все-таки считает, что искусство вполне способно выражать общее,

отвлеченное, а это проявляется более всего в поэзии и особенно в музыке.

Эстетическое переживание и созерцание, делая своим содержанием по

возможности непосредственно идеи красоты и возвышенного, приобщают тем

самым человека к промежуточному между природой и Мировой Волей миру,

который так же, как и сама Воля, находится вне времени и пространства. Но

только приобщает, поскольку скульптура и живопись вне пространства, а

поэзия и музыка вне времени невозможны. Другой дороги, кроме искусства, для

познания мира идей не имеется, а поскольку для целей познания сущностей

служит и философия, значит, и философию следует признать видом искусства.

Эмпирические субъекты познают мир идей средствами искусства, как бы

соприкасаются с красноречивыми обнаружениями Мировой Воли, чуждыми всего

утилитарного, обыденного и пошлого. Любители и ценители искусства

освобождаются от своей индивидуальности, в их сознании проглядывает некий

безличный, абсолютный субъект, который в конечном счете тоже представляет

собой продукт Воли как «вещи в себе». Их эстетические переживания все более

обнаруживают свою интуитивную и априорную природу, родственную тем

интуициям, о которых писали немецкие романтики Фридрих Шлегель и Шеллинг,

но от них все же отличающуюся, поскольку Шопенгауэра не привлек пафос

романтического художественного восторга: он всегда помнит о

пессимистических составляющих своей теории искусства и считает, что творцы

художественных произведений, как и их потребители, стремятся к тому, чтобы

находить в искусстве прежде всего забвение. Это воззрение не очень

согласуется с отношением Шопенгауэра к Байрону, романтическим творчеством

которого он всегда восхищался и очень жалел, что не познакомился с ним

лично во время их одновременного пребывания в Венеции в 1819 г. Впрочем,

ведь Байрону не было чуждо, помимо всего прочего, и чувство меланхолии и

печали. Это видно уже из его «Чайльд-Гарольда».

Но что такое эстетическое забвение? Шопенгауэр понимал забвение в

искусстве как безвольную одержимость творцов художественных произведений и

столь же безвольную отрешенность от всего житейского у тех, кто эти

произведения воспринимает и переживает. Творцы искусства—это не такие

гении, которые, создавая произведения искусства, тем самым творят, созидают

и себя как выдающихся личностей, но такие гении, которые способны, забывая

о своем «я» и утрачивая его, раствориться в собственном творчестве, они

становятся активно безвольными, тогда как подчиняющихся их магнетизму

зрителей и слушателей охватывают настроения пассивной безвольности. И в тех

и в других страдания Воли если не исчезают совсем, то хотя бы ослабляются.

Прежде других поэты и музыканты освобождаются от диктата житейских

потребностей, приближаясь тем самым к идеалу освобождения от тягот жизни,

протекающей в формах причинности, пространства и времени. Именно в поэзии и

музыке различие между творцом, исполнителем и потребителем искусства может

стать очень малым, и постоянное сопереживание в творчестве в особенности

усиливает приобщение к вечности. В своих высших достижениях музыка способна

к мистическому соприкосновению с запредельной Волей. Мировая Воля находит в

строгой и таинственной, мистически окрашенной музыке свое наиболее

возможное в нашей жизни воплощение, и это воплощение как раз той черты

Воли, в которой содержится ее недовольство собой, а значит, нарастающее

тяготение к грядущему искуплению своей воли, к самоуспокоению, «нирване».

Мы видим, что главное в искусстве, в том числе и в музыкальном, для

Шопенгауэра не форма, но познавательное содержание, пусть и выраженное в

туманной форме, оно устремлено к тому, чтобы ухватить сущность вещей,

соединиться с ней через чувство возвышенного. Музыка в лице своих

непреходящих шедевров снимает с жизни пестрый покров явлений, сплетенный из

нитей игры страстей, их столкновений и поражений; она указывает на те

непреходящие ценности, которые скрывал этот покров, хотя ценности в виде

идей еще не есть сама Воля. Ценности представляют собой как бы преддверие

Воли, хотя Шопенгауэр называет эти музыкально выражаемые идеи также и

«непосредственной объективацией и снимком всей Воли». Можно сказать, что

перед нами неоромантический взгляд на музыку, как и на искусство вообще. И

если даже и отвлечься от того мистического тумана, которым обволакивает его

Шопенгауэр, он поражает своей односторонностью: из огромного многообразия

музыкальных и иных художественных феноменов философ выбрал только один и

довольно узкий их фрагмент, который с большей или меньшей долей натяжек, но

все же соответствует его собственному мироощущению. Трагический жанр

сценического искусства и трагическая музыка, подобная реквиему или его

косвенно напоминающая, — это средства демонстрации того горя, которым

является само бытие людей. Такое искусство внушает мысли об искуплении вины

человеческого бытия страданиями, которые подготавливают освобождение от

себя опять же посредством страданий. Так, музыка и вообще то искусство.

которые заставляют слушателя и зрителя духовно мучиться, но тем самым и

очищаться от тех духовных установок, которые послужили источником этих

мучений, а следовательно, отрешаться от пут жизни, которая порождает все

Страницы: 1, 2, 3, 4