Этика Канта

человек не представляет собой целиком и полностью принадлежность природы,

но есть также и ноумен, имеет для Канта решающее значение в вопросе о

свободе. Ведь если, согласно его учению, в природе человек не имеет никакой

свободы, будучи безоговорочно подчинен природной необходимости, то

единственным шансом не потерять надежду на то, что человек все-таки

свободен, является предположение о том, что его свобода коренится в его

ноуменальной глубине. И Кант начинает искать ее там.

Этические категории

Свобода и воля

Теперь мы лучше можем понять, что такое, по Канту, свобода. В «Критике

практического разума» он пишет: “Так как чистая форма закона может быть

представлена только разумом, стало быть, не есть предмет чувств и,

следовательно, не относится к числу явлений, то представление о ней как

определяющем основании воли отличается от всех определяющих оснований

событий в природе по закону причинности, так как в этом случае определяющие

основания сами должны быть явлениями. Но если никакое другое определяющее

основание воли не может служить для нее законом, кроме всеобщей

законодательной формы, то такую волю надо мыслить совершенно независимой от

естественного закона явлений в их взаимоотношении, а именно от закона

причинности. Такая независимость называется свободой в самом строгом, т. е.

трансцендентальном смысле”.[11] В «Критике чистого разума» сказано:

“Свобода в практическом смысле есть независимость воли от принуждения

импульсами чувственности”.[12] Как видим, Кант определяет свободу как

независимость от закона природной причинности, от «принуждения» со стороны

чувственности. Это отрицательное определение свободы. Здесь свобода

выступает как негативная свобода, как «свобода от...». Кант это прекрасно

понимает и пишет: “Но эта независимость есть свобода в негативном смысле, а

собственное законодательство чистого и, как чистого, практического разума

есть свобода в положительном смысле”.[13] Таким образом, позитивная

свобода, «свобода к...», определяется Кантом как добровольное подчинение

нравственному закону. Это положительное определение свободы.

Уместно проанализировать здесь довольно-таки таинственное понятие

воли, которое я до сих пор не использовал (оно встречалось только в

цитатах). Но почему таинственное? На первый взгляд слово «воля» кажется

вполне понятным и привычным. Однако когда начинаешь осмысливать его более

тщательно, выясняется, что оно обладает какими-то с трудом уловимыми,

ускользающими коннотациями. Понятия воли и свободы соседствуют друг с

другом. На русском языке одно из значений слова «воля» представляет собой

синоним слова «свобода». Основное значение слова «воля?» по-русски, по-

немецки и на других языках - это, приблизительно говоря, способность

принимать решения поступать так, а не иначе и, приняв решение, прилагать

целенаправленные усилия для его выполнения. Воля сознательна, она связана с

разумом, с расчетом, в отличие от желаний, влечений, страстей, которые

обусловлены чувственностью, эмоциями и зачастую бессознательны. При этом

понятие «воля» чрезвычайно близко к понятию «я». Мне кажется, что в

большинстве контекстов можно совсем не пользоваться словом «воля», без

ущерба для смысла заменяя всюду выражения «моя воля», «наша воля», «воля

человека» просто словами «я», «мы», «человек». Лишь в специальных

контекстах понятие воли необходимо, в таких, например, в которых воля

исследуется как отдельная способность человека наряду с другими его

способностями или когда она оценивается по степени и качеству в выражениях

«сильная воля», «железная воля», «безвольный человек» и т. п. Видимо, прав

Шопенгауэр, говоря, что “подлинное... зерно, единственно метафизическое и

потому неразрушимое в человеке, есть его воля”. [14]

Хотя, раз уж речь зашла о Шопенгауэре, следует заметить, что его

понимание воли отличается от кантовского и от традиционного. Как известно,

он противопоставляет волю и разум, сближая первую с бессознательным

стремлением и называя «слепой», а второй трактуя чисто инструментально и

считая покорным слугой этой «слепой» воли. Если взять приведенную цитату

целиком, то хорошо видна и совершенно не кантовская трактовка вещи в себе,

которую дает Шопенгауэр: “Между тем в кантовской этике, особенно в «Критике

практического разума», всегда заметна на заднем плане мысль, что внутренняя

и вечная сущность человека состоит в разуме. Я должен здесь, где вопрос

затрагивается лишь мимоходом, ограничиться простым утверждением противного,

именно что разум, как и вообще познавательная способность, представляет

собою нечто вторичное, принадлежащее явлению, даже прямо обусловленное

организмом; подлинное же зерно, единственно метафизическое и потому

неразрушимое в человеке, есть его воля”.[15] Разумеется, что для Канта

вечная сущность человека, постольку поскольку он представляет собой вещь в

себе, состоит в разуме. Сутью кантовской философии является то, что мир

вещей в себе разумен, что всякая вещь в себе есть нечто умопостигаемое. Для

Канта «вещь в себе» и «ноумен» - это синонимы. Поэтому утверждение, что

разум есть что-то вторичное, принадлежащее только явлению, представляет

собой с кантовской точки зрения просто нонсенс.

Можно не пользоваться в философских текстах термином «воля», но можно

при желании и пользоваться им. Кант интенсивно использует данный термин в

своих сочинениях по этике. При этом наряду со словом Wille (воля) он

нередко употребляет слово Willkur (произвол) . Последнее применяется им

тогда, когда воля выступает в роли неопределенной возможности совершать

поступки. Но Канта больше интересуют воля, каким-то образом уже

определенная, и те основания, которые могут определять волю. Так, в самом

начале «Критики практического разума» он пишет: “Практические

основоположения суть положения, содержащие в себе общее определение воли,

которому подчинено много практических правил. Они бывают субъективными, или

максимами, если условие рассматривается субъектом как значимое только для

его воли; но они будут объективными, или практическими, законами, если они

признаются объективными, т. е. имеющими силу для воли каждого разумного

существа”.[16] Таким образом, воля всякого человека определяется максимами,

которые либо остаются у него чисто субъективными, либо объективизируются,

подчиняясь практическим законам. В первом случае воля человека определяется

в конечном счете принципом себялюбия и личного счастья и, следовательно,

находится целиком во власти закона природной причинности, преследуя

материальные цели, которые в изобилии ставятся перед ней способностью

желания. Во втором случае она определяется нравственным законом, основным

законом чистого практического разума, который действует на нее как

категорический императив; в этом случае она освобождена от необходимости

преследовать материальные цели, действуя не по закону причинности природы,

а по закону причинности свободы. С точки зрения Канта, если воля разумного

существа нормальна, то она просто по дефиниции должна определяться

нравственным законом, законом чистого практического разума: ведь коль скоро

существо разумно, то и действовать оно должно в соответствии с разумом.

Если же оно действует в соответствии с принципом личного счастья, если

максимы его воли определяются его естественными, природными склонностями,

т. е. чувственностью, то волю такого разумного существа Кант называет

чувственной, побуждаемой патологически. Другое дело животные: у них воля с

необходимостью определяется их чувственностью, такую волю Кант именует

«брутальной». Нелюди не таковы. Поэтому поводу в «Критике чистого разума»

можно прочесть: “В самом деле воля чувственна, поскольку она подвергается

воздействию патологически (мотивами чувственности); она называется животной

(arbitrium brutum), когда необходимо принуждается патологически.

Человеческая воля есть, правда, arbitrium sensitivum, но не brutum, а

liberum, так как чувственность не делает необходимыми ее действия, а

человеку присуще самопроизвольно определять себя независимо от принуждения

со стороны чувственных побуждений”.[17]

Категории воли

Эта способность самопроизвольно определять себя является, по Канту,

отличительной особенностью именно человеческой воли. Признание Кантом

наличия у человека такой способности и делает его философом свободы,

человеческой свободы, что, как уже упомянуто выше, является наиболее ценным

для нас, живущих в конце XX в., в Канте как этике и учителе жизни. В какой

перспективе видит Кант человеческую волю? В «Критике практического разума

он пишет: «А этот принцип нравственности именно в силу всеобщности

законодательства, которую он делает высшим формальным основанием

определения воли, независимо от всех субъективных различий ее, разум также

провозглашает законом для всех разумных существ, поскольку они вообще имеют

волю, т. е. способность определять свою причинность представлением о

правилах, стало быть, поскольку они способны совершать поступки, исходя из

основоположений, следовательно, и из практических априорных принципов (ведь

только эти принципы обладают той необходимостью, какой разум требует для

основоположений). Таким образом, принцип нравственности не ограничивается

только людьми, а простирается на все конечные существа, наделенные разумом

и волей, и даже включает сюда бесконечное существо как высшее мыслящее

существо. Но в первом случае закон имеет форму императива, так как у

человека как разумного существа можно, правда, предполагать чистую волю, но

как существа, которое имеет потребности и на которое оказывают воздействие

чувственные побуждения, нельзя предполагать святой воли, т. е. такой,

которая не была бы способна к максимам, противоречащим моральному закону.

Моральный закон поэтому у них есть императив, который повелевает

категорически, так как закон необусловлен; отношение такой воли к этому

закону есть зависимость, под названием обязательности, которая означает

принуждение к поступкам, хотя принуждение одним лишь разумом и его

объективным законом, и которая называется поэтому долгом, так как

патологически побуждаемый (хотя этим еще не определенный и, стало быть,

всегда свободный) выбор (Willkur) заключает в себе желание, проистекающее

из субъективных причин и поэтому могущее часто противиться чистому

объективному основанию определения, следовательно, нуждающееся как в

моральном принуждении в противодействии практического разума, которое можно

назвать внутренним, но интеллектуальным принуждением. Во вседовлеющем

мыслящем существе произвольный выбор с полным основанием представляется как

неспособный ни к одной максиме, которая не могла бы также быть и

объективным законом; и понятие святости, которое ему в силу этого присуще,

ставит его, хотя и не выше всех практических, но выше практически

ограничивающих законов, стало быть, выше обязательности и долга”.[18] Таким

образом, человеческая воля занимает, по Канту, промежуточное положение

между животной и святой. Ниже нее располагается воля животных, полностью

находящихся во власти чувственности и не способных «совершать поступки,

исходя из основоположений». Животным противостоят разумные существа, волю

которых Кант задает, как «способность определять свою причинность

представлением о правилах» и к числу которых принадлежат люди, бестелесные

духи и бесконечное высшее мыслящее существо. Воля последнего стоит выше

человеческой, так как не способна «к максимам, противоречащим моральному

закону». Человеческая же воля способна действовать как исходя из

«практических априорных принципов», так и покоряясь естественным

чувственным импульсам. Поэтому нравственный закон человек воспринимает

всего лишь как категорический императив, как повеление долга, которое,

однако, он волен исполнить, но волен и не исполнить, уподобившись животному

и патологически следуя своей способности желания. Таким образом,

человеческая воля, хотя и свободна «от принуждения со стороны чувственных

побуждений», но так, что даже если в данную минуту человек поступает

нравственно, всегда сохраняется возможность, что в следующую минуту он

уклонится от своего долга и уступит какой-нибудь из присущих ему природных

склонностей. Этим он отличается от высшего мыслящего существа, которое

обладает святой волей, ни под каким видом не способной войти в противоречие

с нравственным законом. Поэтому оно «выше обязательности и долга»:

нравственный закон для него не императив, а нечто, входящее в саму его

сущность. Можно сказать, что как воля животного, так и воля высшего

существа унилатеральны. Первая может определяться только чувственностью и

полностью подчинена причинности природы; вторая определяется только

основным законом чистого практического разума и соотносится только с

причинностью свободы. Человеческая же воля билатеральна, т. е. может

определяться и законом нравственности, и принципом личного счастья. “В воле

разумного существа, на которую оказывается патологическое воздействие,

может иметь место столкновение максим с им же самим признанными

практическими законами”.[19] Кстати, во избежание недоразумений следует

заметить, что между «Критикой чистого разума» и «Критикой практического

разума» нет противоречий: как здесь, так и там Кант приписывает

бесконечному вседовлеющему мыслящему существу лишь проблематическое

существование.

Свобода воли и совесть

Сосредоточим внимание на человеческой воле. “Предполагается, что воля

свободна”, - говорит Кант.[20] Она актуально свободна, когда действует в

соответствии с нравственным законом, но потенциально она свободна всегда,

даже тогда, когда уступает естественным чувственным склонностям. Человек не

является рабом природы; его ничто и никто никогда ни к чему не может

принудить. Если он действует, подчиняясь той или иной своей склонности, то

это значит, что его воля сама санкционировала эти действия, что она так

себя определила. Если он выполнил аморальные требования своего государя или

своего заплечных дел мастера, то это означает, что его воля разрешила себе

так поступить. С точки зрения Канта человек сильнее собственной природы:

никакие удовольствия и никакие страдания независимо от их интенсивности не

могут механически, с абсолютной необходимостью заставить его сделать что-

либо против его воли. Такое мнение о человеке иначе как оптимистическим и

обнадеживающим не назовешь: если Кант прав, то любой человек при любых

обстоятельствах способен сохранить собственное достоинство, не потерять

уважение к себе. Давайте, поверим Канту! Убеждение в том, что философ прав,

особенно важно иметь теперь, когда попытки унизить человека, растоптать его

достоинство, доказать ему, что он мразь и ничтожество, приняли наиболее

циничный и массовидный характер. Итак, все зависит от самого человека, от

его воли. Человеческая воля абсолютно самостоятельна и ничем не

обусловлена. Она ни на чем не базируется; наоборот, все поступки человека

базируются на ней. Кант заявляет: “Автономия воли есть единственный принцип

всех моральных законов и соответствующих им обязанностей”.[21]

Та истина, что воля совершенно свободна и абсолютно автономна

несомненно укрепляет человеческое достоинство. Это великая истина. В то же

время перед ее лицом чувствуешь себя не так уж уютно; необходимо известное

мужество для того, чтобы ее сознательно и безоговорочно принять. Дело в

том, что оборотной стороной свободы является ответственность за совершенные

поступки. Только свободный человек ответственен за то, что он делает; с

другой стороны, если он свободен, то это значит, что он и никто другой

несет всю ответственность за все им содеянное. Но ведь бывают такие

поступки, от ответственности за которые очень хотелось бы уклониться!

Поэтому нелегко признать, что твоя воля абсолютно автономна. Тем не менее

Кант считает, что всякий нормальный и честный человек на практике признает

автономию и свободу своей воли, отдает он себе в том отчет или нет.

Конечно, всегда находятся естественные причины любых поступков, поскольку,

по Канту, в природе все детерминировано и нет беспричинных событий;

поэтому, казалось бы, все всегда можно списать на «объективные

обстоятельства». Однако мы во всех случаях, когда действовали в здравом уме

и твердой памяти, бываем, пусть только в глубине души, убеждены, что могли

поступить иначе, и не в состоянии поэтому не чувствовать ответственности за

свои действия. Кант пишет в этой связи: “Чтобы устранить кажущееся

противоречие между механизмом природы и свободой в одном и том же

поступке... надо вспомнить то, что было сказано в «Критике чистого разума»

или что вытекает оттуда: естественная необходимость, несовместимая со

свободой субъекта, присуща лишь определениям той вещи, которая подчинена

условиям времени, стало быть лишь определениям действующего субъекта как

явления... Но тот же субъект, который, с другой стороны, сознает себя также

как вещь самое по себе, рассматривает свое существование, и поскольку оно

не подчинено условиям времени, а себя самого как существо, определяемое

только законом, который оно дает самому себе разумом; и в этом его

существовании для него нет ничего предшествующего определению его воли, а

каждый поступок и вообще каждое сменяющееся сообразно с внутренним чувством

определение его существования, даже весь последовательный ряд его

существования как принадлежащего к чувственно воспринимаемому миру существа

следует рассматривать в сознании его умопостигаемого существования только

как следствие, но отнюдь не как определяющее основание причинности его как

ноумена. В этом отношении разумное существо может с полным основанием

сказать о каждом своем нарушающем закон поступке, что оно могло бы и не

совершить его, хотя как явление этот поступок в проистекшем времени

достаточно определен и постольку неминуемо необходим...”.[22] Затем философ

добавляет: “Этому вполне соответствуют приговоры той удивительной

способности в нас, которую мы называем совестью. Человек может хитрить

сколько ему угодно, чтобы свое нарушающее закон поведение, о котором он

вспоминает, представить себе как неумышленную оплошность, просто как

неосторожность, которой никогда нельзя избежать полностью, следовательно,

как нечто такое, во что он был вовлечен потоком естественной необходимости,

и чтобы признать себя в данном случае невиновным; и все же он видит, что

адвокат, который говорит в его пользу, никак не может заставить замолчать в

нем обвинителя, если он сознает, что при совершении несправедливости он был

в здравом уме, т. е. мог пользоваться своей свободой...”.[23] Угрызения

совести возникают у человека тогда, когда он отрицательно оценивает что-

либо им содеянное в прошлом. Согласно кантовской этике, они возникают у

него тогда, когда он нарушает свой долг, т. е. поступает не в соответствии

с нравственным законом, а поддавшись какой-нибудь естественной склонности:

погнавшись за удовольствием или стараясь избежать страдания. Они возникают

у человека тогда, когда его воля определяется чисто патологически, когда он

не пользуется своей свободой, забыв о своей ноуменальной сущности; они

напоминают ему о ней. Отметим еще один момент: то обстоятельство, что

человек всегда несет ответственность за свои действия, проявляется не

только на личном, но и на общественном уровне. Недаром Кант уподобляет

совесть обвинителю в суде. Не будем здесь выяснять, как мораль и право

соотносятся друг с другом. Важно то, что общественные отношения базируются

на том, что человек свободен, что он всегда мог поступить не так, как

поступил, если был в здравом уме. В противном случае были бы бессмысленны

сами понятия «преступление» и «наказание» и весь процесс судопроизводства.

“Несвободная” свобода

Итак, человеческая воля абсолютно свободна. Человек абсолютно

ответственен за свои поступки. Он не подчинен с необходимостью ни природе,

ни даже божьей воле. Пусть, по Канту, бытие Бога проблематично. Однако и в

том случае, если бы он существовал в действительности, воля человека все

равно была бы свободна: Кант отвергает все концепции, согласно которым

человеческое поведение безоговорочно определяется божьей волей - от

христианского учения о предопределении до спинозизма, в соответствии с

которым человеческие поступки суть в конечном счете поступки самого Бога.

Вот как далеко заходит философ, отстаивая учение о человеческой свободе! К

сожалению, кантовское обоснование этого учения действительно «таит в себе

много трудного»; тут он прав. Причем это трудное связано с самой сущностью

кантовской философии: оно вызывается не чем иным, как «обособлением времени

и пространства от существования вещей в себе». Однако суть дела состоит не

в том, что это обособление слишком радикально и с трудом приемлемо Для

людей, привыкших мыслить традиционно и «некритически». Наоборот, дело в

том, что концепция Канта в ряде моментов недостаточно радикальна, что она

недостаточно хорошо обосновывает декларируемую им абсолютность человеческой

свободы. До сих пор мы анализировали кантовскую этику в апологетическом

ключе теперь пришло время внести в наш анализ элементы полемики. В упрек

Канту следует поставить то обстоятельство, что его «обособление времени и

пространства от существования вещей в себе» оставляет открытой возможность

построения такого учения о человеческой свободе, в котором она оказывается

абсолютной только на словах; на деле же оно представляет собой своеобразный

квази-абсолютный детерминизм, неожиданное сочетание концепций свободы и

предопределения, такое, что хотя поведение человека фактически полностью

детерминировано и не зависит от его воли, но ответственность за содеянное

все же возлагается исключительно на него, а не на Бога или природу. В явном

виде такого учения не содержится в сочинениях Канта, однако в них нет

ничего, что противоречило бы ему, а некоторые кантовские высказывания

можно и прямо истолковать в соответствующем ему духе. Данное учение

известно в двух вариантах, один из которых принадлежит Шеллингу а другой

Шопенгауэру, причем оба философа представляют дело так что они во всем

следуют Канту, лишь разъясняя, выявляя и уточняя то, что он сам хотел

сказать. Создавая свои концепции, тот и другой ссылаются на кантовское

учение об эмпирическом и умопостигаемом характерах человека. В чем оно

состоит?

Характер причинности

Как мы помним, свобода воли, по Канту, заключается в том, что мы можем

предпочесть причинность свободы причинности природы Казалось бы, это может

означать только то, что мы всегда способны предпочесть добро злу, всегда в

силах определить свою волю в соответствии с нравственным законом, а не в

соответствии с принципом себялюбия и личного счастья. В таком случае, если

выражение «причинность природы» следовало бы понимать буквально, т. е. как

физическую необходимость, то выражение “причинность свободы” естественно

было бы посчитать метафорой, поскольку сам же Кант говорит о том, что

категорический императив действует не на манер физической необходимости, а

лишь как повеление, которое хотя и является настоятельным, но не влечет за

собой немедленного и автоматического исполнения того, что повелевается.

Однако когда знакомишься с учением Канта об эмпирическом и умопостигаемом

характерах, создается впечатление, что он относится к выражению «свободная

причинность» отнюдь не как к простой метафоре. Все таки он был сыном своего

времени и галилеевская идея детерминизма была прочно укоренена в его

сознании: мало того, что она господствует в его учении о природе, но она,

насколько это для нее возможно, пропитывает и его концепцию свободы. В

«Критике чистого разума» Кант следующим образом вводит понятие

эмпирического и умопостигаемого характеров: “Но всякая действующа; причина

должна иметь какой-то характер, т. е. закон своей каузальности, без

которого она вообще не была бы причиной. Поэтому в субъекте чувственно

воспринимаемого мира мы должны были бы во-первых, находить эмпирический

характер, благодаря которому его поступки как явления стояли бы согласно

постоянным законам природы в сплошной связи с другими явлениями и могли бы

быть выведены из них как их условий и, следовательно, вместе с ними были бы

членами единого ряда естественного порядка. Во-вторых, мы должны были бы

приписывать этому субъекту еще умопостигаемый характер, который, правда,

составляет причину этих поступков как явлений, но сам не подчинен никаким

условиям чувственности и не относится к числу явлений. Первый можно было бы

назвать также характером такой вещи в явлении, а второй - характером вещи в

себе”.[24] Но что собой представляет этот умопостигаемый характер субъекта

и в каком смысле он составляет причину поступков субъекта как явлений?

Решающим фактором здесь выступает то кантовское «обособление времени и

пространства от существования вещей в себе», о котором мы говорили. Кант

продолжает: “Этот действующий субъект по своему умопостигаемому характеру

не был бы подчинен никаким временным условиям, так как время есть условие

только явлений, а не вещей в себе”.[25] Из того, что умопостигаемый

характер не подчинен никаким условиям времени, можно сделать вывод о том,

что он обладает такими общими свойствами, как изначальная заданность,

неизменность и постоянство. Сам по себе умопостигаемый характер нам

неизвестен, поскольку является «характером вещи в себе». О его конкретных

особенностях мы узнаем опосредованно, знакомясь с эмпирическим характером,

который представляет собой не что иное, как явление умопостигаемого

характера. Поскольку всякая вещь в себе - это умопостигаемая причина своего

явления, постольку и умопостигаемый характер - трансцендентная причина

эмпирического и, следовательно, поступков обладающего им субъекта как

явлений. Кант пишет: “Этот эмпирический характер в свою очередь определен в

умопостигаемом характере (в способе мышления). Однако умопостигаемого

характера мы не знаем, а обозначаем его посредством явлений, которые,

собственно, дают непосредственное знание только о способе чувствования (об

эмпирическом характере)”.[26] Таким образом, умопостигаемый характер

человека выступает в виде некоего скрытого постоянно действующего фактора,

определяющего поступки человека независимо от протекающего во времени

потока природных причин и следствий. “Итак, разум есть постоянное условие

всех произвольных поступков, в которых проявляется человек. Каждый из этих

поступков, еще до того как он совершается, предопределен в эмпирическом

характере человека. Для умопостигаемого характера - эмпирический характер

составляет лишь его чувственную схему - нет никакого прежде или после, и

всякий поступок независимо от временного отношения, в котором он находится

с другими явлениями, есть непосредственное действие умопостигаемого

характера чистого разума, который, стало быть, действует свободно, не

определяясь динамически в цепи естественных причин ни внешними, ни

внутренними, но предшествующими по времени основаниями”.[27] Умопостигаемый

характер действует свободно. Значит, этот скрытый постоянный фактор,

определяющий наши поступки, и есть носитель нашей свободы? Да, и притом

единственный, поскольку только он, пребывая вне времени, не зависит от

природной необходимости.

Заключение.

Он считал очень важными обязанности человека по отношению к самому себе, в

которые включал заботу о своем здоровье и своей жизни. Он рассматривал в

качестве пороков самоубийство, подрыв человеком своего здоровья путем

пьянства и обжорства. К добродетелям относил правдивость, честность,

искренность, добросовестность, чувство собственного достоинства.

Высказывался, что не следует становиться холопом человека, допускать

безнаказанного попрания своих прав другими, допускать угодничества и т.п. К

числу обязанностей в отношении друг к другу он относил любовь и уважение.

Пороки, которые противостоят уважению, являются высокомерие, злословие и

издевательство. Особенно подчеркивал дружбу между людьми, основанную на

взаимной любви и уважении. Кант полагал, что добродетели необходимо учить и

начинать это делать надо с ранних лет, наставляя ребенка в моральном

катехизисе. Кант довольно определенно высказывается о независимости

нравственных норм от веры в Бога. Он писал: "Мораль, поскольку она основана

на понятии о человеке как существе свободном, но именно поэтому и

связывающем себя безусловными законами посредством своего разума, не

нуждается ни в идее о другом существе над ним, чтобы познать свой долг, ни

в других мотивах, кроме самого закона, чтобы этот долг исполнять" [Соч. 4.

Ч. 1. С. 40]. "Мораль отнюдь не нуждается в религии" [С. 78]. Все

существовавшие в истории религии Кант рассматривал как виды ложного

богопочитания. Единственно истинная религия содержит в себе лишь

нравственные законы, устанавливаемые практическим разумом, и ничего более.

В этом духе он стремился истолковать христианство. Таким образом, этика

Канта - это этика долга , имеющая своим источником стоицизм.

Список литературы.

1. Кант И. Критика чистого разума.

2. Кант И. Основы метафизики нравственности.

3. Кант И. Критика практического разума.

4. Кант И. Метафизика нравов.

5. Кант И. Критика способности суждения.

6. Кант И. Религия в пределах только разума.

7. Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность.

8. Шеллинг Ф.В.И. Философские исследования о сущности человеческой

свободы и связанных с ней предметах.

9. Сартр Ж.П. Экзистенциализм - это гуманизм.

10. Достоевский Ф.М. Записки из подполья.

11. Лейбниц Г.В. Оправдание бога на основании его справедливости,

согласованной с прочими его совершенствами

и всеми его действиями.

12. Слинин Я.А. Этика Иммануила Канта.

-----------------------

[1] Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1963-1966. Т.4 Ч.1.С.346-347

[2] Кант И. Соч.: Т.3. С.484.

[3] Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992. С. 77-78.

[4] Кант И. Соч. Т. 4. Ч. 1 . С. 428.

[5] Там же.

[6] Там же. Т.3.С.309.

[7] Там же.

[8] Там же. С.311.

[9] Там же. С.309.

[10]Там же. С.150.

[11] Там же. С.344.

[12] Там же. С.478.

[13] Там же. С.351.

[14] Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. С. 145.

[15] Там же.

[16] Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1963-1966. Т.4 Ч.1.С.331.

[17] Там же. С.478-479.

[18] Там же. С.349-350.

[19] Там же. С.331.

[20] Там же. С.345.

[21] Там же. С.350.

[22] Там же. С.426-427.

[23] Там же. С.427.

[24] Там же. Т.3. С.482.

[25] Там же.

[26] Там же. С.490.

[27] Там же. С.491-492.

Страницы: 1, 2