Аристотель
неподвижные идеи источником движения. Стагирит выходит из затруднения,
объявив, что бог движет мир, будучи его целью: безусловно совершенное
бытие, благо есть в то же время последняя цель, к которой стремится все
сущее. Нетрудно видеть, что здесь перед нами, вместо трансцендентной
телеологии Платона, выносящего цели за пределы чувственного мира,
телеология имманентная. Источник ее – в уподоблении Аристотелем любого
процесса акту человеческой деятельности, включающему целевую детерминацию.
Добавим к этому изменение, внесенное Стагиритом в понятие материи. Она уже
не живое, изменяющееся начало, самодвижущаяся природа-фюсис первых
философов, но неподвижная, пассивная, неоформленная масса, требующая
отличного от нее источника движения. Это ошибочное представление в течение
двух тысячелетий тяготело над философией, обусловливая непоследовательность
материализма и преимущества идеалистического понимания мира. Лишь
восстановление в XVIII в. демокритова учения о вечности движения и его
необходимой связи с материей подорвало эту традицию.
Однако «материя» Аристотеля не просто « лишeнность » (stere-sis) формы и
возможность ее обретения. Из материи проистекает естественная необходимость
(необходимость природы – ananke-physeos), а также случайность–они
ограничивают целесообразную деятельность людей и самой природы. Иначе
говоря, материя оказывается источником несовершенств в мире, как и
противоположностей небесного и земного, мужского и женского, добра и зла.
Отсюда нравственная оценка природных процессов, также искажающая картину
мира. Впрочем, отсюда вытекает тот факт, что материя у Аристотеля – это все
же в чем-то активное начало, принцип индивидуации вещей. А здесь перед нами
то же противоречие, что и в понимании единичного и общего, материи и формы,
возможности и действительности. Отсюда его колебания между идеализмом и
материализмом по целому ряду вопросов, но при общем преобладании идеализма.
Аристотель решительно критиковал теорию идей Платона, показав в ней
неправомерность отделения общего от единичного и отдельного. Однако, встав
сам на позиции идеализма. связанные прежде всего с идеями формы как «сути
бытия» вещей, бога как «неподвижного двигателя», «формы форм», независимой
от материи, и «блага», он вынужден в чем-то мириться с Платоном. Его учение
«...это – идеализм, но он объективнее и отдаленнее, общее, чем идеализм
Платона, а потому в натурфилософии чаще = материализму», писал В.И.
Ленин8.
4. ФИЗИКА: МИР, ЖИЗНЬ И ЧЕЛОВЕК
Если первая философия представляет собой учение о неизменных и
неподвижных сущностях, пусть даже в их отношении к движению, то
натурфилософия имеет своим предметом движущиеся и изменяющиеся тела,
поскольку «каждое из них имеет в самом себе начало движения и покоя, будь
то в отношении места, увеличения и уменьшения, или качественного изменения»
(Арист. Физ., II, 1,192 b). Физика не отделена напрочь от первой философии:
I и II книгах рассматриваются известные нам по «Метафизике» четыре причины
сущего, а в последней, VIII книге вновь поднимается вопрос о боге как
первом неподвижном двигателе, который является, по Аристотелю, последним
объяснением природных движений. Вот почему мы не можем отождествить
«физику» Аристотеля с физикой в современном смысле и вынуждены применять к
ней также термин «натурфилософия». Собственно физические вопросы в
современном смысле в большей степени рассматриваются в его частнонаучных
трактатах: «О возникновении и уничтожении», «Метеорологика», «Проблемы» и
др.
Лишь с III книги «Физики» начинается серьезный разговор о движении.
Аристотель определяет его, во-первых, как «энтелехию существующего в
возможности, когда, осуществляясь, оно проявляет энергию не само по себе, а
поскольку оно способно к движению» (Физ., III, 1, 201 а). Во-вторых,
движение есть «энтелехия подвижного, поскольку оно подвижно» (там же.2,202
а). Ключевое слово здесь – «энтелехия». Под нею Стагирит понимает то же,
что под «действительностью» (energeia), только подчеркивая момент
завершенности целенаправленного процесса9 . Иначе говоря, можно более или
менее точно «перевести» вышеприведенные определения словами: «осуществление
возможного поскольку оно возможно» и «осуществление подвижного, поскольку
оно подвижно». Можно так еще разъяснить аристотелево понятие энтелехии.
Вещи существуют или энтелехиально, как нечто осуществленное и завершенное,
или потенциально, в возможности, или же и потенциально, и энтелехиально.
Вопрос о движении относится к третьему отношению: в движущем имеется как
возможность, способность изменяться, так и внутренняя тенденция к
завершению, т. е. цель, заложенная в самой вещи и выступающая ее внутренней
движущей силой, поскольку она способна к изменению.
А следовательно, всякое явление подразумевает, по Аристотелю,
возможность изменения, цель, к которой, направлено изменение. и энтелехию
как осуществленность данной цели, лежащую в вещи. Говоря кибернетическим
языком, энтелехия–это «программа» изменения. Если для тел, создаваемых
искусством, цель и «программа» лежат вне изменяемой вещи и вносятся в нее
мастером, то в природных вещах они имеются в ней в той мере, в какой вещь
имеет в себе «начало движения», т. е. способны к самодвижению. Создавая
свое учение об энтелехии, Стагирит стремился учесть результаты
предшествующего развития философии и сохранить в какой-то форме идею
самодвижения природы. Однако, лишив материальное начало способности к
самодвижению, он пришел к необходимости преобразовать само понятие природы
- фюсис, различив в ней материальную причину как момент статический,
пассивный и неопределенный и форму как момент динамический и определяющий.
В отличие от Платона, у которого эти моменты оказались разделенными
соответственно двум «царствам», бытия идей и «небытия» материи, Стагирит
оба относит к единой природе. Поэтому последняя остается способной к
самодвижению -- но только за счет идеальной внутренней силы, «энтелехии»,
обусловливающей целенаправленность природных процессов. Отсюда идеализм
Аристотеля в понимании «души» как движущего начала.
Аристотель различает четыре вида движения (изменения): (1)
возникновение и уничтожение; (2) качественное изменение, т.е. изменение
свойства; (3) количественное изменение, т.е. увеличение и уменьшение
(собственно, рост и убыль, поскольку Стагирит оперирует здесь главным
образом биологическими примерами), и (4) перемещение, перемена места.
Собственно к движению он относит изменения вида (2)–(4), поскольку
изменение вида (1) есть скорее просто изменение, состоящее в переходе
одной вещи в другую. Между тем, утверждает философ, возникновение и
уничтожение совершаются относительно сущности; для нее же «нет движения,
так как ничто существующее ей не противостоит (Физ., V, 11, 225b). В
качестве движения, возникновение и уничтожение означали бы возникновение из
ничего и уничтожение в ничто, но это невозможно. Движение же в собственном
смысле осуществляется лишь в отношении категорий качества (2), количества
(3) и места (4). Поэтому анализ движения требует более детального
определения категорий, в отношении которых совершается изменение.
Анализ изменения вида (1) приводит Аристотеля к парадоксу
возникновения, о котором мы говорили в связи с фисиологами V в. до н.э. и
атомизмом. Аристотель разрешает его за счет введения понятий возможности и
действительности: нечто возникает только за счет осуществления возможности,
присущей начальной сущности. А значит, возникновение всегда есть
уничтожение чего-то другого, а уничтожение – возникновение другого (см.:
Арист. О небе, I, 3). Но в таком случае получается, что все сущее и имеющее
быть предобразовано в виде возможностей, содержащихся в исходном начале –
первоматерии и «форме форм» – боге. Категории качества и количества и
соответствующие виды движения представляются Аристотелю интуитивно
очевидными. Сложнее с категорией места. Отказавшись от свойственного
атомизму признания пустоты, он связал место с телами вообще. Место – это
граница объемлющего тела. Поэтому оно – свойство не предмета, а
охватывающего тела, а следовательно, предметом может быть оставлено. Тем
самым закладывается основа для атрибутивного поднимания пространства: место
не есть пустота или ограниченная часть пустоты, не субстанция, а атрибут,
свойство тел. Иными словами, «место существует вместе с предметом, так как
границы существуют вместе с тем, что они ограничивают» (Физ., IV, 4, 212
а).
Аналогичным образом разрешается проблема времени, которое связывается,
однако, не с телами, а с движениями. Время не есть движение, но оно не
существует без движения. Оно – «число движения по отношению к предыдущему и
последующему» (там же, 11, 219b). Место мира конечно, будучи ограничено
небесным сводом, а потому возможны абсолютные движения и покой
(относительно «неба»), а также имеются абсолютные верх и низ. Время же
бесконечно, ибо если все частные процессы конечны и их длительность
оценивается временем, то единый и вечный мир должен иметь бесконечную
длительность. Она измеряется наиболее совершенным, круговым движением
небесного свода, и поэтому сама – циклична. Время – число движения. Но
может ли число существовать в отсутствие души? - спрашивает Стагирит. –
Нет, ибо нет числа без считающего. «Если же ничему другому не присуща
способность счета, кроме души и разума души, то без души не может
существовать время, а разве [лишь] то, что есть как бы субстрат времени»
(там же, 14, 223а). Этот субстрат – движение. Такое материалистическое
понимание числа, не существующего, по Аристотелю, вне души и ума, ведет к
субъективизации времени, превращению его в принадлежность «души».
Применительно к космическому времени это означает обращение к «мировой
душе».
Таким образом, Аристотель понимает пространство (место) и время главным
образом в атрибутивном смысле (как свойство некоторой субстанции, материи и
движения соответственно), но одновременно говорит о них и в смысле
реляционном, т.е. понимает их как существующие в смысле отношений вещей и
процессов. Однако, поскольку пространство есть «место» единого и конечного
мира, оно оказывается в определенном смысле и субстанцией, т.е.
самостоятельно существующим «вместилищем» всех тел, принадлежащих миру. Это
заметный шаг вперед в понимании сложной природы, пространства и времени. Во
всяком случае, здесь создается возможность для различения отличных друг от
друга пониманий пространства и времени.
Значительное место в физике Аристотеля занимает проблема образования
сложных материальных тел различной природы. В основе учения о возникновении
тел лежит у него понятие первой материи. Определяемая как «лишенность»
формы и чистая возможность, она сама по себе ничто. Однако ей все же
присущи некоторые свойства, обусловливающие возможность образования из нее
элементов – стихий: это противоположности теплого и холодного, сухого и
влажного. Попарное сочетание этих основных свойств дает стихии: теплое и
сухое–огонь, теплое и влажное – воздух, холодное и влажное–воду, а холодное
и сухое–землю. Каждый из элементов имеет свое «естественное место: «огонь и
воздух движутся к границе [мира], а земля и вода– к середине. Крайние и
наиболее чистые [тела] – это огонь и земля, средние же и более смешанные –
вода и воздух» (Арист. О возн. и уничт., II, 3, 330 b). Через понятие
«естественного места» Аристотель «объясняет» такие процессы, как подъем
вверх огня (пламени) и теплого воздуха и опускание вниз воды и земли. По
сути дела тавтологичное (огонь располагается выше других элементов потому,
что его естественное место наверху) ,такое «объяснение» стало характерной
чертой позднейшей схоластической науки. Но тем самым Аристотель выводит
структуру космоса: в центре его лежит земля, «естественное место» которой
ниже всего, затем вода. Воздух и огонь. Впрочем, у Аристотеля есть еще и
пятый элемент, «эфир». Он не возник и неуничтожим, не подвержен ни росту,
ни какому бы то ни было изменению и образует субстанцию небесных сфер –
«места», в котором находятся небесные тела. Последние, в свою очередь,
также образованы из эфира. Самая внешняя сфера – небо неподвижных звезд,
затем идут Солнце, планеты и Луна – по одному светилу в каждой сфере.
Поскольку эфир и эфирные образования вечны, их движение может быть лишь
самым совершенным, т.е. круговым.
Огонь, воздух, вода и земля образуют «подлунный мир», в котором из них
возникают сложные тела. Из элементов образуются «гомеомерии»,
подобночастные тельца, из которых далее складываются остальные тела. В
отличие от фисиологов от Анаксагора до Демокрита, Аристотель представляет
возникновение сложных тел не смешением или соединением частиц, но подлинным
слиянием. Более того, естественное тело, поскольку оно имеет в себе
«форму», или «энтелехию», качественно отлично от составляющих его частиц.
Так углубление диалектического понимания возникновения, связанного с
принципом несводимости целого к сумме его частей, оборачивается
идеалистическим пониманием самого целого. Наиболее явственно сказалось это
в учении о душе.
Рассматривая живые существа, Аристотель и к ним подходит с точки
зрения соотношения материи и формы. Если форма вообще оказывается движущим
началом, то душа, естественно, оказывается формой, а тело – «материей»
органического существа. Более точно Аристотель определил душу как «первую
энтелехию органического тела» (О душе, II, 1, 412 b), т.е. жизненное начало
тела, движущее его и строящее его как свое орудие. Поэтому в живых телах
наиболее явственно обнаруживается целесообразная деятельность природы.
Соответственно своим функциям, душа делится на три рода. Функции питания и
размножения, наличные у любого живого существа, образуют питательную, или
растительную, душу. Ощущение и передвижение, свойственные животным,
образуют душу ощущающую, или животную. Наконец, мышление осуществляется как
деятельность разумной души – она принадлежит только человеку. Закон здесь
таков: высшие функции, а соответственно души, не могут существовать без
низших, тогда как последние без первых – могут.
Мало занимаясь растениями, Аристотель гораздо больше пишет о животных.
Тело животного, считает он, составлено из гомеомерий. Особое значение имеют
массы «мяса», выступающие, по Аристотелю, в качестве носителей ощущений, –
нервы были ему еще неизвестны. Непосредственным носителем жизни – «души» –
является «пневма», источник жизненной теплоты, тело, родственное эфиру и
переходящее в тело ребенка из отцовского семени. Орган -- носитель пневмы
есть сердце, в котором из питательных веществ, доставляемых через жилы,
вываривается кровь. Важное место в учении о животных занимает их
классификация, описание развитая эмбриона, различных способов зарождения
животных, включая самозарождения, и проч.
Человек, занимающий высшее место в природе, отличается от других
животных наличием разума (разумной души). И структура его души, и строение
тела соответствуют этому более высокому положению. Оно сказывается в
прямохождении, наличии органов труда и речи, в наибольшем отношении объема
мозга к телу, в обилии «жизненной теплоты» и т. д. Познание выступает
деятельностью ощущающей и разумной души человека. Ощущение или восприятие –
это изменение, которое производится воспринимаемым телом в душе через
посредство тела воспринимающего. Воспринимается только форма предмета, а не
его материя, так на воске воспроизводится отпечаток формы перстня, тогда
как воск остается воском, а перстень – перстнем. Отдельное чувство
воспринимает только единичное, и всякое такое восприятие истинно. Общие же
качества воспринимаются уже не отдельным чувством, но всеми ими. «Общее
чувство», возникающее в результате их взаимодействия, уже не простая сумма
единичных восприятий, а особым образом организованное психическое действие,
с помощью которого можно сравнивать и различать отдельные восприятия,
соотносить восприятия и их предметы, осознавать отношение восприятия к
субъекту, т.е. к нам самим. Общее чувство позволяет выявить единство и
множество, величину, форму и время, покой и движение предметов. Оно может
быть истинно или ложно.
Восприятие непосредственно. Но если вызвавшее его движение в органе
чувства сохраняется дольше, чем само восприятие, и вызывает повторение
чувственного образа в отсутствие предмета, то мы имеем акт воображения
(фантазии). Если воображаемое признается копией прежнего восприятия, то
перед нами воспоминание. К функциям животной (чувствующей) души относятся
также сон, удовольствие и неудовольствие, желание и отвращение и т.д.
Разумная душа добавляет к ним разум или мышление (noys). Способность к
мышлению предшествует при этом реальному мышлению. Отсюда образ ума как
«пустой доски», на которой мышление записывает результаты своей
деятельности. Аристотель считает, что мышление всегда сопровождается
чувственными образами, и потому в разуме выделяются две стороны: деятельный
разум, или творческое начало ума, все творящее, и ум, воспринимающий и
страдающий, который может стать всем (см.: О душе, III, 5, 430 а).
Деятельный ум уподобляется свету, который «делает действительными цвета,
существующие в возможности» (там же). Иными словами, воспринимающий ум–
«материя», деятельный – «форма», воспринимающий – «возможность», а
деятельный – «действительность», энтелехия.
Отсюда вытекает одна существенная неясность относительно посмертной
судьбы души. Аристотель считает, что растительная и животная (питающая и
ощущающая) души безусловно смертны, распадаясь вместе с телом. Видимо,
возникает вместе с телом и вместе с ним гибнет и воспринимающий разум. А
вот творческий разум божествен и потому вечен. Но означает ли это
индивидуальное бессмертие души? Если у Платона (вспомним историю Эра!) уже
пробивается мысль об индивидуальном бессмертии, то ответ Стагирита
совершенно неясен. Высшая часть не может существовать без низших, значит,
творческий разум не может существовать без растительного и животного начал
души и без воспринимающего разума. И тем не менее мы встречаем в труде
Аристотеля «О душе» следующее утверждение: «ничто не мешает чтобы некоторые
части души были отделимы от тела» (там же, II, 1, 413a). И еще более
определенно: «способность ощущения невозможна без тела, ум же существует
отдельно от него» (там же, III, 4, 429 b). Иначе говоря, творческий ум,
будучи энтелехией в отношении воспринимающего, не есть энтелехия тела, а
значит, может отдельно от тела существовать.
Неразвитость и противоречивость учения Аристотеля в творческом уме
послужила основой для многочисленных толкований, но не могла обеспечить их
однозначность. Лишь в одном аспекте его смысл, пожалуй, ясен. Из
существования вечного и божественного творческого ума Аристотель выводит
само божество или божественный ум. Рассуждая об отношении души к ее
объектам, Стагирит писал: «В душе чувственно воспринимающая и
познавательная способности потенциально являются этими объектами, – как
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5
|